Белая книга Пассфилда

Белая книга Пассфилда  — вторая из шести Белых книг, выпущенная в 1930 году министром по делам колоний лордом Пассфилдом.

История создания

После третьего арабского восстания в Палестине 1929 года и на основании последующих за ним выводов комиссий Уолтера Шоу и Джона Хоупа Симпсона, британское правительство Рамси Макдональда предоставило на утверждение парламента документ, касающийся насущных проблем в подмандатной Палестине. Документ получил название Белая книга Пассфилда, по имени министра по делам колоний лорда Пассфилда. Белая книга пересматривала политику британского мандата и ставило под сомнение основополагающие принципы Декларации Бальфура. В документе Пассфилда строго ограничивалась репатриация евреев в Эрец-Исраэль и продажа им земли. Также предлагалось создание Законодательного собрания Палестины, на основе прямых выборов, что давало несомненное преимущество арабской части населения Палестины.

Текст документа вызвал негодование у еврейских руководителей в Эрец-Исраэль. Хаим Вейцман подал в отставку с поста президента Сионистской организации. Некоторые члены британского парламента, в том числе бывший Верховный комиссар Палестины Герберт Самуэль и бывший премьер-министр Ллойд Джордж выступили с резкой критикой документа. Лига Наций, к которой обратились руководители Сионистской организации, указала на несоответствие документа принципам мандата, полученного британским правительством на управление Палестиной. Всё это привело к отмене Белой книги Пассфилда, а премьер-министр Рамси Макдональд направил Вейцману официальную телеграмму в которой подчёркивалась решимость британского правительства не отходить от принципов мандата.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/?mode=article&id=10476&query= Белая книга на сайте Электронной еврейской энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Белая книга Пассфилда

Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»