Белгородский разряд
Поделись знанием:
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
(перенаправлено с «Белогородцкий полк»)
| Разряд Русского государства | |||||
| Страна | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Адм. центр | |||||
| Дата образования | |||||
| Дата упразднения | |||||
|
| |||||
| |||||
Белгородский разряд — военно-территориальная и административная[1] единица Русского царства в XVII—XVII веках.
Разряд учреждён в 1658 году и располагался на территории современных Орловской, Курской, Белгородской, Сумской, Харьковской и Воронежской областей. Административным центром был сначала Белгород, а затем Курск. В составе Белгородского разряда находились разрядный и слободские казацкие полки. Белгородский разряд упразднён указом Петра I от 18 декабря 1708 года.
В литературе встречаются наименования — Белгородский воеводский полк[2][3], Белгородский разрядный полк[4], Белгородский полк[5].
Содержание
История
Основной административной единицей Русского государства в XVII веке был уезд. В большинстве уездов было по одному городу. Город был военным, судебным и административным центром прилегающего к нему уезда. Деление территории государства на уезды сложилось постепенно, исторически, на основе прежних княжеств и их уделов[6].
До середины XVII века южные города Русского царства представляли собой обособленные пограничные остроги (крепости), поставленные поблизости к татарским сакмам, «чтобы чужие люди на окраины безвестно не приходили». Затем, с возвращением русских земель, и построением Белгородской черты в 1640-х годах возникла необходимость управления большой территорий, важной в военном отношении.
Московское централизованное государство в то время управлялось через систему приказов. Разрядный приказ ведал служилыми людьми, военным управлением, а также южными («украинными») городами. В ведении Разрядного приказа было распределение служилых людей по полкам, назначение воевод и их товарищей (помощников) из числа бояр и дворян в города России, управление засечной, сторожевой и станичной службами — пограничной службой на засечных чертах, обеспечение служилых людей земельным и денежным жалованьем.
С 1636 года началось строительство новой укреплённой линии — Белгородской черты, с центром в городе Белагороде. Пространство у черты быстро заселялось, особенно с начала 1650-х годов, когда произошло большое передвижение пограничного (украинского) населения на свободные земли[7]. Ещё в 1646 году предпринималась попытка создания единого центра управления военными формированиями на юге России в Белгороде, однако тогда дело доведено до конца не было[8]. В 1650-х годах в Разрядном приказе появился новый «стол» — Белгородцкий, который делился на «повытья», возглавлявшиеся «старыми подьячими»[9].
В 1658[10] году был учреждён Белгородский разряд (чаще называемый Белгородским полком[7]), как военно-административная единица, объединяющая несколько уездов. В Белгороде была создана окружная канцелярия — Белгородская разрядная приказная изба. Первоначально в разряд было включено 17 городов:
По росписи 1677/1678 годов значился уже 61 город.
Административным центром Белгородского разряда был сначала Белгород, а позднее Курск. Воевода Белгородского разряда также возглавлял и Белгородский полк[10]. В случае военной опасности под его команду должны были также сходиться со своими отрядами воеводы Орла, Тулы, Ельца. Таким образом, Белгородский разряд территориально и административно охватывал полностью или частично нынешние Орловскую, Курскую, Белгородскую, Сумскую, Харьковскую и Воронежскую области. Общая численность Белгородского разрядного полка временами колебалась от 19 до 30 тысяч воинов.
Огромная территория Белгородского разряда, постепенно расширявшаяся благодаря колонизации, охватывала бассейны Дона, Северского Донца, правого притока Оки — р. Зуши, Псла и верхнего течения Сейма[11].
Первым воеводой Белгородского разряда стал князь Григорий Ромодановский, который возглавлял разряд в течение 16 лет. Как говорилось в наказе, разрядный воевода назначался «к Белгороду… ведать городы и в них воевод и ратных полковых и осадных всяких чинов людей службою и судом и денежными и хлебными всякими доходы»[7][8]. Одновременно с возникновением Белгородского разряда формируется Белгородский разрядный полк — военное соединение, включавшее в себя все вооружённые силы разряда. Общая численность этого полка колебалась от 19 до 30 тысяч человек.
Войска Белгородского разряда участвовали в русско-польской войне 1654—1667. Корпус Белгородского разряда участвовал в боевых действиях против гетманов Ивана Брюховецкого и Петра Дорошенко в 1668—1669 годах, в русско-турецкой войне 1672—1681 годов, в крымских и азовских походах. Неоднократно Белгородский разряд получал «благодарственное слово» от царей Алексея Михайловича и Петра I.
Разрядный полк
Белгородский разрядный полк — военное соединение, включавшее в себя все вооружённые силы разряда. Общая численность Белгородского полка колебалась от 19 до 30 тысяч человек.
Ранее в Русском государстве именовался — Белогородцкий полк[13].
Состав
В состав Белгородского полка (соединения) входили:
- Большой полк Белгородского воеводы — 10 227 человек
- Полк первого «товарыща» — 5 232 человека
- Полк второго «товарыща» — 3743 человека
- три рейтарских полка
- 5 драгунских полков
- 8 солдатских полков
- приказ московских стрельцов
позже
- два копейных полка
- 4 «черкесских» полка: Ахтырский, Сумский, Харьковский, Острогожский.
1661-63 года
По отписке и по книгам из Белагорода окольничего и воевод князя Григорья Григорьевича Ромодановского с товарыщи октября в 15 день нынешнего 171-го году Белогородцкого полку [8] великого государя ратных людей по их смотру сентября в 18 день нынешняго же 171-го году на лицо.
Стряпчей 1 ч., дворян 2 ч., жильцов 6 ч., голов 3 ч., есаулов 46 ч., завоеводчиков 75 ч.; /24 л./ всего 133.
Капейного строю.
В 1-м полку.
Маеор Петр Дмитреев сын Стромичевской, а у него в полку: ротмистр 1 ч., капитан и порутчик 1 ч., порутчиков 5 ч., прапорщиков 8 ч., квайтеймейстров 5 ч., обозных 2 ч., копейщиков 560 ч.; всего 583 ч.
Во 2-м полку.
Полуполковник Еремей Ондреев сын Марлент, /25 л./ а у него в полку: маеор 1 ч., ротмистров 4 ч., порутчиков 7 ч., карнетов 6 ч., квартеймейстров 5 ч., обозничих 3 ч., копейщиков 575 ч.; всего 600 ч.
/26 л./ Рейтарского строю.
В 1-м полку.
Полковник Федор Семенов сын Воромзер, а у него в полку: полуполковник 1 ч., ротмистров 4 ч., порутчиков 8 ч., прапорщиков 10 ч., квайтеймейстров 1 ч., обозничей 1 ч., отютант 1 ч., рейтар 1142 ч.; всего 1169 ч.
Во 2-м полку.
Полковник Михайло Марков сын Гопт, а у него в полку: полуполковник 1 ч., /27 л./ ротмистров 5 ч., порутчиков 5 ч., прапорщиков 7 ч., квайтеймейстров 8 ч., обозничих 2 ч., рейтар 955 ч.; всего 984 ч.
В 3-м полку.
Полковник Рафаил Корсак, а у него в полку: полуполковник 1 ч., маеор 1 ч., ротмистров 4 ч., порутчиков 6 ч., прапорщйков 5 ч., квартеймейстров 5 ч., рейтар 451 ч.; всего 474.
/28 л./ В 4-м полку.
Полковник Иван Семенов сын Сас, а у него в полку: полуполковник 1 ч., ротмистров 5 ч., капитан 1 ч., порутчиков 6 ч., прапорщиков 7 ч., квайтеймейстров 8 ч., обозничей 1 ч., отютан 1 ч., рейтар 1023 ч.; всего 1054 ч.
/29 л./ В 5-м полку.
Полковник Петр Григорьев сын Скоржинской, а у него в полку: полуполковник 1 ч., маеор 1 ч., ротмистров 3 ч., порутчиков 3 ч., квайтеймейстров 5 ч., рейтар 631 ч.; всего 645 ч.
/30 л./ В 6-м полку.
Полковник Левонтей Артемьев сын Отмусов, а у него в полку: полуполковник 1 ч., маеоров 3 ч., ротмистров 6 ч., порутчиков 11 ч., прапорщиков 9 ч., квайтеймейстров 1 ч., обозничей 1 ч., рейтар 818 ч.; всего 851 ч. [9]
/31 л./ Драгунского строю.
В 1-м полку.
Полковник Любим Вязевской, а у него в полку: подполковник 1 ч., маеор 1 ч., капитанов 6 ч., порутчиков 5 ч., прапорщиков 7 ч., квартеймейстров 1 ч., драгунов 539 ч.; всего 557 ч.
Во 2-м полку.
Полковник Адам Юрьев сын Ель, а у него в полку: /32 л./ подполковник 1 ч., маеор 1 ч., капитанов 5 ч., порутчиков 4 ч., прапорщиков 11 ч., драгунов 602 ч.; всего 622 ч.
/33 л./ Донских и орешковских казаков и новокрещенов: атаманов 4 ч., есаулов 4 ч., знаменьщиков 2 ч., казаков 330 ч.; всего 340 ч.
Московских стрельцов: голова 1 ч., сотников 6 ч., пятидесятников 10 ч., десятников 40 ч., стрельцов 505 ч.; всего 562 ч.
/34 л./ Салдацкого строя.
В 1-м полку.
Полковник Яков Лесли, а у него в полку: полуполковник 1 ч., маеор 1 ч., капитан и порутчик 1 ч., капитанов 6 ч., порутчиков 8 ч., прапорщиков 7 ч., обозничей 1 ч., салдат 833 ч.; всего 859 ч.
Во 2-м полку.
Полковник Яган Иванов сын Инволт, /35 л./ а у него в полку: полуполковник 1 ч., капитанов 5 ч., порутчиков 8 ч., прапорщиков 8 ч., квайтеймейстр 1 ч., салдат 1091 ч.; всего 1115 ч.
В 3-м полку.
Полковник Яган Фанзагер, а у него в полку: маеор 1 ч., капитанов 5 ч., капитан и порутчик 1 ч., порутчиков 7 ч., прапорщиков 7 ч., /36 л./ обозничей 1 ч., квайтеймейстр 1 ч., салдат 686 ч.; всего 710 ч.
В 4-м полку.
Полковник Осип Богданов сын Спешнев, а у него в полку: маеор 1 ч., капитанов 6 ч., порутчиков 6 ч., прапорщиков 8 ч., квартеймейстр 1 ч., салдат 864 ч.; всего 887 ч.
/37 л./ В 5-м полку.
Полковник Ирик Граф, а у него в полку: маеор 1 ч., капитанов 4 ч., порутчиков 6 ч., прапорщиков 7 ч., салдат 563 ч.; всего 582 ч.— Сметные росписи государевым людям всех полков и перечневая выписка о сборе полуполтинных денег 171 года.
Разрядный воевода (период)
- Г. Г. Ромодановский (1658 — 1679)
- П. В. Шереметьев
- Д. М. Голицын — с весны 1707 года был назначен управлять Белгородским разрядом, причем велено его писать Киевским воеводою, а с 6 марта 1711 года — губернатором, здесь он остался до 1718 года.
Участие в военных действиях
- Русско-польская война (1654—1667)
- Поход на Правобережную Украину в 1674 г.
- Русско-турецкая война (1672—1681)
См. также
Напишите отзыв о статье "Белгородский разряд"
Примечания
- ↑ Богоявленский, Веселовский, 1955, с. 394–395.
- ↑ [history.milportal.ru/2011/05/sobytiya-pod-konotopom-letom-1659-goda/ События под Конотопом летом 1659 года Опубликовано: 31/05/2011 Автор: Дежурный по Редакции.]
- ↑ [ross-bel.ru/analitika-portala-vmeste-s-rossiey/news_post/oleg-prudnikov-lugansk-iskonno-rossiyskiy-gorod Олег Прудников: Луганск – исконно российский город.]
- ↑ [scepsis.net/library/id_2155.html Николай Смирнов, «Как под Конотопом упадок учинился...» (мифы и реальность).]
- ↑ [рустрана.рф/article.php?nid=14921 Организация вооруженных сил.]
- ↑ Богоявленский, Веселовский, 1955, с. 384.
- ↑ 1 2 3 Богоявленский, Веселовский, 1955, с. 393.
- ↑ 1 2 [www.gerb.bel.ru/pages/bel_obl/razr1665.htm Знамёна Белгородского разряда 1665 г.].
- ↑ Голомбиевский А. А. Столы Разрядного приказа в 1668—1670 гг. // ЖМНП. 1890. № 7. — С. 6—7.
- ↑ 1 2 Овчинников, 1998, с. 41.
- ↑ Овчинников, 1999.
- ↑ [swordmaster.org/2014/01/14/znamena-polkov-novogo-stroya.html Знамена полков нового строя]
- ↑ Сметные росписи государевым людям всех полков и перечневая выписка о сборе полуполтинных денег 171 года.
|
Портал «Военное дело» |
|---|---|
|
ЭСБЕ/Голицыны, русские полководцы и государственные деятели в Викитеке? |
Литература
- Богоявленский С. К., Веселовский С. Б. Местное управление // Очерки истории СССР. Т. 6. Период феодализма, XVII в. / Гл. ред.: Н. М. Дружинин (пред.) и др.; Акад. наук СССР, Ин-т истории; А. А. Новосельский, Н. В. Устюгов, В. Г. Гейман и др.; Под ред. А. А. Новосельского, Н. В. Устюгова. — М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1955. — С. 384–394. — 1032 с.
- Лобин А. Н. [www.mke.su/doc/BELGORODSKIY%20RAZRYaD.html Белгородский разряд] // Курская энциклопедия / Гойзман Ш. Р. — Курск, 2004—2009
- Овчинников В. В. [ashkalov.ru/belgorodskia-razryd.html Белгородский разряд] // Белгородская энциклопедия / Гл. редактор В. В. Овчинников. — Белгород: Областная типография, 1998. — С. 41. — ISBN 5-86295-001-X.
- Овчинников В. В. Белгородский разряд // Белгородская энциклопедия / Под ред. В. В. Овчинникова. — 2-е изд. — М.: Просвещение, 1999. — 431 с. — ISBN 586295001X.
Ссылки
- [www.gerb.bel.ru/pages/bel_obl/razr1665.htm Знамена Белгородского разряда 1665 г.]
- Пенской В. В., Пенская Т. М. [rusmilhist.blogspot.com/2012/10/blog-post.html Первые годы существования Белгородского пехотного полка (на правах рецензии)]
- [rusmilhist.blogspot.com/2012/10/1700.html Список начальных людей белгородских копейного, рейтарских и солдатских полков, январь 1699]
- [рустрана.рф/article.php?nid=14921 Организация вооруженных сил.]
- [scepsis.net/library/id_2155.html Николай Смирнов, «Как под Конотопом упадок учинился...» (мифы и реальность).]
- [ross-bel.ru/analitika-portala-vmeste-s-rossiey/news_post/oleg-prudnikov-lugansk-iskonno-rossiyskiy-gorod Олег Прудников: Луганск – исконно российский город.]
- [history.milportal.ru/2011/05/sobytiya-pod-konotopom-letom-1659-goda/ События под Конотопом летом 1659 года Опубликовано: 31/05/2011 Автор: Дежурный по Редакции.]
Отрывок, характеризующий Белгородский разряд
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
