Белаш, Виктор Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Виктор Фёдорович Белаш
Род деятельности:

анархо-коммунист

Дата рождения:

1893(1893)

Место рождения:

с. Новоспасовка Бердянского уезда Таврическая губерния, Российская империя Российская империя ныне Бердянский район, Украина Украина

Гражданство:

Российская империя Российская империя
Вольная территория
СССР СССР

Дата смерти:

24 января 1938(1938-01-24)

Место смерти:

Харьков,
Украинская ССР Украинская ССР,
СССР СССР

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Виктор Фёдорович Белаш (1893, с. Новоспасовка Бердянского уезда Таврической губернии[1] — 24 января 1938, Харьков) — украинский революционер, военный и политический деятель повстанческого движения, принимал участие в Гражданской Войне в составе Украинской Повстанческой Армии под командованием батьки Махно, начальник штаба. анархист.





Биография

До 1917 года

Происходил из крестьян. Получил начальное образование, работал машинистом паровоза. С 1908 — участник Новоспасовской группы анархистов-коммунистов, вёл пропаганду в родном селе, осуществлял связь с анархическими группами в Бердянске и Мариуполе.

1917-1918 до встречи с Махно

В 1917—1918 — секретарь Новоспасовской группы анархистов. В октябре 1917 находился в Туапсе, был одним из руководителей восстания большевиков, левых социалистов-революционеров и анархистов, командиром красногвардейского отряда, входил в Военно-революционный комитет. Вернувшись в Новоспасовку, продолжал руководить анархической группой.

В апреле 1918 года после оккупации Украины германо-австрийскими войсками ушёл в подполье, объехал Екатеринослав, Александровск, Бердянский и Мариупольский уезды с целью установления связей между отдельными анархическими группами. В мае 1918 неудачно пытался организовать восстание крестьян в районе Бердянска, после подавления которого совещание Новоспасовской группы решило готовиться к новому вооружённому выступлению и командировало В. Белаша на Кубань для поиска оружия и добровольцев.

23-25 июля 1918 во главе отряда анархистов (150 чел.) высадился в районе Мариуполя, но был разбит германскими частями, после чего скрывался на Кубани и Северном Кавказе. Летом-осенью 1918 командовал полком Красной Армии. В середине ноября 1918 нелегально прибыл в Северную Таврию, пытался объединить повстанческие отряды в Мариупольском, Бердянском, Мелитопольском и Юзовском уездах, стремясь заменить отрядно-партизанскую систему дисциплинированными и организованными революционными частями с единой системой снабжения и управления.

Начальник штаба Махно

Вступил в контакт с Военно-революционным советом (ВРС) махновцев, по поручению которого организовал и 3-4 января 1919 года провёл в Пологах съезд повстанческих отрядов. По докладу Белаша съезд принял решение о замене отрядов полками, упорядочил снабжение, врачебное и обозное дело, выбрал Оперативный штаб во главе с Белашом. С этого времени Белаш — один из ведущих руководителей махновского движения, лидер той его части, которая была настроена наиболее терпимо в отношении советской власти и выступала за тесный союз с ней для борьбы с белой контрреволюцией. По характеристике П. А. Аршинова, Белаш — «великолепный военный стратег, разрабатывавший все планы движения армии и за них отвечавший».

26 января 1919 по поручению штаба повстанцев выехал в Харьков, где вёл переговоры с командованием Южного фронта красных о военном союзе, установил контакт с Секретариатом Конфедерации Анархистов Украины (КАУ) «Набат», договорившись о регулярной доставке в контролируемый махновцами район анархической литературы и агитаторов.

В феврале 1919 участвовал во 2-м Гуляй-Польском районном съезде, а 7 марта — в съезде Военно-революционного совета повстанцев. По решению съезда оставил должность начальника штаба, избран членом Военно-революционного совета. Требовал прекращения критики большевиков и сосредоточения всех усилий повстанцев и анархистов на фронте против А. И. Деникина.

С конца марта находился на фронте; 9 апреля 1919 назначен начальником штаба боевого участка махновской бригады в районе Волновахи. Фактически исполняя обязанности командира боевого участка (12 тыс. штыков, 600 сабель, 4 орудия, бронепоезд), руководил разгромом казачьего корпуса А. Г. Шкуро у ст. Розовка 15-16 апреля 1919 и наступлением махновцев на Волноваху.

12 мая 1919 участвовал в войсковом съезде в Мариуполе, созванном Военно-революционным советом повстанцев для определения отношения к мятежу Н. А. Григорьева. Как и большинство участников съезда, считая Григорьева явным контрреволюционером и союзником Деникина, высказался за вооружённую борьбу против григорьевцев и за сохранение союза с большевиками. Съезд преобразовал бригаду Н. А. Махно в дивизию, боеучастки — в бригады. Белаш утверждён командиром 2-й бригады (бывший Волновахский участок). Отношение Белаша к советской власти проявилось весной 1919 в отказе противодействовать работе большевистских политкомиссаров среди махновских частей, в предложении использовать систему государственных военкоматов для ускорения мобилизации в повстанческие войска. Когда в начале июня большевики разорвали военный союз с махновцами, ради восстановления единого революционного фронта Белаш настаивал на отстранении Махно от командования и примирении с советской властью любой ценой.

Совещания комсостава 6 и 8 июня поддержали требования Белаша, выбрали его начальником полевого штаба повстанческой дивизии и поручили подготовить передачу войск красному командованию. Фактически с 10 июня 1919 Белаш руководил боевыми действиями махновцев, пытаясь остановить наступление белых и отбить Гуляй-Поле и другие населённые пункты. 15 июня новое совещание боевых командиров под председательством Белаша отказалось от предложения Махно выступить вооружённой силой против большевиков и Красной Армии и выбрало Белаша командиром повстанческой дивизии. Несмотря на все попытки Белаша добиться примирения с властью и его заявления о подчинении красному командованию, репрессии против махновцев продолжались.

24 июня в связи с угрозой ареста Белаш перешёл на нелегальное положение. В качестве рядового артиллерийской батареи красноармейской группы Кочергина летом 1919 участвовал в боях с белыми, отступая до Нового Буга.

19-20 августа в группе красных войск произошло восстание, подготовленное анархистами-махновцами, в том числе Белашом (после чего он настоял на освобождении арестованных красных командиров и комиссаров). На совещании повстанцев Белаш избран начальником штаба и секретарём группы КАУ «Набат» южного боевого участка. 30 августа 1919 повстанцы соединились с основными силами махновцев.

1 сентября Белаш участвовал в общеармейском съезде махновцев, где избран начальником штаба Революционной Повстанческой Армии Украины (РПАУ) и членом Военно-революционного совета. Съезд принял разработанную им оргструктуру повстанческой армии. Был одним из руководителей РПАУ во время боёв под Уманью в сентябре 1919, приведших к полному уничтожению нескольких офицерских и казачьих полков белых. После Умани РПАУ начала стремительное наступление на Екатеринослав. По инициативе Белаша из состава армии выделено несколько отрядов, направленных для партизанских действий и организации восстаний в Херсонскую, Киевскую, Полтавскую и Черниговскую губернии.

После захвата Александровска 5 октября Белаш вместе со штабом остался в городе, участвуя в общем руководстве армией. Был делегатом 4-го районного съезда (Александровск, 28 октября — 4 ноября 1919), разрабатывавшего основы социально-экономической жизни в освобожденных махновцами районах. Продолжал настаивать на необходимости союза с другими революционными партиями, в том числе КП(б)У (выступил против немедленного расстрела М. Л. Полонского — организатора большевистского заговора в РПАУ) и украинскими левыми социалистами-революционерами, которым по его приказу выдавалось оружие для создания их партийных повстанческих групп. Также выступал против безмотивного анархического террора в отношении крупной буржуазии.

Осенью-зимой 1919 занимался организацией стационарных и полевых лазаретов, командных курсов, формированием новых частей, участвовал в боях (в том числе в захватах Екатеринослава 11 ноября и 24-26 декабря 1919, командуя кавалерийской группой 1-го Донского корпуса повстанцев). С приближением к махновскому региону Красной Армии он вновь предложил добиваться заключения военно-политического соглашения с большевиками при условии признании ими независимости Екатеринославской и Таврической губерний. Как и другие лидеры махновцев, с возобновлением репрессий со стороны красных 11 января 1920 года перешёл на нелегальное положение, в конце января оставил армию и уехал в Новоспасовку. Вместе с большинством Новоспасовской группы выступил против вооружённой борьбы с советской властью. Тем не менее, 8 мая Новоспасовская группа присоединилась к РПАУ, Белаш был избран начальником штаба армии, с 29 мая одновременно занимал должности члена Совета революционных повстанцев (СРП), заместителя председателя СРП и начальника его оперативного отдела.

В июне — августе 1920 — член редакции газеты «Повстанец». Участвовал в рейдах РПАУ, в качестве начальника штаба разрабатывал планы и издавал приказы о движении частей, несколько раз был ранен в боях. 9 июля собрание комсостава по докладу Белаша приняло решение о создании Комиссии по расследованию антимахновских дел (с функциями борьбы против советской, белой и петлюровской агентуры в махновских районах и войсках), но отклонило его предложение обратиться к правительству УССР для заключения военного союза против П. Н. Врангеля.

После того, как 29 августа Махно был тяжело ранен и временно отошёл от непосредственного командования РПАУ, влияние Белаша усилилось, он всё настойчивее требовал непосредственно включиться в борьбу с Врангелем и активизировать анархо-коммунистическую пропаганду среди крестьянства. 27-29 сентября Белаш, вопреки мнению некоторых других лидеров движения, добился решения большинства СРП и штаба армии о прекращении боевых действий против большевиков и о заключении с ними союза. С начала октября организовал массовую отправку агентов СРП в тыл Русской армии Врангеля для подготовки восстания, которое произошло в конце октября 1920 и охватило несколько частей белых. Участвовал в рейде РПАУ в тыл Врангеля.

С 26 октября штаб и Белаш находились в Гуляй-Поле. Один из авторов директив СРП для уполномоченных по организации махновских отрядов, предписывавших строгую добровольность в формировании повстанческих частей, отказ в приёме в махновские части красноармейцам-перебежчикам, недопущение конфликтов с органами советской власти. Ради сохранения независимости Гуляй-Польского района и строительства здесь анархического общества Белаш согласился на вооружённую защиту от посягательств советской власти. Предвидя неизбежность разрыва союза с большевиками после разгрома Врангеля, штаб старался стянуть махновские войска в район Гуляй-Поля, не допуская их распыления. С момента разрыва большевиками военно-политического соглашения и с возобновлением вооружённой борьбы между махновцами и красными (26 ноября) Белаш осуществлял оперативное руководство движением РПАУ во время рейдов декабря 1920 — марта 1921 по Таврии и Екатеринославщине.

15 марта 1921 года вместе с Махно подписал приказ о временном самороспуске Армии, после чего некоторое время скрывался в подполье.

В мае 1921 во главе отряда повстанцев вновь вёл партизанскую войну против советской власти. Лидер части махновцев, которые, в условиях разочарования и усталости крестьянства, к лету 1921 выступили за примирение с большевиками и уход в Турцию либо в Галицию для помощи местным революционным движениям. 17 июля с отрядом в 700 чел. Белаш отделился от основных сил Махно и в июле — августе безуспешно пытался пробиться на Кавказ.

После гражданской войны

13 сентября 1921 года отряд Белаша самораспустился в Мариупольском уезде. Как лидер небольшой группой анархистов-махновцев, Белаш пытался соединиться с повстанцами Г. С. Маслакова на Северном Кавказе, но 23 сентября был арестован чекистами на Кубани (при аресте оказал вооружённое сопротивление, был тяжело ранен). Содержался в Харьковской тюрьме, ему грозил расстрел.

В 1924 году был осужден на 3 года и досрочно освобождён на поруки легальных анархистов. Жил в Харькове, работал инструктором по тарифным вопросам правления треста «Югосталь». В 1924—1930 участвовал в подпольной работе КАУ: вёл пропаганду среди рабочих Харькова, участвовал в организации стачек, осуществлял связи с группами КАУ в других городах Украины. За это в том же 1924 был арестован и сослан в Ташкент на 3 года, освобожден досрочно в конце 1925 и вернулся в Харьков.

В 1930 году арестован при подготовке нелегального съезда КАУ. Находясь в тюрьме, с ведома и по поручению ОГПУ написал воспоминания о махновском движении (несмотря на явно заказной характер, работа очень корректна и содержит много ценных материалов по истории повстанчества), дал обширные показания о подпольной работе и в 1932 был освобождён. В 1934 году переехал на жительство в Краснодар.

16 декабря 1937 года арестован НКВД в Харькове, умер во время допроса.

Сочинения

  • Махновщина // Летопись революции. 1928. №3.
  • Дороги Нестора Махно. Киев, 1993. (воспоминания, обработанные сыном, А. Белашом).

Источники

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:384031 Белаш, Виктор Фёдорович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Напишите отзыв о статье "Белаш, Виктор Фёдорович"

Примечания

Отрывок, характеризующий Белаш, Виктор Фёдорович

– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.