Бекман-Щербина, Елена Александровна

Елена Александровна Бекман-Щербина
Страна	Российская империя Российская империя СССР СССР

Елена Александровна Бекман-Щербина (настоящая фамилия Каменцева; 31 декабря 1881 (12 января 1882), Москва — 30 ноября 1951, там же) — российская пианистка.

Мать будущей пианистки умерла через несколько дней после родов, и её воспитывали сестра матери с мужем, Елизавета Александровна и Евгений Николаевич Щербины. Официально она не была удочерена, однако в дальнейшем в благодарность к приёмным родителям взяла их фамилию, к которой затем присоединила фамилию мужа, Л. К. Бекмана.

С шестилетнего возраста занималась у Валентины Зограф, с семилетнего — у Николая Зверева, затем училась в Московской консерватории у Павла Пабста, а после его смерти у Василия Сафонова. Окончила курс в 1899 г. с золотой медалью, подготовив к выпускному экзамену весь «Хорошо темперированный клавир». Ещё студенткой начала преподавать, по предложению Сафонова занимаясь с юным Юлием Исерлисом.

В 1900 г. дебютировала в концерте Русского музыкального общества, выступив в составе трио с Иваном Гржимали и Альфредом фон Гленом. Первый большой концертный успех Бекман-Щербины был связан с исполнением сочинений Яна Сибелиуса в концерте из цикла «Музыкальные выставки» М. А. Дейши-Сионицкой (1907), затем внимание музыкальной общественности привлекли её выступления в цикле Константина Сараджева «Вечера современной музыки» (1909), где в её исполнении впервые в России прозвучали фортепианные пьесы Клода Дебюсси и Мориса Равеля. В первой половине 1910-х гг. интенсивное сотрудничество связывало Бекман-Щербину с Александром Скрябиным, чьи произведения она стремилась исполнять в авторской трактовке и согласно авторским указаниям: по воспоминаниям пианистки,

я с большой благодарностью и радостью принимала каждое мельчайшее указание Александра Николаевича, добиваясь максимальной точности приёмов игры и характерных особенностей его трактовки. Кажется, никогда в жизни я не работала с таким увлечением, как в период моих посещений Скрябина…

В 1912—1918 гг. руководила в Москве собственной фортепианной школой. Участвовала во многих благотворительных концертах — в частности, в концертах для малоимущих и студентов в стенах Петровской академии, организованных при участии её мужа. В пореволюционную эпоху интенсивно гастролировала по всему Советскому Союзу, с 1924 г. постоянно выступала по радио, исполнив для радиослушателей в общей сложности около 700 произведений. Репертуар Бекман-Щербины простирался от композиторов эпохи барокко до молодых музыкантов-современников; среди её партнёров по ансамблевым выступлениям были, в частности, скрипач Борис Сибор, виолончелисты Григорий Пятигорский, Семён Козолупов, Рудольф Эрлих, кларнетист Сергей Розанов.

В 1921—1930 гг. доцент Московской консерватории, затем преподавала в Центральном заочном музыкально-педагогическом институте, с 1940 г. профессор.

В 1942—1943 гг., находясь в эвакуации в Казани, составила (вместе с музыковедом Валентиной Конен) и исполнила масштабный цикл концертов из истории фортепианного искусства.

В 1947 и 1949 гг. были переизданы песни и фортепианные пьесы для детей, сочинённые Бекман-Щербиной в середине 1900-х гг., частично — совместно с мужем Леонидом Бекманом, — в том числе знаменитая «В лесу родилась ёлочка».

26 ноября 1950 г. выступила в Колонном зале Дома Союзов с прощальным концертом в ознаменование 50-летия своей концертной деятельности.

Заслуженная артистка РСФСР (1937). Кавалер Ордена Трудового Красного Знамени (1945).

Правнучка — композитор Елена Анатольевна Соколовская.

Литература

• Музыкальный энциклопедический словарь / Гл. ред. Г. В. Келдыш. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — с. 61 — ISBN 5-85270-033-9
• Жизнь пианистки: К 125-летию со дня рождения Е. А. Бекман-Щербины / Ред.-сост. О. Ю. Сердобольская и др. — М.: Изд-во НПФ «ТС-Прима», 2006. — 568 с., ISBN 5-902495-03-2

Отрывок, характеризующий Бекман-Щербина, Елена Александровна

Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его: