Белич, Александр

Александр Белич
Александар Белић
Дата рождения:	2 августа 1876(1876-08-02)
Место рождения:	Белград, Княжество Сербия
Дата смерти:	26 февраля 1960(1960-02-26) (83 года)
Место смерти:	Белград, Социалистическая Федеративная Республика Югославия
Научная сфера:	Лингвист
Место работы:	Белградский университет
Учёное звание:	член-корреспондент СПбАН
Научный руководитель:	Фортунатов, Филипп Фёдорович

Александр Белич (2 августа 1876, Белград — 26 февраля 1960, Белград) — сербский лингвист, председатель Сербской академии наук и искусств, член-корреспондент Петербургской академии наук.

Биография

Александр Белич родился 2 августа 1876 года в Белграде.

В 1895—1898 годах учился в Новороссийском и Московском университетах . 4 декабря 1910 года был избран членом-корреспондентом Петербургской академии наук. В 1913 году вместе с Любомиром Стояновичем основал журнал «Јужнословенски филолог», редактором которого Белич был с 1913 по 1960 годы.

В 1928 году под покровительством Александра Белича в Белграде был учреждён Комитет русской культуры (сербохорв. Руски културни одбор) и в 1933 году по его инициативе был постоен Русский дом имени императора Николая II, ставший центром культурной, научной и религиозной жизни российской эмигрантской общины в межвоенной Югославии.

С 1937 по 1960 годы был председателем Сербской академии наук и искусств. В 1958 году возглавлял югославскую делегацию на проходившем в Москве IV международном съезде славистов.

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49519.ln-ru Профиль Белич Александр Иванович] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Белич, Александр

Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.