Белгородская черта

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Белгоро́дская засе́чная (защи́тная) черта́  — укреплённая линия (засечная черта) на южных рубежах Русского царства, создана в середине XVII века.

Служила для защиты от набегов крымских татар, ногайцев, литовцев, черкас.

В комплекс сооружений засечной черты входили остроги (города-крепости), различные инженерные сооружения, естественные природные препятствия (болота, леса, реки). Административное и военное управление оборонительной линией располагалось в Белгороде. Утратила своё военное значение после строительства Украинской линии.

Внешние изображения
Карты
(из материалов 3-го издания Большой советской энциклопедии,
размещённых в проекте Яндекс.Словари)
[img.encyc.yandex.net/illustrations/bse/pictures/02745/590420.jpg Засечные черты Российского государства в XVI-XVII веках]
[img.encyc.yandex.net/illustrations/bse/pictures/02020/754200.jpg Пограничные укреплённые линии в России в XVIII—XIX веках]




Географическое положение

Белгородская засечная черта проходила по территории современных Сумской, Белгородской, Липецкой, Тамбовской областей, от реки Ворскла (район современного села Томаровка Белгородской области), где в 1654 году находилась граница Русского царства и Речи Посполитой, до реки Челновая (Тамбовская область).

Белгородская засечная черта может быть представлена в виде двух прямых линий, образующих угол при соединении у впадения в Дон Тихой Сосны. Протяжённость линии 600 километров, с учётом изгибов — 800 км.

Причины и начало строительства

Историк Д. Багалей полагал, что строительство черты велось с 1587 по 1677 год. А. Новосельский избегал точной датировки. Загоровский полагал, что дата начала строительства 1635 год. Причины строительства Белгородской черты, по мнению Загоровского, следующие:

Строить земляной вал было решено в марте 1636 года. В январе 1637 года Боярская дума приняла решение о строительстве таких же линий поперёк других основных путей нападения татар:

Участки Белгородской черты

  • 1. Олешнинский участок
  • 2. Вольновский участок
  • 3. Хотмыжский участок
  • 4. Карповский участок
  • 5. Болховецкий участок
  • 6. Белгородский участок
  • 7. Нежегольский участок
  • 8. Короченский участок
  • 9. Яблоновский участок
  • 10. Новооскольский участок
  • 11. Верхососенский участок
  • 12. Усердский участок
  • 13. Ольшанский участок
  • 14. Острогожский участок
  • 15. Коротоякский участок
  • 16. участок Борщева монастыря.
  • 17. Костенский участок
  • 18. Воронежский участок
  • 19. Орловский участок
  • 20. Усманский участок
  • 21. Белоколодский участок
  • 22. Укрепления вотчинного города Романова
  • 23. Сокольский участок
  • 24. Добровский участок
  • 25. Козловский участок

Крепости черты

Непосредственно на самой Белгородской черте находились следующие крепости и остроги (в скобках указаны годы основания):

Несмотря на то, что укрепления Троицкого, Романова и Борщева монастыря входили в состав Белгородской черты, воеводе Белгородского разряда они не подчинялись.

Романов был вотчинным городом бояр, а после — царской династии Романовых.Троицкий монастырь основанный недалеко от Козлова основан в 1622 году и являлся казачьим.

Борщев монастырь был основан донскими казаками для атаманов и казаков, «которые из них постригаются и, которые из них же раненые и увечные в том монастыре будут» и с самого своего возникновения был зависим от Войска Донского. Казаки в 1621 г. выхлопотали монастырю богатый Богацкой ухожей на Дону и впоследствии помогали монастырскому начальству в его тяжбах с коротоякскими детьми боярскими и костенскими драгунами. Без разрешения донского войскового круга, игумен даже боялся выполнять распоряжения епархиальной власти. Выселенные из Костенска полковые казаки заняли землю Борщевского монастыря — вотчину донских казаков, что вызвало тяжбу с Войском Донским, тянувшуюся до конца XVII века.

Кроме того, для «усиления» Белгородской черты были реконструированы существующие и дополнительно построены следующие крепости и остроги:

Между Белгородской и Тульской засечными чертами:

Южнее Белгородской черты были построены следующие крепости и остроги:

По реке Ворскла — Рублёвка (1675)

По реке Оскол и её притокам:

По реке Северский Донец и её притокам:

По реке Дон — Кагальник (1668)

История строительства

С целью защиты южных рубежей Московской Руси, помимо строительства городов-крепостей, в 1571 году реорганизуется сторожевая служба. В начале XVII века начинается сооружение Белгородской засечной черты, а с 1635 года, после обострения отношений с Крымским ханством часть черты была восстановлена — за рекой Окой. Помимо этого в конце 1630 года началось, а к концу 1640-х годов закончилось строительство новой части черты. Среди новых объектов — 18 городов-крепостей и 2 укреплённых района с системой острожков, валов, рвов и засек в Комарицкой волости под Севском и в Лебедянском уезде. В пределах Липецкой области в состав Белгородской засечной черты входили небольшие крепости: Сокольск (в северной части Липецка), Добрый (Доброе), Усмань, Демшинск, а также многие сёла.

В годы создания Засечной черты, расположенные на ней города и остроги (крепости) населялись, в основном, казаками. Это были так называемые «городовые казаки» — служилые люди, нанятые государством, в отличие от казаков вольных, которые были в то время практически разбойникамиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3400 дней] («беглые воры»). С построением городов и острогов вокруг одновременно возникали пригородные слободы, села и деревни. Они заселялись служилыми людьми из различных районов Московского государства. Служилыми людьми из г. Хотмыжска, в котором были поселены в 1650 г. казаки, стрельцы, пушкари были основаны слободы на Ворскле — Стрелецкая, Казацкая, Пушкарная, сохранившие свои названия до наших дней. В г. Новый Оскол в 1649 г. были переведены 200 семей казаков из Ельца. Болховец заселен в 1648 г. переселенцами из Карачаева. В 1651 г. количество казаков в городах и уездах на Белгородской черте составляло: Хотмыжск — 291; Карпов — 208; Белгород — 179; Короча — 140; Яблонов — 281; Царев-Алексеев — 481 и т. д.[1]

Во второй половине XVII века, после создания Слободских казацких полков — Острогожского, Ахтырского, Харьковского, Изюмского, Сумского, Балаклейского и Змиевского, многие крепости Белгородской черты (Острогожск, Землянск, Новый Оскол, Урыв, Усерд, Ливны, Коротояк, Ахтырка, Изюм, Сумы, Валуйки и т. д.,) оказались под их управлением. Однако, гарнизоны крепостей в состав новосозданных полков не вошли, а продолжали подчиняться царским воеводам. Попытки слободских полковников записывать к себе в казаки московских служилых людей (стрельцов, пушкарей, городовых казаков, «детей боярских») немедленно пресекались.[2]

Сохранность

По данным на 1957 год, вал хорошо сохранился между Болховцом и Карповым. В середине ХХ века остатки его можно было видеть в Старом городе и Белгороде на южной стороне по Везельской улице и далее он хорошо был виден около села Мясоедово, выше Дальней Игуменки, вблизи города Короча[3].

В 1648—1654 годах линия была продолжена от Нижнего Ломова до Симбирска. В районе Козлова (Мичуринск) Белгородская черта соединялась с Симбирской чертой.[4]

В Липецкой области от укреплений Белгородской черты остался Усманский земляной вал. См. также Татарский вал.

См. также

Напишите отзыв о статье "Белгородская черта"

Примечания

  1. ↑ В. П. Загоровский «Белгородская черта» — Издательство Воронежского университета, Воронеж, 1969
  2. ↑ П. Головинский. «Слободскіе Козачьи полки» — СПб.: Тип. Н. Тиблена и Комп., 1864
  3. ↑ Белгород (очерки по истории города), Белгород, А. Иванчихин, 1957, с. 10
  4. ↑ Большая Советская Энциклопедия. Гл. ред. Б. А. Введенский, 2-е изд. Т. 39. Сигишоара — Соки. 1956. 664 стр., илл. и карты; 42 л. илл. и карт.

Литература

  • Миклашевский И. Н. К истории хозяйственного быта Московского государства. ч.1. — М., 1894.
  • Багалей Д. И. Очерки из истории колонизации и быта степной окраины Московского государства. — М., 1887
  • Беляев И. Д. О сторожевой, станичной и полевой службе на польской украине Московского государства до царя Алексея Михайловича. — М., 1846.
  • Загоровский В. П. Белгородская черта. — Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1969. — 304 с.
  • Загоровский В. П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. — Воронеж: Изд-во ВГУ, 1991. — 272 с.
  • География Липецкой области: природа, население, хозяйство: учебное пособие для студентов высших учебных заведений / Беляева Л. Н., Зубкова Л. Н., Климов Д. С., Климов С. М., Литвиненко А. К., Мельников М. В., Ржевуская Н. А., Ростом Г. Р., Саврасова Н. И., Хлызова Н. Ю., Шубина Ю. Э. Ред. Кочуров Б. И., Кол.авт. Липецкий государственный педагогический университет. — Липецк: НПО ОРИУС, 2008. — 303 с.: ил., табл., цв. ил.
  • Историческая география Черноземного центра России (дооктябрьский период). Межвузовский сборник научных трудов, — Воронеж: Издательство Воронежского университета, 1989

Ссылки

  • [www.vgd.ru/STORY/belgorod.htm Заселение юго-востока Белгородской области в XVIII веке]
  • [bse.sci-lib.com/article105874.html Статья и карта по теме «Белгородская черта» из Большой Советской Энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Белгородская черта

– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Белгородская_черта&oldid=81488820»