Беккер, Иммануэль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иммануэль Беккер
Награды и премии:

Август Иммануэль Беккер (нем. Immanuel Bekker; 1785—1871) — немецкий филолог и критик, член Прусской академии наук и Американской академии искусств и наук.



Биография

Август Иммануэль Беккер родился 21 мая 1785 года в столице Германии городе Берлине.

Получил высшее образование в Виттенбергском университете, где преимущественно слушал лекции профессора Фридриха Августа Вольфа, который считал юношу наиболее перспективным своим учеником.

После защиты диссертации был приглашен в качестве профессора в недавно основанный Берлинский университет, вследствие чего два года проработал (с 1810 по 1812 год) в парижских библиотеках[1].

В 1815 году Берлинская академия наук, членом которой он уже числился, вновь послала Беккера в Париж, чтобы воспользоваться рукописями Фурмонта для «Corpus inscriptionum graecarum».

Два года спустя учёный ездил в Италию для сравнения хранящихся в тамошних библиотеках рукописей, а на обратном пути (1819) посетил в третий раз Париж, а затем и Оксфорд, Кембридж, Лондон, Лейден и Гейдельберг.

О том, с какой отдачей учёный собирал и изучал редкие рукописи посещённых им библиотек, кроме его капитального труда «Anecdota graeca» (3 т., Берлин, 1814—21), свидетельствует следующий перечень принадлежащих ему исправленных изданий древних авторов, который был опубликован в конце XIX — начале XX века на страницах «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона»:

«… Платона (10 т., Берл., 1814—21); „Афинские ораторы“ (7 т., Оксфорд, 1823; Берл., 5 т.); Аристотеля (4 т., Берл., 1831—36), Секста Эмпирика (Берл., 1842); Фукидида (3 т., Оксфорд, 1821; в одн. тому — Оксф., 1824; Берл., 1832); Феогниса (Лейпц., 1815); Аристофана (3 т., Лонд., 1825); Библиот. Фотия (2 т., Берл., 1824); Комментарии к Илиаде (3 т., Берл., 1826—27); Гарпократиона и Мориса (Берл., 1833); Поллукса (Берл., 1846); кроме того, Б. принадлежат критические издания следующих авторов: Аполлодора, Аппиана, Диона Кассия, Диодора, Гелиодора, Геродиана, Геродота, Иосифа Флавия, Люциана, Павзания, Плутарха, Полибия, Свида, Ливия и Тацита[1].»

Участие Иммануэля Беккера в боннском «Coprus scriptorum historiae Byzantinae» выразилось в 24 томах.

Помимо этого учёный являлся сотрудником ежемесячного печатного издания «Mona t sberichte der Academie» в Берлине (где, в частности, поместил, древневенецианские «Vulgaria» Бонвезина) и журнала «Homerische Blätter», где Беккер опубликовал свои комментарии к Гомеру на немецком языке (Бонн, 1863 и 1872; второй том, после смерти учёного, был издан уже Гершером).

В 1861 году Беккер за свой выдающийся вклад в науку был избран почётным членом Американской академии искусств и наук.

Август Иммануэль Беккер скончался 7 июня 1871 года в родном городе.

Напишите отзыв о статье "Беккер, Иммануэль"

Литература

  • Sauppe, «Zur Erinnerung Meinecke und B.» (Геттинг., 1872).

Примечания

Отрывок, характеризующий Беккер, Иммануэль

Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.