Бек Хэнсен

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Хансен и Кэмпбелл

Бек Beck
Бек Хэнсен на выступлении в Лос-Анджелесе, 2005 год.
Основная информация
Имя при рождении	Бек Дэвид Кэмпбелл
Дата рождения	8 июля 1970(1970-07-08) (53 года)
Место рождения	Лос-Анджелес, штат Калифорния, США
Годы активности	1988 — нынешнее время
Профессии	автор-исполнитель музыкант продюсер
Инструменты	вокал, гитара, клавишные, бас-гитара, ударные, губная гармоника, перкуссия, ситар, банджо, слайд-гитара, двенадцатиструнная гитара, колокольчики, вокодер, калимба, мелодика, битбокс
Жанры	альтернативный рок анти-фолк альтернативный хип-хоп инди-рок Lo-Fi психоделическая музыка соул
Сотрудничество	The Flaming Lips Девендра Банхарт Шарлотта Генсбур The White Stripes Jon Spencer Blues Explosion Лео ЛеБланк
Лейблы	DGC Records Interscope Records Geffen Records XL Recordings Bong Load Custom Records
[www.beck.com/ Официальный сайт]

Бек Хэнсен (англ. Beck Hansen, настоящее имя Бек Дэвид Кэмпбелл, англ. Bek David Campbell; 8 июля 1970, Лос-Анджелес) — американский музыкант-мультиинструменталист, автор песен и певец, многократный номинант и лауреат премии Грэмми (в номинации Лучший альбом и т.д.); известный по сценическому имени Beck. Пришёл к славе в начале 1990-х с его лоу-файным, акустическим экспериментальным стилем, а также был известен за счёт создания множества музыкальных коллажей широкого диапазона музыкальных стилей. Его поздние работы относятся к фанку и соулу, к акустическому фолку и попу, кантри, альтернативному хип-хопу и Lo-fi, альт-року, психоделической музыке. Он выпустил 12 студийных альбомов, несколько синглов и книгу нот (Song Reader).

Биография

Детство

Отец, Дэвид Кемпбелл (David Campbell) — канадский музыкант, который потом участвовал в альбомах Бека как аранжировщик струнных. Мать, Биббе Хансен (Bibbe Hansen) — актриса. После расставания родителей Бек остался жить с матерью и братом в бедном латиноамериканском квартале Лос-Анджелеса, пронизанном атмосферой различных музыкальных стилей, что повлияло на его широкий стилевой диапазон. Дедушка по материнской стороне, Эл Хансен (Al Hansen), участник прогрессивного движения Флуксус, у истоков которого стоял композитор Джон Кейдж, художник и автор коллажей. Его супруга — Audrey Ostlin Hansen — модель, поэтесса и актриса. По материнской стороне он еврейско-ортодоксального вероисповедания, его дед по отцу — пресвитерианский священник.

Начало карьеры

После того как он оставил последние классы школы в середине 80-х, Бек занимался самообразованием, много путешествовал, в Германии ему помогал дед, Эл Хансен, который был известен причастностью к современным художественным течениям.

В Нью-Йорк он вернулся под влиянием панк-музыки. Наверное, это был самый тяжелый момент в его жизни.

Бек возвращается в Лос-Анджелес в бедности, но полный энергии. Для того чтобы прокормить себя, он нанимался на различные тупиковые, низкооплачиваемые и поденные работы, например на швейную фабрику; играл в различных коллективах и на чём придется, постоянно продолжая совершенствовать собственную музыку.

Он выступал в различных клубах и кофешопах, уже тогда задачей Бека было создание яркого артистического шоу, которое радовало бы и очаровывало публику, порой юмористического и эксцентричного.

Первые записи Бека сделаны Томом Гримли на Poop Alleý и WIN Records.

В атмосфере прогрессивного креатива, царящего на студии Bong Load Custom Records, она выпустила в свет виниловый сингл Бека Loser (1993). Первоначальный тираж составлял 500 копий.

Запись неожиданно произвела сенсацию на альтернативном радио, что сразу привлекло к нему основные звукозаписывающие лейблы.

После колебаний Бек, к тому времени уже располагающий большим объёмом неизданного материала, подписывает контракт с David Geffen Records, который допускал возможность одновременного издания музыки на других лейблах.

В это же время он издает One Foot in the Grave на K лейбле, и Stereopathetic Soul Manure на Flipside records, составленные из его ранних песен, практически акустических, где сочетается альтернативная фолк-музыка и элементы стиля нойз.

Завершив запись, он отправился в 1995 году в совместный тур с Lollapalooza. Некоторые критики называли его в то время певцом с одной песней, чудом одного хита. К тому же, часть слушателей (особенно аудитория Lollapalooza) была знакома только с «Loser» и совершенно не воспринимала другого.

«Odelay»

В 1996 году вышел альбом Odelay, в сотрудничестве с The Dust Brothers, которые также продюсировали альбом Beastie Boys «Paul’s boutique». Альбом понравился критике, стал двойным платиновым, получил две премии Грэмми. Вслед за альбомом Odelay последовал альбом Mutations в 1998 году. Продюсер — Найджел Годрич, известный по сотрудничеству с Radiohead.

Альбом был записан за две недели. Бек записывал по одной песне в день, так в сессии получилось 14 песен. Mutations представляет собой отход от электронной насыщенности Odelay, больше пронизан народной и блюзовой традицией. Альбом составлен из ранних песен Бека, некоторые написаны в 1994 году.

Трек Sing it again был написан специально для Джонни Кэша, но тот никогда его не исполнял, а Бек посчитал текст «вздором, чепухой». Кэш исполнил песню «Rowboat» с альбома Stereopathetic Soulmanure.

Конец 90-х

В 1998 году Бек в сотрудничестве со своим дедушкой, Элом Хансеном, представил выставку, озаглавленную так: Бек и Эл Хансен: игры со спичками. (Beck & Al Hansen: Playing With Matches). Она представляла собой собрание личных и совместных коллажей, картин и поэтических произведений. Это шоу было представлено музеем Santa Monica для художественных галерей в Нью-Йорке и Виннипеге (Канада). Каталог этой выставки опубликован в издательстве Smart art press.

В 1999 году выходит ожидаемый альбом Midnite Vultures, инсинуация кулинарной и сексуальной оргии, и Бек отправляется в мировой тур. Это было возвратом к энергичному шоу, как и во времена тура с Lollapalooza; например, на сцену во время исполнения песни «Debra» с потолка спускалась красная кровать, а к привычным инструментам сопровождения прибавилась духовая секция.

2000-е

После этого, в 2002 году, снова в сотрудничестве с Годричем вышел альбом Sea change, воздушный и эмоциональный, который попал в список лучших альбомов в США под номером 8. Концепция этого альбома примерно такова: он описывает этапы, через которые человек проходит после разрыва отношений. В создании альбома принимал участие отец Бека, который написал струнные аранжировки для двух песен.

В туре Sea change Бека сопровождали Flaming Lips.

У Бека в изобилии существуют би-сайды и песни исключительно для саундтреков.

В конце 2004 он вернулся в студию для работы над альбомом, эту запись продюсировали Dust brothers и Тони Хоффер, также принимал участие Джек Уайт из группы White Stripes. В записи наметилось некоторое возвращение к саунду времен Odelay. Альбом вышел 29 марта 2005 года и назывался Guero, что на сленге обитателей дешевых кварталов означает блондин, светлый.

Через девять месяцев увидел свет Guerolito, представляющий собой полный сборник ремиксов на альбом Guero, как бы его отпрыск.

В ноябре 2006 года под продюсированием Годрича выходит The Information, как и Guero, дополненный бонусным диском со своеобразным видеорядом, представляющим собой домашнее видео на песни.

Эти альбомы имели весьма положительные отзывы критики и коммерческий успех.

В 2004 году у него родился сын — Козимо Генри.

Song Reader (2012)

В декабре 2012 года Бек выпустил экспериментальный альбом Song Reader. В альбоме есть ноты и тексты 20 композиций, напечатанные на бумаге, но нет носителей, для воспроизведения. Чтобы послушать песни, их надо сыграть и спеть самим слушателям. Был также создан отдельный сайт для этого альбома, где все желающие могут выкладывать собственное исполнение песен с альбома.

Morning Phase (2013)

После почти пяти с половиной лет после выпуска Modern Guilt, летом 2013 года, Бек, как сообщается, выпускает двенадцатый студийный альбом - Morning Phase - акустический диск в стиле Sea Change'. Большинство из музыкантов, игравших на том альбоме, участвуют и в записи «Morning Phase», включая давнего коллегу Бека Смоки Хормела. Помимо этого, он выпустил три фолк-сингла: «Defriended», «I Won’t Be Long» и «Gimme».

Проекты с другими музыкантами

Бек участвовал в съемках клипа White Stripes «The Hardest Button to Button» и The Stone Roses «Love Spreads»; читал рэп и появился в клипе Jon Spencer Blues Explosion на песню «Flavor»; участвовал в сборнике North American Halloween Prevention, Inc. song, «Do They Know It’s Hallowe’en?»; исполнил «Don’t Be Light» и «The Vagabond», а также сыграл на губной гармонике для третьего студийного альбома, 10 000 Hz Legend, французского электронного дуэта Air; участвовал в альбоме More Oar: A Tribute to Alexander «Skip» Spence, спев песню «Halo of Gold»; исполнил песню Velvet Underground «I’m set free» на Tiebetian freedom concert совместно с лидером Radiohead Томом Йорком; безвозмездно участвовал в альбоме Macy Gray’s The Trouble With Being Myself, на песне «It Ain’t the Money»; выпустил ремикс на альбом Бьорк «Alarm Call», и озаглавил эту песню «Bjeck Mix»; спел дуэтом с Эмили Харрис на альбоме трибьютов Gram Parsons, представив классическую песню «Sin City»; выступил продюсером альбома «IRM» Шарлотты Генсбур.

Одна из версий Windows Media Player содержит 30 секундный семпл из песни «Beautiful Way».

Песня группы Grandaddy «Jed’s Other Poem» (Beautiful Ground) содержит слова «I try to sing it funny like Beck…» («Я хотел бы это спеть так неповторимо, как Бек…»).

Flaming Lips открывали свой тур песней «Thank You Jack White for the Fiber-Optic Jesus That You Gave Me».

Личная жизнь

С 1991 года Бек находился в близких отношениях с дизайнером Лей Лаймон. Они расстались в 2000 году, что, по некоторым словам, послужило творческим толчком к написанию его альбома Sea Change (2002). Большинство песен для этого альбома было написано в течение одной недели после их расставания. Бек женился на актрисе Марисса Рибизи, сестре-близнеце актёра Джованни Рибизи, в апреле 2004 года, незадолго до рождения их сына, Козимо Хенри Хэнсена (род. в мае 2004). В июле 2007 году у них родилась дочь Тьюсдэй Хэнсен .

Саентология

Его родители, Дэвид Кэмпбелл и Биббе Хансен, были саентологами. Поэтому Бек большую часть своей жизни был связан с Саентологией. Его жена, Марисса Рибизи, также является саентологом во втором поколении. Акушеркой, которая принимала Мариссу и её брата при рождении, была Биббе, мать Бека. Впервые Бек публично признал свою принадлежность к Саентологии в интервью, данном газете New York Times 6 марта 2005 годаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). Следующее подтверждение появилось в ирландской газете Sunday Tribune</span>^ru_en 11 июня 2005 года, где Бек заявил, что является саентологом, и что его отец принадлежал к церкви на протяжении 35 лет.

Фильмография

• Population: 1 (1986), короткое появление с аккордеоном в бэнде.
• Kill the Moonlight (1994), «Leave Me on the Moon», «Last Night I Traded My Souls Innermost for Some Pickled Fish» и «Underwater Music».
• SubUrbia (1996), «Feather in Your Cap».
• A Life Less Ordinary (1997), «Deadweight».
• Bury Me in Kern County (1998), «Megaboob».
• Карапузы (1998), «This World Is Something New to Me» with various other artists.
• A Room for Romeo Brass (1999), «O Maria» и «Dead Melodies».
• Condo Painting (2000), «Computer Girls».
• Heartbreakers (2001), «Tropicalia».
• Moulin Rouge! (2001), «Diamond Dogs» Дэвид Боуи cover.
• Southlander (2001), выступил в небольшой роли, сыграл и спел «Puttin It Down» и «Broken Train».
• City of Ghosts (2002), «Blackhole».
• Adaptation. (2002), «Dead Melodies».
• Holes (2003), «He’s a Mighty Good Leader».
• Along Came Polly (2004), «Lost Cause».
• Вечное сияние чистого разума (2004), «Everybody’s Got to Learn Sometime».
• Между небом и землёй (2005), «Strange Invitation».
• Inland Empire (2006), «Black Tambourine».
• Nacho Libre (2006), «My Heart Is with the Children», «There Is No Place for Me in This World», «Tender Beasts of the Spangled Night», «10,000 Pesos», «Holy Man» и «Return of the Luchador».
• Life During Wartime (2009), «Life During Wartime» (with Devendra Banhart)
• The Twilight Saga: Eclipse (2010), «Let’s Get Lost» (with Bat For Lashes)
• Скотт Пилигрим против всех (2010), «We Are Sex Bob-Omb», «Garbage Truck», «Threshold», «Summertime», «Ramona»

Дискография

Студийные альбомы

• 1988 — Banjo Story
• 1993 — Golden feelings
• 1994 — A Western Harvest Field
• 1994 — Mellow Gold
• 1994 — Stereopathetic Soulmanure
• 1994 — One Foot in the Grave
• 1996 — Odelay
• 1998 — Mutations
• 1999 — Midnite Vultures
• 2001 — Golden Leftovers
• 2002 — Sea Change
• 2005 — Guero
• 2005 — Guerolito
• 2006 — The Information
• 2008 — Modern Guilt
• 2014 — Morning Phase

Студийный альбом, ноты и тексты песен

• 2012 — Song Reader

Синглы

Год	Песня	Позиция в чарте														Альбом
		U.S.	US Mod	AUS	AUT	CAN	SWI	FRA	GER	IRE	NLD	NZ	NOR	SWE	UK
1994	«Loser»	10	1	8	10	7	19	20	18	28	21	5	1	6	15	Mellow Gold
	«Pay No Mind (Snoozer)»	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	«Beercan»	—	27	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
1996	«Where It's At»	61	5	—	—	50	—	—	—	—	—	34	—	49	35	Odelay
	«Devils Haircut»	94	23	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	22
1997	«The New Pollution»	78	9	—	—	39	—	—	—	—	95	—	—	—	14
	«Sissyneck»	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	30
	«Jack-Ass»	73	15	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	-1
	«Deadweight»	—	16	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	60	23	A Life Less Ordinary Soundtrack
1998	«Tropicalia»	—	21	—	—	66	—	—	—	—	—	49	—	—	39	Mutations
1999	«Sexx Laws»	—	21	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	27	Midnite Vultures
2000	«Mixed Bizness»	—	36	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	34
2002	«Lost Cause»	—	36	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	Sea Change
2005	«E-Pro»	65	1	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	38	Guero
	«Girl»	100	8	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	45
2006	«Nausea»	—	13	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	The Information
2007	«Think I’m in Love»	—	22	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	«Timebomb»	103	29	—	—	40	—	—	—	—	—	—	—	—	154	Single-only release
2008	«Chemtrails»	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	Modern Guilt
	«Gamma Ray»	—	19	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
	«Youthless»	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—
2015	«Dreams»	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—	—

• ¹ — Charted at #5 on the UK Indie Chart.
• Youthless

EPs

• Stray Blues (2000)
• Beck (EP) (2001)

Ссылки

• [www.beck.com/ Официальный сайт Бека Хансена]

Отрывок, характеризующий Бек Хэнсен

Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.


Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.


Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.