Беликов, Павел Фёдорович
Поделись знанием:
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
| Павел Беликов | |
 | |
| П. Ф. Беликов. Козе-Ууэмыйза. Июль 1975 г. | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Павел Фёдорович Беликов |
| Род деятельности: |
Бухгалтер, писатель, исследователь жизни и деятельности Н. К. Рериха, С. Н. Рериха |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Па́вел Фёдорович Бе́ликов (29 июля 1911, Нарва — 15 мая 1982, Таллин) — исследователь жизни и творчества семьи Рерих, автор ряда публикаций по этой тематике, соавтор биографии Н. К. Рериха в серии «ЖЗЛ» (1972). Собирал архив о его творческой деятельности[1], составил библиографию литературного наследия[2].
Содержание
Биография
Павел Фёдорович Беликов родился 29 июля 1911 года в Нарве, в обеспеченной семье торгового служащего. Учился в 51-й Советской единой трудовой школе II ступени (курс гимназии) в Ленинграде, окончил Высшие коммерческие курсы (Таллин)[3].
Работал на таллинской ткацкой фабрике «Ээсти Сийд», в книготорговой фирме «Тээкооль» заведовал отделением советского представительства «Международная книга», возглавлял Эстонскую республиканскую контору «Союзпечать». В апреле 1961 года переселился из Таллина в поселок Козе-Ууэмыйза, где работал главным бухгалтером местного отделения «Сельхозтехники»[4]. Параллельно с юношеских лет занимался литературой, философией, искусством. Принимал участие в таллинском Русском литературном кружке, выступал с докладами, публиковал библиографические обзоры книг, статьи по литературоведению («Пушкин и государственность», Таллин, 1937).
С начала 30-х годов ХХ века занялся изучением жизни и творческого наследия Н. К. Рериха. С 1936 года, после получения письма от Н. К. Рериха, переписывался с ним и Ю. Н. Рерихом. С конца 1950-х годов установил личные контакты с Ю. Н. Рерихом и С. Н. Рерихом, продолжавшиеся до конца жизни.
Архив, посвященный жизни, творчеству и деятельности Н. К. Рериха, начал собирать с середины 1930-х годов. С середины 1950-х годов и до последних дней жизни вёл обширную переписку с музеями и обществами имени Н. К. Рериха США, Великобритании, Индии и других стран. В 1968 году опубликовал фундаментальную « Библиографию произведений Н. К. Рериха» в сборнике «Ученые записки Тартуского университета».
В советское время собрание П. Ф. Беликова являлось крупнейшим архивом, которым широко пользовались исследователи творчества семьи Рерихов (А. Д. Алехин, В. П. Князева, В. М. Сидоров, Л. В. Шапошникова, Е. Г. Сойни, Е. П. Маточкин и другие). Собрание насчитывает более 4000 единиц хранения различных документов, публикаций, фотографий в оригиналах и копиях (Эстония), использующихся в исследовательской и выставочной работе (Международная выставка «Рериховский век». Санкт-Петербург. 2010).
Начиная с 1967 года осуществлял публикацию неизвестных материалов из рериховского литературного наследия (журнал «Наш современник», историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей» «Прометей», научные сборники). В 1971 году выйдя на пенсию, полностью посвятил себя научным, литературным трудам, общественной деятельности. В 1972 году опубликовал статью «Николай Рерих и Индия» в сборнике «Страны и народы Востока», в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга [www.centre.smr.ru/win/artists/nkr/biogr_nkr.htm «Рерих»], написанная П. Ф. Беликовым в сотрудничестве с искусствоведом В. П. Князевой (М., Молодая гвардия, 1972, 1973[5]. Переиздания: 1996, 2009).
К 100-летию со дня рождения Н. К. Рериха вышел подготовленный по инициативе П. Ф. Беликова академический сборник [grani.agni-age.net/biograph/11_pfb.htm «Н. К. Рерих. Из литературного наследия»], основанный на материалах его архива. В последние годы работал над книгами «Рерих (Опыт духовной биографии)» и «Святослав Рерих. Жизнь и творчество»[6] (изданы в 1994, 2004 гг.), публиковал статьи в сборниках научных работ, выступил консультантом [rutube.ru/tracks/276516.html?related=1&v=6504a515da8dabf88f45201d5efb7088 фильма «Николай Рерих»] студии «Киевнаучфильм» (1976, реж. Р. П. Сергиенко), фильма «Рерих» творческого объединения «Экран» Гостелерадио СССР (1982).
Принимал участие в организации и проведении всесоюзных научных конференций (Новосибирск, 1976, 1979), читал лекции, осуществлял активную деятельность и переписку по вопросам культуры и духовного наследия. Работы П. Ф. Беликова используются в некоторых диссертациях[7] и среди почитателей творчества семьи Рерихов считаются классическими.[8]
Умер 15 мая 1982 года в Таллине. На Александро-Невском кладбище установлен надгробный памятник с изображением знака Знамени Мира и надписью «Pax Kultura».
Библиография
- Беликов П. Ф. Пушкин и государственность / Сб.: Поток Евразии. Таллинн, 1938. Переиздание: Библиография, 1993, № 6, ноябрь-декабрь.
- Беликов П. Ф. Великое искусство Святослава Рериха / Святослав Рерих. Бангалор, 1965. (Англ. яз.).
- Беликов П. Ф. Предисловие и комментарии к публикации очерков «Н. К. Рерих. Моя жизнь» / Наш современник , 1967, № 7.
- Беликов П. Ф. [www.roerich.ee/articles/rus_roerich_gorki.htm Рерих и Горький] / | Ученые записки Тартуского университета. Тарту, 1968. № 217.
- Библиография произведений Н. К. Рериха / Сост. П. Ф. Беликов // Ученые записки Тартуского университета. Тарту, 1968. № 217.
- Беликов П. Ф. Предисловие и примечание к публикации очерков Н. К. Рериха «Листы дневника» / Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей» «Прометей», М., 1971.
- Беликов П., Князева В.. Рерих: (Отр. из книги) В поисках своего пути. Сердце Азии // Московский комсомолец. — 1972. — 23-25 марта.
- Беликов П. Ф. [grani.agni-age.net/biograph/04_pfb.htm Николай Рерих и Индия] / Сб. Восточной комиссии Географического общества СССР Академии наук СССР (Под общей редакцией члена-корреспондента АН СССР Д. А. Ольдерогге): Страны и народы Востока, вып XIV. М., Наука, 1972.
- Беликов П. Ф., Князева В. П. [www.centre.smr.ru/win/artists/nkr/biogr_nkr.htm Рерих]. М., Молодая гвардия, 1972 (Серия «Жизнь замечательных людей»); 2-е изд. М., 1973; то же на литовск. яз. (1975), непали яз., бенгали яз. (1979), румын. яз. (1980). Переиздания: Самара, 1996; Новосибирск, 2009.
- Беликов П. Ф. Н. К. Рерих. [grani.agni-age.net/biograph/11_pfb.htm Биографический очерк]. Библиография. Составитель раздела «Н. К. Рерих. Листы дневника. Моя жизнь (избранное)», примечаний, указателя имён / Сб. НИИ теории и истории изобразительных искусств Академии художеств СССР, Государственная Третьяковская галерея: Н. К. Рерих. Из литературного наследия. М., 1974.
- Беликов П. Ф. Рерих — исследователь Азии / Сибирские огни, 1974, № 10 (Совместно с академиком А. П. Окладниковым, научным сотрудником СО АН СССР Е. П. Маточкиным).
- Беликов П. Ф. О литературном наследии Н. К. Рериха. Вступительная статья, публикация и примечания. Сб. Института мировой литературы им. А. М. Горького АН СССР: Контекст-1973. Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1974.
- Беликов П. Ф. [grani.agni-age.net/biograph/05_pfb.htm Последняя научно-исследовательская экспедиция Н. К. Рериха] // Рериховские чтения: К 50-летию исследования Н. К. Рерихом Алтая. Тезисы конференции СО АН СССР. Новосибирск, 1976.
- Беликов П. Ф. [grani.agni-age.net/biograph/15_pfb.htm Институт "Урусвати (Научная деятельность Н. К. Рериха и Ю. Н. Рериха в Индии)] / Сб. Восточной комиссии Географического общества СССР Академии наук СССР (Под общей редакцией члена-корреспондента АН СССР Д. А. Ольдерогге): Страны и народы Востока, вып. XIX. М., Наука, 1977. (Совместно с Шапошниковой Л. В.).
- Беликов П. Ф. Пакт Н. К. Рериха по охране культурных ценностей / Сб. Научно-исследовательского института теории и истории изобразительных искусств Академии художеств СССР: Н. К. Рерих. Жизнь и творчество. М.: Изобразительное искусство, 1978 (член редколлегии).
- Беликов П. Ф. В Гималаях / Сб. Научно-исследовательского института теории и истории изобразительных искусств Академии художеств СССР: Н. К. Рерих. Жизнь и творчество. М.: Изобразительное искусство, 1978 (член редколлегии).
- Беликов П. Ф. [grani.agni-age.net/biograph/12_pfb.htm «Принадлежит моей родине»] // Журнал «Огонек», 1978, № 35. С. 16-17.
- Беликов П. Ф. Личное участие членов семьи Н. К. Рериха в работе института «Урусвати» / Рериховские чтения-1979: К 50-летию Института «Урусвати». Материалы конференции СО АН СССР. Новосибирск, 1980.
- Беликов П. Ф. «Величайший победитель в битве…»: Памяти востоковеда Ю. Н. Рериха // Огонёк. М., 1982. № 9.
- Беликов П. Ф. [www.museum.ru/alb/image.asp?56644 Рерих (Опыт духовной биографии)] — Новосибирск, 1994; Москва, 2011.
- Непрерывное восхождение // Сб. к 90-летию со дня рождения Павла Федоровича Беликова (1911—1982). Том I. М., 2001. Том II, часть 1-я. М., 2003. Том II, часть 2-я. М., 2003.
- Беликов П. Ф. Святослав Рерих. Жизнь и творчество — М., 2004.
- Письма Павла Федоровича Беликова (1975—1982). Одесса, 2008.
- Беликов П. Ф. Основные проблемы восточной философии и диалектический материализм: (Опыт сравнительного изучения). — 1960. (Не опубл.).
- Беликов П. Ф. Рерих — мыслитель. 1970. (Не опубл.).
Напишите отзыв о статье "Беликов, Павел Фёдорович"
Примечания
- ↑ Андросова Л. А., Спирина Н. Д. [grani.agni-age.net/articles1/Belikov2.htm Павел Федорович Беликов — исследователь творчества Н. К. Рериха] // Рериховские чтения-1982. Всесоюзная научная конференция. Бурятский Институт Общественных наук СО АН СССР, Институт Истории, Филологии, Философии СО АН СССР, Комиссия по Востоковедению СО АН СССР: Препринт. — Новосибирск, 1983; Росов В. А. Николай Рерих. Вестник Звенигорода. Книга вторая. М., 2004, с. 295, см. раздел «Архивы» (перечень) — «Мемориальный архив П. Ф. Беликова (Козе-Ууэмыйза, Эстония)».
- ↑ Семенова В. Г., главный библиограф ГРДБ. Носитель культуры (Павел Фёдорович Беликов) / Библиография, 1993, № 1, с. 118—127; Беликов К. П. «В центре борьбы за свет и познание…» (Новые материалы о Павле Фёдоровиче Беликове). // Библиография. М. Ноябрь-декабрь 1993. № 6. С. 115—119.
- ↑ Беликов Павел Федорович / Авторы (краткие биографические сведения) // ЖЗЛ. Каталог. 1933—1973. Жизнь замечательных людей. Серия биографий. Вып. 14 (546). — М., Молодая гвардия, 1974, с. 202. Фото.
- ↑ Краткая автобиография — Беликов П. Ф. Непрерывное восхождение // Сб. к 90-летию со дня рождения Павла Федоровича Беликова (1911—1982). Том I. М., 2001, с. 13.
- ↑ Рецензии: А. Алёхин — Книжное обозрение, 1972, 7 июля; Н. Берегов — Новгородская правда, 1972, 14 сентября; Г. Геродник — Советская Эстония, 1973, 20 мая.
- ↑ [www.roerichs.com/Sodr/N13-14/2-1.htm «Святослав Рерих. Жизнь и творчество»]
- ↑ Фатхитдинова Яна Юрьевна. Новейшая история рериховского движения в России. Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата исторических наук. Уфа, 2009. Специальность 07.00.02.
- — Аблеев Сергей Рифатович. Фундаментальные философские основания концепции космической эволюции человека: сущность, зарождение и историческое развитие. Диссертация на соискание ученой степени доктора философских наук. Специальность: 09.00.03.// НИИ социальных проблем РАЕН. 2000.
- — Самохина Наталия Евгеньевна. Философское Учение Агни Йоги: космос, человек, сознание. (Историко-философский анализ). Специальность 09.00.03 — история философии, Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук, Москва, 2008.
- ↑ К. А. Молчанова. [www.roerichs.com/Sodr/N2/3-1.htm Классик рериховедения. К 90-летию Павла Федоровича Беликова]
- — «Без всякого преувеличения можно сказать, что Павел Фёдорович был уникальным рериховедом, коему не было равных в нашей стране», — говорит Наталия Дмитриевна Спирина в «Слове о Друге». [altay.sibro.ru/news/23601/index.php?print=Y Из статьи на сайте Сибирского Рериховского Общества.]
- — «… В 1978 году известный рериховед П. Ф. Беликов…», — пишет В. А. Росов в книге «Николай Рерих. Вестник Звенигорода. Книга вторая». М., 2004, с. 279.
- — В. Калмыкова. [agni3.narod.ru/Kabinet.htm Ашрам души в Москве… ]
- — [severyanin.lit-info.ru/review/severyanin/002/120.htm Игорь Северянин: О влиянии Н. К. Рериха.]
- — [www.roerichsibur.ru/lib.php Статья на сайте Уральского Рериховского Общества]
- — [www.oreanda.ru/ru/news/20091124/culture/article435239/ В Новосибирске вышла книга, посвящённая Николаю Рериху. Информационное агентство «Ореанда-Новости»]
- — Т. О. Книжник. [lib.roerich-museum.ru/node/436 Хранитель. Журнал «Культура и время». 2002. № ½ . Электронная библиотека Международного Центра Рерихов ]
- — Мельников В. Л. [www.roerich.spb.ru/article/universanty-filologi-v-memorialnom-sobranii-mitusovyh Универсанты-филологи в мемориальном собрании Митусовых.| Музей-институт семьи Рерихов ]
Литература
- Алёхин А. Д. [grani.agni-age.net/biograph/13_srch.htm Художник, учёный, педагог. Первая полная биография Николая Рериха] // Книжное обозрение, 7 июля 1972 года.
- Надточий Н. [grani.agni-age.net/biograph/07_srch.htm «По специальности я не искусствовед…» (В гостях у П. Ф. Беликова)] // «Вечерний Таллин», 18 ноября 1972.
- Геродник Г. [grani.agni-age.net/biograph/32_srch.htm «Рерих» и автор] // Советская Эстония, 20 мая 1973.
- Kevvai L. [grani.agni-age.net/biograph/35_srch.htmPavel Belikov] // Edasi, 1977, № 49, 27 veebruar. Tartu. (На эст. языке).
- Танклер Х. [grani.agni-age.net/biograph/06_srch.htm Папка с надписью «Рерихи»] // «Советская Эстония» (Таллин), № 275. 30 ноября, 1984 (автор — кандидат исторических наук).
- Андросова Л. А., Спирина Н. Д. [grani.agni-age.net/articles1/Belikov2.htm Павел Федорович Беликов — исследователь творчества Н. К. Рериха] // Рериховские чтения-1982. Всесоюзная научная конференция. Бурятский Институт общественных наук СО АН СССР, Институт истории, филологии, философии СО АН СССР, Комиссия по востоковедению СО АН СССР: Препринт.— Новосибирск, 1983.
- Молчанова К. А. [grani.agni-age.net/biograph/33_srch.htm Пик Беликова] // «Вечерний Таллин», № 281 (11958/3951), 8 декабря 1983.
- Семенова В. Г. [grani.agni-age.net/biograph/20_srch.htm Носитель культуры (Павел Федорович Беликов)] // Библиография, 1993, № 1, с. 118—127.
- Беликов К. П. «В центре борьбы за свет и познание…» (Новые материалы о Павле Фёдоровиче Беликове). // Библиография, 1993, № 6 (ноябрь-декабрь), С. 115—119.
- Воспоминания о П. Ф. Беликове // Непрерывное восхождение // Сб. к 90-летию со дня рождения Павла Федоровича Беликова (1911—1982).— Том I.— М., 2001.
- Молчанова К. А. [grani.agni-age.net/biograph/15_srch.htm Страж Культуры]. Из воспоминаний о П. Ф. Беликове // Как охраним живую ткань культуры? Материалы Международного общественно-научного форума. К 300-летию вхождения Хакасии в состав Российского государства. Абакан. 25 июня — 1 июля 2007 года.— М., 2008.— с. 141—149.
- [grani.agni-age.net/biograph/31_srch.htm Странник Державы Рериха]: сборник, посвящ. 100-летию со дня рождения П. Ф. Беликова — писателя, ученого, архивиста, библиографа, обществ. деятеля / сост. А. Н. Анненко.— Абакан: Хакасское книжное издательство, 2011.
- Анненко А. Н. [www.delphis.ru/journal/article/pfbelikov-utro-rerikhovedeniya П. Ф. Беликов. Утро рериховедения] // «Дельфис» — № 71(3) — 2012
Ссылки
- [www.roerich-izvara.ru/biography/belikov.htm Беликов Павел Фёдорович.] Статья на сайте государственного Музея-усадьбы Н. К. Рериха в Изваре
- [www.roerich.ee/index.php?l=rus Павел Фёдорович Беликов.] Материалы о П. Ф. Беликове, его работы на сайте Эстонского общества Рериха (Раздел «Рерих и Эстония»)
- [rossasia.sibro.ru/voshod/article/18532 Полтавская Людмила. «Павел Фёдорович Беликов. Путь духа».] Статья на сайте Сибирского Рериховского Общества (Журнал Восход № 9 (149), Сентябрь, 2006)
- [www.roerichs.com/Publications/About_Council/Belikov/Belikov.htm День памяти Павла Федоровича Беликова] Письмо Международного Совета Рериховских организаций имени С. Н. Рериха от 15.5.2007г
- [www.roerichs.com/Sodr/N2/3-1.htm К. А. Молчанова. Классик рериховедения. К 90-летию Павла Федоровича Беликова] Статья на сайте Международного Совета Рериховских организаций имени С. Н. Рериха.
- [grani.agni-age.net/biograph.htm Век П. Ф. Беликова] Раздел на сайте «Грани эпохи» с публикациями, посвященными 100-летию П. Ф. Беликова (2011 г.).
- [archive.gazeta19.ru/node/9160 Алексей Анненко. Странник Державы Рериха.] Статья в газете «Хакасия» № 140 (21997) от 29 июля 2011.
- [timer.od.ua/?p=98306 В Одессе вспомнят Павла Беликова.] Статья на сайте «Таймер Одесса» (28.07.2011).
Отрывок, характеризующий Беликов, Павел Фёдорович
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
