Белгородский уезд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Белгородский уезд
Герб уездного города Герб губернии
Губерния
Центр
Образован
XVII век
Упразднён
1928
Площадь
2 625,5 верст² (≈2 987,9 км²) (1914)
7 903 км² (1926)
Население
174 299 (1897)[1]
563 240 (1926)[2]

Белгоро́дский уе́зд — административно-территориальная единица Российской империи, УНР, Украинской Державы, а затем РСФСР. Уезд входил в состав: Белгородской губернии (17271779), Курского наместничества (17791797) и Курской губернии (17971928). Уездным центром был город Белгород, который в 17271797 гг. являлся также губернским центром.





История

В составе Белгородского разряда

Белгородский уезд известен как административно-территориальная единица по писцовым описаниям с XVII века.
Входил в состав Белгородского разряда.
Занимал огромную территорию от Курска до Азова (современные Харьковскую, Луганскую Донецкую области). Заселен был мало, в 1620 г. только 23 поселения с 874 дворами.
Загоровский, Владимир Павлович общее количество населения в Бел­городском уезде в 20-х годах XVII в. оценивал в 12—14 тысяч чело­век.
Северная часть Белгородского уезда, защищенная укреплениями Белгородской засечной черты делилась на станы. Местное население несло воинскую повинность по защите укреплений и занималось земледелием.
Южная часть Белгородского уезда была не заселена, называлась Донецкой волостью и делилась на юрты. Юрты являлись аналогами ухожьими.
Всего в Донецкой волости было 9 юртовъ за 5 людьми.
На их территории занимались рыбалкой, охотой, бортничеством. Новопоселенцы изучали недра донецкого бассейна.
С 1625 г. в районе современного Славянска добывали соль. "Промышлять" её в донецкие степи ездили "охочие" люди из Валуек, Оскола, Ельца, Курска и других "окраинных" городов России.
Белгородские юрты прекратили своё существова­ние достаточно рано. Уже в 1638 г. на их территории возник г. Чугуев, а после Воссоединение Украины с Россией в 1654 г. сюда устремилась мощная украинская переселенческая волна.
Сохранились описания Белгородского уезда. Один из них 1646 г. было частично на­печатан, а писцовая книга Белгородского уезда 1626 г. рассматривалась И. Н. Микла­шевским.
Заселенная часть Белгородского уезда располагалась в промежутке между Муравским и Изюмским шляхами — в верховьях Северского Донца.
Уезд делился на четыре стана:
Сажный стан,
Разумницкий стан,
Коренский стан,
Короченский стан.
К Белгородскому уезду относилась также посопная дворцовая волость. Появление поблизости от Белгорода на Белгородской черте городов-крепостей Яблонова и Корочи изменило контуры Белгородского уезда, который потерял свою восточную часть. Кроме с. Старикова к Короченскому уезду перешли с. Горо­дище и дер. Тюрина из посопной волости, а также некото­рые селения бывшего Короченского стана.

В составе Киевская губернии

В связи с реформами Петра I уезды были сначала упразднены (1708 год), позднее (1710 год) вместо уездов появились доли, потом (1719 год) появились дистрикты, а в 1727 году дистрикты были переименованы в уезды.

В составе Белгородской губернии

В 1727 году из состава Киевской губернии была выделена Белгородская губерния, состоящая из Белгородской, Орловской и Севской провинций. Провинции в свою очередь делились на уезды. Белгородский уезд вошёл в состав Белгородской провинции, уездным центром стал город Белгород, который, кроме того, являлся губернским центром.
По данным 1762-1764 гг. в состав Белгородского уезда входили:[3]
Разуменский стан
Саженский стан
Коренский стан
Нижегольский стан
Болховецкий стан

В составе Курского наместничества

В 1779 году Белгородская губерния была разделена между Курским, Орловским и Харьковским наместничествами; Белгородский уезд, территория которого была значительно сокращена, вошёл в состав Курского наместничества. Большая часть территории "старого" уезда без Белгорода вошла в состав Слободской губернии (ставшей через год Харьковским наместничеством).

В составе Курской губернии

В 1797 году Курское наместничество было преобразовано в Курскую губернию. К Курской губернии были присоединены территории, переданные в 1779 году Слободско-Украинской (Харьковской) губернии из состава Белгородской губернии. Часть возвращенных территорий, в том числе и город Хотмыжск, была отнесена к Белгородскому уезду. Кроме того, к уезду отошла часть упраздненного Богатенского уезда.

В 1802 году уезды были разукрупнены, большинство уездов существовавших до 1797 года, были восстановлены. Часть территории Белгородского уезда была передана в состав воссозданного Хотмыжского уезда1838 года — Грайворонского).

В 1802-1918 г. границы Белгородского уезда существовали без значительных изменений. В 1881 г. состоял из 4 станов, в которые входили 14 волостей [4].

I стан

Болховецкая волость,
Томаровская волость,
Карповская волость,
Шопинская волость,

II стан

Пушкарская волость,
Безсоновская волость,
Толоконская волость,

III стан

Никольская волость,
Муромская волость,
Шебекинская волость,

IV стан

Масловская волость,
Мелиховская волость,
Сабынинская волость
Старогородская волость

В составе Украинской державы

В апреле 1918 года город Белгород и территория Белгородского уезда были полностью оккупированы германскими войсками и до конца 1918 г. входили в состав Украинской державы гетмана П.П. Скоропадского, после свержения которого местность вошла в состав Украинской Народной Республики. Уезд освобожден войсками Красной Армии 20 декабря 1918 года. Однако Белгород и Белгородский уезд в административном отношении фактически числились в пределах Украины до 11 февраля 1919 года.

В составе Юга России

В июне 1919 года город Белгород и вся территория Белгородского уезда были полностью заняты белыми войсками ВСЮР и до конца 1919 г. входили в состав Харьковской области Юга России. Уезд был занят войсками РККА в начале декабря 1919 года. В июне 1919 года вся Белгородчина была занята Добровольческой армией Владимира Май-Маевского (Белгород — 22-23 июня) и вошла в состав Юга России, в Харьковскую область ВСЮР, образованную 25 июня. В декабре 1919 года Первая конная армия Буденого восстановила на Белгородчине советскую власть (в Белгороде - 7 декабря).

В годы СССР

В период между 1919 и 1924 годами многократно пересматривался состав и названия входивших в уезд волостей и сельсоветов.

По постановлению Президиума ВЦИК от 12 мая 1924 года в состав Белгородского уезда был передан Корочанский, а также части Новооскольского и Обоянского уездов.

В 1925 году небольшая часть Белгородского уезда отошла к УССР.

В 1928 году, в связи с переходом с губернского на областное деление, Белгородский уезд был упразднен . На территории бывших Белгородского и Грайвононского уездов был образован Белгородский округ, разделенный на 14 районов, вошедший в состав Центральночернозёмной области.
Современный Белгородский район ведет свою историю от 1928 г.

Напишите отзыв о статье "Белгородский уезд"

Примечания

  1. [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_gub_97.php?reg=20 Демоскоп Weekly. Первая Всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года. Наличное население в губерниях, уездах, городах Российской Империи (без Финляндии)]. [www.webcitation.org/65ZFuOIbT Архивировано из первоисточника 19 февраля 2012].
  2. [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_26.php?reg=205 Демоскоп Weekly. Всесоюзная перепись населения 1926 г. РСФСР и её регионы. Населенные места. Наличное городское и сельское население.]. [www.webcitation.org/6665L6eZ5 Архивировано из первоисточника 12 марта 2012].
  3. РГДА, ф.350, оп.2, ч.1, д.304,
  4. Дренякин А. М. Белгород с уездом : Историко-стат. очерк А.М. Дренякина. — Харьков: тип. Окр. штаба, 1882. — 65 с.

Литература

  • Ларионов С. И. [dlib.rsl.ru/viewer/01003339114 Описание Курского наместничества из древних и новых разных о нём известий вкратце собранное]. — Москва: вольная типография Пономарёва, 1786. — С. 59—69. — 191 с.
  • Дренякин А. М. [dlib.rsl.ru/viewer/01003544960 Белгород с уездом : Историко-стат. очерк А.М. Дренякина]. — Харьков: тип. Окр. штаба, 1882. — 65 с.
  • Багалей «Очерки из истории колонизации степной окраины Московского государствa» (1887) на сайте «Руниверс»;
  • Загоровский В.П. Белгородская черта.- Воронеж, 1969.
  • Миклашевский «К истории хозяйственного быта Московского государства. Заселение и сельское хозяйство южной окраины XVII в.» (1894)
  • Загоровский В. П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. — Воронеж: Изд-во ВГУ, 1991. — 272 с.

Ссылки

  • Белгород // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • [www.belregion.ru/region/history/about/ История Белгородской области на официальном сайте Губернатора и Правительства Белгородской области]
  • [www.uobr.ru/history.php?mt=4 Сведения по истории Белгородской области и Белгородского района на сайте Управления образования администрации Белгородского района]
  • [www.rkursk.ru/index1.php?c_tb=1&m_m=7&d_m=2&f_src=raions/istoria/istoria.html История Курской области на сайте областной администрации]
  • [starye-karty.litera-ru.ru/uezd/kursk_karta-belgorodskiy_uezd.html Старые карты Белгородского уезда]

Отрывок, характеризующий Белгородский уезд

В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.