Беледин, Юрий Михайлович

К:Википедия:Страницы на КУ (тип: не указан)

Юрий Михайлович Беледин
Дата рождения:	17 января 1935(1935-01-17)
Место рождения:	Сталинград, СССР
Дата смерти:	13 мая 2014(2014-05-13) (79 лет)
Место смерти:	Волгоград, Россия
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия
Род деятельности:	прозаик, поэт, историк, журналист
Язык произведений:	русский

Юрий Михайлович Беледин (17 января 1935, Сталинград, СССР — 13 мая 2014, Волгоград, Россия) — автор одного из первых путеводителей по музею-панораме «Сталинградская битва», активный сторонник официального переименования Дома Павлова в Дом Солдатской Славы, советский и русский прозаик, поэт, журналист, историк. Доказал, что командиром обороны знаменитого Дома Павлова на самом деле был Иван Афанасьев.

Член Союза журналистов СССР (с 1963 года), а позже — Союза журналистов России (с 1992 года).

Биография

Родился 17 января 1935 года в Сталинграде. Окончил среднюю школу № 7. В 1953 поступил в Ленинградский ордена Ленина государственный университет на факультет востоковедения. По окончании с 1958 года работал корреспондентом Волгоградского радио, а с 1959 года — корреспондентом и заместителем ответственного секретаря газеты «Молодой ленинец». В 1963—1965 годах экстерном окончил Волгоградский пединститут. В этот же период был приглашён на работу в «Волгоградскую Правду», где руководил отделом международных связей и информации, а позже отделом пропаганды и агитации. С 1968 по 1970 год обучался в Высшей партийной школе при ЦК КПСС (Москва). С 1974 года — заведующий Поволжским отделением Агентства печати «Новости». В 1979 году был назначен заведующим идеологическим отделом «Волгоградской правды». В 1990 году стал главным редактором издательства «Универсал». С 1994 года Ю. М. Беледин — специалист по связям с общественностью фирмы «Свиток» (подразделение ОАО «Лукойл»). С 1995 по 1998 годы — специальный корреспондент и шеф-редактор еженедельника «Добрый день».

Многолетней темой для журналистских расследований и исторического поиска Юрия Михайловича Беледина стал подвиг советского солдата во время боёв за Сталинград, и, особенно, обороны Дома Павлова (Дома Солдатской Славы). Позиция Беледина-историка строится на том, что вкладу в этот подвиг лейтенанта Ивана Афанасьева до сих пор не дана достаточная оценка.

В книге «Осколок в сердце» Беледин доказал, что командиром обороны знаменитого Дома Павлова на самом деле был Иван Афанасьев.

Благодаря уточнению информации, в том числе и Ю. М. Белединым, удалось установить имена некоторых участников защищавших Дом Солдатской Славы.

В 2003 году за книгу «Не последнее слово. Моё и Ваше.» по итогам конкурса волгоградских журналистов и в связи с 60-летием победы под Сталинградом получил первую премию. В 2005 году за поэтический сборник «…Нашей совести сестра» стал лауреатом конкурса к 60-летию Победы над гитлеровской Германией. В 2006 году по итогам конкурса, проведённого в честь 70-летия Волгоградской области, получил специальный диплом и денежную премию в номинации «За верность теме патриотизма», удостоен звания «Почётный ветеран 64-й армии».

Ю. М. Беледин поддерживал связь со своими читателями.

В 2008 году участвовал в исторической подиум-дискуссии «Сталинградская битва в контексте новых исследований: святая ложь или грустная правда».

Пять электронных изданий автора опубликованы на сайте Волгоградской областной универсальной научной библиотеки им. М. Горького в разделе «Электронная библиотека».

Избранная библиография

Проза:

• Петля. Воспоминания, очерки, документы. Выпуск 1 / Беледин Ю. (сост.). — Волгоградская областная организация жертв незаконных политических репрессий. — Волгоград, 1992. — 337 с. — 2000 экз.
• Петля. Воспоминания, очерки, документы. Выпуск 2 / Беледин Ю. (сост.). — Волгоградская областная организация жертв незаконных политических репрессий. — Волгоград, 1994. — 399 с. — 2000 экз.
• Беледин Ю. М. Не последнее слово. Моё и Ваше. — Волгоград: ООО «Издательство «Волгоград», 2003. — 293 с. — 5000 экз. — ISBN 5-85616-031-2.
• Беледин, Ю. М. В ответе за историю / Ю. М. Беледин // Городские вести. — 2005. — 15 янв. — С. 4.
• Беледин Ю. Осколок в сердце.. — Волгоград, 2007. — 331 с.
• Беледин Ю. Валерий Авдеев — сын Бормана-2. — Волгоград: Издатель, 2012. — 240 с.

Поэзия:

• «Семиструнье». Часть I. Часть II. Часть III
• Беледин, Ю. М. … нашей совести сестра : сб. / Ю. М. Беледин . — Волгоград : Волгоград, 2005. — 160 с.
• Беледин, Ю. М. Из узкого круга / Ю. М. Беледин. — 2-е изд., испр. и доп. — Волгоград : РИА — Волга, 1996. — 263 с.
• Беледин, Ю. М. Я не люблю потешные бои : о Сталинграде, о любви, о поэте (ретро-напутствия) / Ю. М. Беледин. — Волгоград : Б.и., 2008. — 139 с. : 1 л. Портр.
• «Листва ветвей дорожных»
• «Из узкого круга»

Память

• Волобуева, А. Юрий Беледин : сил на все хватит! / А. Волобуева // Областные вести. — 2010. — № 3. — С. 11 : портр. К 75-летию публициста, писателя, поэта Ю. М. Беледина. Краткие сведения о его жизни и творчестве, стихотворение «Давно здесь не искали брода…».
• Юбилей — не просто возраст… // Интер. — 2010. — 1 (14 января). — С. 3 : портр. К 75-летию известного волгоградского публициста, писателя и поэта.

Отрывок, характеризующий Беледин, Юрий Михайлович

– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.