Белбалтлаг
Поделись знанием:
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.
Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
Белбалтлаг, БелБалтлаг, ББЛ, Беломорско-Балтийский ИТЛ — исправительно-трудовой лагерь, основной задачей которого было строительство и обслуживание Беломоро-Балтийского канала.
Содержание
История
Белбалтлаг организован 16 ноября 1931 на базе Соловецкого ИТЛ ОГПУ.
Центр лагуправления с момента образования находился на ст. Медвежья гора (г. Медвежьегорск). С 2 июля 1933 г. приказом по ОГПУ перенесён в с. Надвойцы, однако документальные подтверждения того, что передислокация была действительно осуществлена, не найдены. Не позднее 7 сентября 1935 снова возвращён в г. Медвежьегорск.
Подчинён с 16 ноября 1931 ГУЛАГ ОГПУ, с 9 марта 1939 Управлению лесной промышленности ГУЛАГ и с 26 февраля 1941 Управлению лагерей лесной промышленности НКВД.
Закрыт 18 сентября 1941 в связи с близостью к зоне военных действий Распоряжением Совнаркома СССР № 08955 от 11.09.41 о прекращении лесозаготовок и лесовывозки Беломоро-Балтийским комбинатом. В распоряжении говорилось: «немедленно прекратить работы во всех подразделениях ББК за исключением Пудожского отделения». Пудожское отделения приказом НКВД от 18 сентября 1941 выделено из Белбалтлага и непосредственно подчинено Управлению лагерей лесной промышленности НКВД СССР). Всё имущество и заключенные Белбалтлага переданы в созданный на его основе ИТЛ при Оборонстрое, который просуществовал всего месяц и был закрыт 15 октября 1941 г. До 7 апреля 1943 г. в Управлении лагерей лесной промышленности НКВД существовал отдел по охране и управлению законсервированного хозяйства бывшего Беломоро-Балтийского канала.
В рамках программы «колонизации края» был создан 21 трудпосёлок Беломорско-Балтийского комбината (ББК). На 8 июля 1938 в них проживало 28 083 трудпоселенцев, из них на работах ББК было занято 15 525 человек.
При организации ББК ОГПУ получил «монопольное право эксплуатации канала (Повенец—Сорока) и естественных богатств прилегающих к нему районов». Но позднее основной отраслью работ ББК становятся лесозаготовки. Постановлением Совнаркома СССР № 1429—223 от 10.07.1935, за комбинатом закреплена лесная территория 2 миллиона 800 тысяч га, позднее к ней был добавлен Пудожский лесной массив. Весной 1939 г. Беломоро-Балтийский канал передаётся Наркомводу СССР (акт приёмки-сдачи утверждён 10.07.1939). Постановление Совнаркома № 4467-325с от 15 сентября 1939 изъяло у Беломорско-Балтийского комбината «монопольное право» эксплуатации канала и прилегающих к нему районов и оставило в его ведении лесозаготовки на ранее отведённых площадях.
21 октября 1939 г. строительство Сегежского комбината и 19 марта 1941 г. строительство Кондопожского спиртового завода переданы Сегежскому ИТЛ. 14 января 1940 г. строительство Мончегорского комбината (он же комбинат «Североникель») передано Мончергорскому ИТЛ. 30 апреля 1941 г. строительство Сорокского (Беломорского) порта передано Маткожлагу.
Численность заключенных
Максимальное число заключённых приводится на декабрь 1932 г. — 107 тысяч 900 человек, из них 92 000 заключённых было занято на строительстве канала, 15 900 — на лесозаготовках. Ниже без указания месяца и даты приведена среднегодовая численность заключённых:
- 1931 — 64 100;
- 1932 — 99 095, но 12.1932 — 107 900;
- 1933 — 84 504;
- 1934 — 62 211, но на 01.01.1934 — 70 373;
- 1935 — 78 248, но на 01.01.1935 — 66 418;
- 1936 — 57 969, но на 01.01.1936 — 90 290;
- 01.01.1937 — 58 965;
- 01.07.1938 — 77 278 (из них 3 946 женщин), но на 01.10.1938 — 79 232 (из них 25 311 осуждённых за «контрреволюционные преступления», 19 304 — как «социально-опасные (СОЭ) и социально-вредные элементы» (СВЭ);
- 01.01.1939 — 86 567;
- 01.01.1941 — 71 269;
- 15.06.1941 — 67 928;
Выполняемые работы
- обеспечение работ Управления строительством Беломоро-Балтийского водного пути ОГПУ (стр-во Беломорско-Балтийского канала), с момента основания;
- лесозаготовки и ведение сплавных работ в Выгозерском бассейне, с момента основания;
- обслуживание работ Беломорско-Балтийского комбината ОГПУ-НКВД (ББК). Постановление Совнаркома СССР от 17 августа 1933 «О Беломорско-Балтийском Комбинате». При организации на ББК возложены задачи по колонизация края, прилегающего к каналу (в частности, путём заселения его трудпоселенцами), эксплуатации канала, судостроению в целях создания флота для канала, разведки и эксплуатации минерально-рудных ископаемых, сооружению гидростанций, планировалась проработка проблем сооружения второй линии шлюзов на Беломоро-Балтийском канале для его углубления и расширения, а также постройки канала Кандалакша—Мурманск.
- Работы ББК состояли в:
- эксплуатация Беломорско-Балтийского канала и освоение прилегающей к нему территории;
- лесозаготовки;
- строительство Сегежского лесобумажнохимического комбината, с осени 1935 г.;
- строительство Нижнетуломской (Туломской) ГЭС на р. Туломе, с осени 1935 г.;
- строительство Мончегорского никелевого комбината, с лета 1937 г.;
- строительство Кондопожского спиртового завода, ноябрь 1940 г.;
- строительство Сорокского (Беломорского) порта;
- строительство Ондской ГЭС;
- очистные работы по Пудожстрою;
- строительство судоверфи в Пиндушах (на Онежском озере);
- строительство судоремонтного завода в Повенце;
- строительство Медвежьегорского лесозавода;
- судостроение;
- производство товаров ширпотреба;
- сельскохозяйственные работы;
- рыболовство;
- строительство железнодорожной ветки к ст. Монче-Тундра (ныне г. Мончегорск), с октября 1935.
Начальники
Начальники Белбалтлага
- Сенкевич Э. И., с 16.11.1931 по 16.01.1932;
- Александров П. Ф., с 16.01.1932 (временно исполняющий должность), с 28.03.1932 — не ранее 15.01.1933 (начальник);
- Фирин С. Г. (упоминается в 1933 г.);
- Успенский Д. В., с 02.07.1933 по 07.10.1936;
- Алмазов-Алмазян (Алмазов) З. А., с 07.10.1936 по 13.07.1937 (по совместительству с должностями начальника ББК и помощника начальника ГУЛАГа)
- Чунтонов М. М., ст. лейтенант Госбезопасности (ГБ), с 13.07.1937 по 28.08.1937 (временно исполняющий должность);
- Тимофеев М. М., ст. майор ГБ, с 28.08.1937 по 01.03.1941, (08.09.1941 назначен начальником Управления оборонительных работ НКВД в Карело-Финской ССР)
- Сергеев И. Т., майор ГБ, с 01.03.1941 по 18.09.1941;
Начальники Управления строительством Беломоро-Балтийского водного пути ОГПУ
- Коган Л. И., начальник, с 16 ноября 1931 по 17 августа 1933 (с 31.10.1932 по совместительству назначен нач. строительства канала Москва—Волга);
- Рапопорт Я. Д., зам. начальника, с 16 ноября 1931 по 17 августа 1933
- Сенкевич Э. И., помощник начальника и начальник Белбалтлага (см. выше), с 16 ноября 1931 по 17 августа 1933
- Френкель Н. А., начальник работ, с 16 ноября 1931 по 17 августа 1933
Начальники Беломорско-Балтийского Комбината (ББК) ОГПУ-НКВД
- Рапопорт Я. Д., с 23 августа 1933 по 16 сентября 1935;
- Алмазов-Алмазян З. А., с 4 декабря 1935 по 13 июля 1937.
Некоторые заключенные Белбалтлага
 |
Список примеров в этой статье или её разделе не основывается на авторитетных источниках непосредственно о предмете статьи или её раздела. Добавьте ссылки на источники, предметом рассмотрения которых является тема настоящей статьи (или раздела) в целом, и содержащие данные элементы списка как примеры. В противном случае раздел может быть удалён.
Эта отметка стоит с 31 октября 2016 года. |
- Алымов, Сергей Яковлевич — поэт-футурист.
- Андреевский, Иван Михайлович — православный богослов.
- Анисимов, Александр Иванович — историк и реставратор икон, 22 августа 1937 арестован в Белбалтлаге, 2 сентября 1937 г. расстрелян в урочище Сандармох под Медвежьегорском.
- Иларион (Бельский) (Ива́н Ива́нович Бе́льский) — епископ Котельнический, викарий Вятской епархии, в августе 1937 г. вновь арестован, 31 того же месяца расстрелян.
- Бенешевич, Владимир Николаевич — византинист, член-корреспондент Академии наук, вновь арестован 27 ноября 1937, приговорён к расстрелу тройкой НКВД 17 января 1938.
- Бонч-Осмоловский, Родион Анатольевич — эсер-максималист, сотрудник Госплана БССР, арестован повторно 4 июня 1938, убит на допросе.
- Бялыницкий-Бируля, Алексей Андреевич — зоолог, член-корреспондент АН СССР.
- Вейс, Игорь Дмитриевич — органист.
- Гавриш, Иван Степанович — бандурист, эмигрант, возвращенец, последний кобзарь Кубани[1].
- Гельмерсен, Василий Васильевич — художник-силуэтист, вторично осуждён в лагере и расстрелян 9 декабря 1937.
- Гурий (Егоров), (Вячесла́в Миха́йлович Его́ров) — митрополит Ленинградский и Ладожский.
- Данзас, Юлия Николаевна — историк религии, католический теолог, публицист, религиозная деятельница.
- Дворжецкий, Вацлав Янович — актёр театра и кино, народный артист РСФСР.
- Добронравов, Викторин Михайлович — протоиерей Русской православной церкви.
- Емельянов, Пётр (Потапий) Андреевич — священник Римско-католической церкви.
- Максим (Жижиленко), (Михаил Александрович Жижиленко) — епископ Русской православной церкви, арестован в лагере, расстрелян 4 июня 1931 г.
- Синезий (Зарубин), (Сергей Григорьевич Зарубин) — епископ Ижевский и Вотский. 24 мая 1931 г. арестован, 27 сентября 1937 г. расстрелян в Медвежьегорском районе Карелии
- Иероним (Захаров), (Владимир Иванович Захаров) — архиепископ Ростовский и Новочеркасский.
- Золотарёв, Давид Алексеевич — антрополог, этнограф, освобождён в 1932 г. 29 ноября 1933 г. опять арестован. Умер в 1935 году в Сиблаге.
- Пахомий (Кедров), (Пётр Петро́вич Ке́дров) — архиепископ Черниговский.
- Корольский, Александр Михайлович — герой Советского Союза.
- Филарет (Лебедев), (Александр Михайлович Лебедев) — архиепископ Рижский и Латвийский Русской православной церкви;
- Лекайн, Никандр Сергеевич — марийский писатель, первый Народный писатель Марийской АССР.
- Лихачёв, Дмитрий Сергеевич — филолог, искусствовед, академик АН СССР и РАН.
- Лосев, Алексей Фёдорович — русский философ и филолог, профессор, почти полностью потерял в лагере зрение.
- Медведев, Сергей Павлович — большевик, соруководитель «Рабочей оппозиции», 23 января 1937 г. доставлен из Белбалтлага в Москву, 10 сентября 1937 г. расстрелян.
- Мейер, Александр Александрович — философ, религиозный деятель.
- Мячин, Константин Алексеевич — большевик, эмигрант из РСФСР, возвращенец, ударник Беломорканала, расстрелян.[2]
- Некрасов, Николай Виссарионович — инженер, министр путей сообщения и министр финансов Временного правительства, повторно арестован 13 июня 1939 г., 7 мая 1940 г. расстрелян.
- Озеров, Иван Христофорович — экономист, специалист по городскому планированию, профессор.
- Прозоровский, Борис Алексеевич — композитор, автор романсов, в ноябре 1937 г. расстрелян.
- Пшибышевский, Болеслав Станиславович — музыковед. Вновь арестован 1 марта 1937 г. 21 августа 1937 года приговорён к расстрелу.
- Рождественский, Михаил Васильевич— протоиерей Русской православной (катакомбной) церкви.
- Романов, Борис Александрович — историк.
- Романов, Николай Яковлевич — советский актёр театра и кино.
- Рудницкий, Степан Львович — украинский географ, академик Академии наук УССР, расстрелян в Сандармохе (Карельская АССР) 3 ноября 1937 г.
- Варлаам (Сацердотский), (Василий Михайлович Сацердотский) — священнослужитель Русской православной церкви. Расстрелян в лагере в 1937 г. у ст. Сегежа.
- Святский, Даниил Осипович — русский астроном, метеоролог.
- Солоневич, Иван Лукьянович — публицист, успешный беглец из Белбалтлага, автор одной из первых изданных книг о советском концлагере.
- Терентьев, Игорь Герасимович — поэт, художник, театральный режиссёр, представитель русского авангарда, в мае 1937 арестован повторно. Расстрелян.
- Иннокентий (Тихонов), (Бори́с Дми́триевич Ти́хонов) — архиепископ Винницкий, 28 октября 1937 г. вновь арестован, 29 ноября 1937 г. расстрелян.
- Александр (Толстопятов) — архиепископ Молотовский и Соликамский.
- Усов, Дмитрий Сергеевич — русский поэт, переводчик.
- Николай (Феодосьев), (Николай Андреевич Феодосьев) — епископ Чебоксарский и Чувашский Русской православной церкви.
- Александр (Чунин), (Алексей Петрович Чунин) — епископ Волжско-Донской и Кавказский Древлеправославной Церкви Христовой старообрядцев, белокриницкого согласия.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2759 дней]
Напишите отзыв о статье "Белбалтлаг"
Примечания
- ↑ Нирко О. [ukrlife.org/main/cxid/1nyrko.doc Доля українських кобзарів-бандуристів на Кубані // Донецький вісник наукового товариства ім. Шевченка]. — Донецьк: Східний видавничий дім, 2004. — Т. 5.
- ↑ [guides.rusarchives.ru/browse/gbfond.html;jsessionid=abcXka0E9Bna6_rr09Bis?bid=204&fund_id=707693&sort=beginDate&direction=asc ПУТЕВОДИТЕЛИ ПО АРХИВАМ РОССИИ — Личные фонды Государственного архива Российской Федерации (1917 2000 гг.). Путеводитель. Том 5. 2001]
Ссылки
- [www.memo.ru/history/NKVD/GULAG/ «Система исправительно-трудовых лагерей в СССР». Составитель М. Б. Смирнов М.: Звенья, 1998.]
- [infopoisk.su/arhivnye-dokumenty Материалы о положении архива ББК НКВД в 1942 г. Национальный архив Республики Карелия. Ф. Р-865. Оп. 32. Д. 31. Л. 180—181, 397—398]
- [stopgulag.org/object/60474463?lc=ru Знак «Лучшему ударнику ББК ОГПУ»]
Лагеря ГУЛаг
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Белбалтлаг
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.
Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
