Беккер, Карл Генрих

Карл Генрих Беккер
министр образования Пруссии
1925 — 1930
Глава правительства:	Отто Браун
Предшественник:	Отто Бёлиц
Преемник:	Адольф Гримме

Карл Генрих Бе́ккер (нем. Carl Henrich Becker; 12 апреля 1876, Амстердам — 10 февраля 1933, Берлин) — немецкий учёный-востоковед и исламовед и государственный деятель, беспартийный политик. В 1921 и 1925—1930 годах занимал должность министра образования Пруссии. Считается основателем современной ориенталистики и выдающимся реформатором высшего образования в Веймарской республике.

Биография

Карл Генрих Беккер происходил из старинного гессенского купеческого и учёного рода. Его дед — языковед Карл Фердинанд Беккер. Отец Карла Генриха Беккера — банкир и консул Карл Беккер, мать — Юлия Шёффер, дочь купца Конрада Генриха Шёффера и Сузанны Доротеи Хофман.

С 1895 года Беккер изучал в Лозаннском и Гейдельбергском университетах арабистику и религиоведение. В 1889 году защитил докторскую диссертацию в Берлинском университете. Побывал с исследовательскими поездками на Ближнем Востоке и в 1902 году получил право преподавания в Гейдельбергском университете. В 1902 и 1903 годах были опубликованы его работы по истории средневекового Египта. В 1908 году Беккер был назначен заведующим новой кафедры истории и культуры Переднего Востока при Гамбургском колониальном институте, предшественнике Гамбургского университета. В Гамбурге Беккер издавал журнал «Ислам» и стал одним из основоположников современного востоковедения, объединившего языковой, религиозный, исторический и социологический научные аспекты.

Получив признание как востоковед и активный реформатор высшей школы, Беккер по ходатайству министериал-директора прусского министерства образования Фридриха Шмидт-Отта в 1913 году был приглашён на работу в Рейнский университет Фридриха Вильгельма, а в 1916 году — в Берлинский университет. В том же году Беккер получил звание референта прусского министерства образования и сформулировал «Памятку о будущем развитии зарубежного образования в прусских университетах», в которой в середине Первой мировой войны выступил за изучение культуры других стран во избежание международных конфликтов в будущем.

После Ноябрьской революции в апреле 1919 года новый министр культуры Пруссии социал-демократ Конрад Гениш назначил Карла Генриха Беккера помощником статс-секретаря, и в последующем Беккер оказал значительное влияние на формирование политики Пруссии в области высшего образования. В 1921 году Беккер в течение нескольких месяцев занимал пост министра в правительстве Адама Штегервальда, но затем вернулся в должности статс-секретаря в министерство культуры, которое возглавил Отто Бёлиц из Немецкой народной партии. В 1925 году премьер-министр Отто Браун вновь назначил Карла Генриха Беккера на должность министра культуры, который он непрерывно занимал до 1930 года. Беспартийный министр Беккер постепенно оказался под огнём критики нескольких фракций прусского ландтага и в конце концов был вынужден подать в отставку. Его преемник Адольф Гримме продолжил политику Беккера вплоть до прихода национал-социалистов к власти в Германии.

После отставки с поста министра Беккер продолжил преподавательскую деятельность в Берлинском университете. В 1931 году он был назначен 3-м вице-председателем Общества кайзера Вильгельма. В 1931 году он также руководил международной комиссией по оценке системы образования в Китае. В заключительном отчёте содержались конкретные меры по её усовершенствованию, и некоторые из них были реализованы правительством Гоминьдана. В 1930—1933 годах Беккер входил в состав сената Общества кайзера Вильгельма. Он также сыграл большую роль в учреждении Германской высшей школы политической науки в 1920 году и Германской поэтической академии в 1926 году. С 1927 года Беккер являлся президентом новообразованного Фонда Авраама Линкольна, оказывавшего поддержку демократическим силам в немецких вузах.

В декабре 1924 года Беккер был принят в члены-корреспонденты Российской академии наук. Сын Карла Генриха Беккера Гельмут стал юристом и соучредителем Института Макса Планка по проблемам образования. Карл Генрих Беккер похоронен на Далемском лесном кладбище в Берлине.

Труды

• Gedanken zur Hochschulreform. Leipzig, 1919.
• Kulturpolitische Aufgaben des Reiches. Leipzig, 1919.
• Islamstudien. Bd 1—2. Вerlin, 1924—1932.
• Vom Wesen der deutschen Universität. Leipzig, 1925.
• Die Pädagogische Akademie im Aufbau unseres nationalen Bildungswesens. Leipzig, 1926.
• Das Problem der Bildung in der Kulturkrise der Gegenwart. Leipzig, 1930.

Литература

• Ritter Н. Dem Andenken an С. Н. Becker // Der Islam. 1937, Bd 24; 1963, Bd 38, Heft 3.
• Fück J. Die arabischen Studien in Europe. — Leipzig, 1955. — S. 318.
• Батунский М. А. Из истории западноевропейского исламоведения периода империализма (К. Беккер). — В кн.: Научные работы и сообщения АН Узбекской ССР. Кн. 2. Ташкент, 1961.

Ссылки

• [www.deutsche-biographie.de/gnd118654438.html#ndbcontent Биография] (нем.)

Отрывок, характеризующий Беккер, Карл Генрих

– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.