Бекенштейн, Иоганн Симон

Иоганн Симон Бекенштейн (1684—1742) — немецкий доктор права на русской службе, штатный академик, профессор правоведения.

Состоял доцентом Кёнигсбергского университета. По приглашению в 1725 году прибыл в Санкт-Петербург, где состоял в должности профессора правоведения при Академии наук.

За период пребывания в Академии наук И. С. Бекенштейн читал лекции для студентов, а также подготовил работу «Толкование на российское Уложение» и составлял «Историю права публичного».

Однако эти работы не были опубликованы и остались неизвестными широкому читателю. Сохранилась его академическая речь: «Sermo panegyricus in solemni Academiae Scientiarum Imperialis Conventu die V Mai anni MDCCXXXI publice recitatus» (СПб., 1731).

Хотя Бекенштейн не очень любил российские порядки, однако в своей речи восхвалял существующую в России самодержавную власть и порицал свободолюбцев, желающих ограничить власть самодержавия. Для обучения молодого императора Петра II геральдике издал: «Kurze Einleitung zur Wappen-Kunst» (СПб., 1731).

Кроме того, в продолжение занятий геральдикой, в сентябре 1734-го года, по требованию военной коллегии, профессор разработал гербы для знамён слободских полков: сумского, ахтырского, харьковского, изюмского и острогожского. По этому поводу он представил «мнение о учинении новых гербов в слободские полки по состоянию тамошних мест». Из этого мнения видно, что ранее Бекенштейн составлял также гербы для знамён морских полков.

В том же, 1734-м году, по поручению президента Академии наук барона Корфа, Бекенштейн составил и эскиз официальной печати Академии. При разработке эскиза в качестве основной фигуры Бекенштейн использовал, очевидно, фигуру с титульного листа первого сборника академических трудов, подготовленного профессором математики академиком Гольдбахом, изменив лишь надпись и добавив фон: на печати был представлен «Государственный орел в золотом поле, на грудях красный щит, в котором Паллада, на камне сидящая, в правой руке копьё держит, а левою опирается на щит, со следующей надписью: „Sic tuta perennat“». Барон Корф предложил только поставить вместо sic — hic, получилось «Здесь безопасно пребывает». 4-го февраля 1735-го года печать эта была утверждена Императрицей, и использовалась вплоть до Революции. Теперь же «академическая печать почему-то служит гербом Санкт-Петербургскому университету».

Литература

• Томсинов В. А. Российские правоведы XVIII—XX вв.: очерки жизни и творчества. В 2-х томах. Том 1. М.: Зерцало, 2007. С. 90-98.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49511.ln-ru Бекенштейн, Иоганн Симон] на официальном сайте РАН
• lib.law.spbu.ru/ExhibitionLibTema/PiterRomanLaw/RomanLaw.aspx

Отрывок, характеризующий Бекенштейн, Иоганн Симон

Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.