Бекман, Владимир Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бекман Владимир Александрович<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Член Государственного совета
1909 — 1917
Финляндский генерал-губернатор
2 февраля 1908 — 11 ноября 1909
Предшественник: Николай Николаевич Герард
Преемник: Франц-Альберт Александрович Зейн
 
Вероисповедание: лютеранство
Рождение: 31 мая (12 июня) 1848(1848-06-12)
Санкт-Петербург, Российская империя
Смерть: 26 ноября 1923(1923-11-26) (75 лет)
Халлила, Финляндия
 
Награды:

Иностранные:

Владимир Александрович Бекман (31 мая (12 июня1848, Санкт-Петербург, Российская империя — 26 ноября 1923 Халлила[1], Финляндия) — русский государственный и военный деятель, генерал от кавалерии.





Биография

Уроженец Санкт-Петербурга. Лютеранин. Из дворян Санкт-Петербургской губернии. Учился в 3-й Санкт-Петербургской классической гимназии.

Военная служба

Генерал-губернатор

В январе 1905 года был назначен командиром 20 армейского корпуса, расположенного в Риге и в Курляндской губернии. Революционное движение в этой губернии привело к распространению на неё 6 августа 1905 года военного положения; Бекман был назначен временным военным курляндским генерал-губернатором, из Риги переехал в Митавский замок и отдался делу усмирения губернии, которое и совершил успешно.

В 1906 году Бекман был назначен в Гельсингфорс командиром 22 армейского корпуса, уступив место в Курляндии А. Н. Меллер-Закомельскому. 26 декабря 1907 за отличие произведен в генералы от кавалерии. В феврале 1908 года Бекман назначен финляндским генерал-губернатором на место Н. Н. Герарда.

В своей ответной речи вице-президенту финляндского Сената Мехелину, приветствовавшему нового генерал-губернатора, Бекман говорил, что объединение России с Финляндией он понимает лишь в культурном смысле, а не в смысле механического присоединения; выразив затем уверенность, что права Финляндии и её конституция не будут нарушены, Бекман заявил, что главной причиной недовольства Финляндией является допущение ею проживания на её территории русских революционеров, подготовляющих здесь свои заговоры; этого Россия потерпеть не может; Финляндия не должна забывать о своих обязанностях по отношению к империи; в данный момент обстоятельства складываются таким образом, что она, если хочет остаться лояльной, должна будет в некоторых случаях отступать от буквы действующего закона.

Признание неприкосновенности конституции вызвало недовольство против Бекмана в русской консервативной печати, а требование, выраженное в последней части речи Бекмана, не служило для неё достаточной компенсацией. Напротив, финляндский Сенат, в котором господствовала шведская партия, с Мехелином во главе, готов был идти на это требование. Однако очень скоро начались конфликты Бекмана и с Сенатом, и с сеймом. Уже в марте 1908 года второй финляндский сейм был распущен по представлению Бекмана. Бекман потребовал усиления строгости цензуры; восстановил не применявшиеся до тех пор постановления о паспортах, усилил полицейские репрессии против собраний и т. д. В результате этой деятельности уже в мае 1908 года Мехелин и несколько других сенаторов шведской партии подали в отставку и были замещены старофиннами. В то же время создавались обширные планы — то отторжения от Финляндии Выборгской губернии, то распространения на неё военной повинности с обязательной службой финляндцев вне Финляндии.

Тем не менее русская националистическая и черносотенная печать и деятели союза русского народа обнаруживали недовольство недостатком энергии со стороны Бекмана в подавлении финляндских сепаратистских стремлений. У Бекмана происходили постоянные конфликты с его помощником, генералом Зейном (бывшим помощником еще Герарда в последние месяцы его управления), который стремился проводить политику еще более решительную, чем Бекман.

Весной 1909 несколько финляндских сенаторов подали в отставку. Бекман не смог выйти из ситуации, которая получила название «сенаторской забастовки» в Финляндии. Это стало формальным основанием его для отставки. Действия финляндских сенаторов и их политические заявления были расценены правительством как следствие попустительства со стороны генерал-губернатора. В этой связи Столыпин в письме Николаю II отметил, что «действительным наказанием для Сената явилась бы отставка генерала Бекмана и замена его Зейном».

11 ноября 1909 года Бекман отправлен в отставку.

С 11 ноября 1909 года — член Государственного Совета, но к присутствию не назначался. На 10 июля 1916 года числился по армейской кавалерии в списке Генерального штаба, оставаясь членом Государственного совета. В 1917 году, после Февральской революции, уволен от службы.

Был выпущен из Советской России по просьбе финского правительства.

Умер в Халлила (Финляндия).

Награды

Напишите отзыв о статье "Бекман, Владимир Александрович"

Примечания

  1. С 1948 — Сосновый бор, поселок в Выборгском районе Ленинградской области.

Источники

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Ссылки

  • [www.hrono.ru/biograf/bio_b/bekman_va.html Данные на сайте Биография. Ру]
  • [greatrussianpeople.ru/info1279.html Великие люди России — Бекман Владимир Александрович]
  • [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2623 Бекман, Владимир Александрович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Бекман, Владимир Александрович

Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.