Белозерская, Любовь Евгеньевна
| Любовь Евгеньевна Белозерская | |
 | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Супруг: | |
Любо́вь Евге́ньевна Белозе́рская (18 сентября 1895, Польша — 27 января 1987, Москва) — вторая жена М. А. Булгакова (1925—1932 годы).
Биография
Л. Е. Белозерская родилась в Польше.
Отец — Евгений Михайлович Белозерский, мать — Софья Васильевна Белозерская. Кроме Любови в семье было ещё трое детей: Вера (родилась в 1888 году), Надежда (родилась 1891 году) и сын Юрий (родился 1893 году).
После смерти отца семья переехала в Пензу.
Л. Е. Белозерская окончила Демидовскую женскую гимназию в Санкт-Петербурге. С началом Первой мировой войны в 1914 году Белозерская, окончив курсы сестёр милосердия, ухаживала в госпиталях за ранеными.
После Октябрьской революции она уехала из Петрограда к подруге, в деревню, находившуюся в центральной России.
В 1918 году Белозерская переезжает в Киев, где встречается с известным журналистом, знакомым ей ещё по Петербургу, Ильёй Марковичем Василевским, писавшим под псевдонимом «Не-Буква». Она вышла замуж за Василевского и в феврале 1920 года вместе с мужем эмигрировала из Одессы в Константинополь (некоторые события этого периода были использованы М. А. Булгаковым в пьесе «Бег»).
В том же году семья переехала во Францию, сначала в Марсель, а затем в Париж. В Париже И. М. Василевский издавал собственную газету «Свободные мысли», Любовь Евгеньевна выступала в балетных труппах в парижских театрах. Зимой 1921—1922 годов семья переехала в Берлин, где Василевский начал сотрудничать в «сменовеховской» просоветской газете «Накануне». В то время эта газета печатала очерки и фельетоны М. А. Булгакова.
Л. Е. Белозерская развелась с Василевским в конце 1923 года. В начале января 1924 года на вечере, устроенном редакцией «Накануне» в честь писателя Алексея Николаевича Толстого, Белозерская познакомилась с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым. Брак Булгакова и Белозерской был зарегистрирован 30 апреля 1925 года.
Литературовед Лидия Яновская, первый биограф М.Булгакова, писала о ней так[1]:"В жизнь Булгакова эта женщина вошла как праздник. У нее были легкие, летящие волосы, легкая походка, смеющиеся глаза. Она увлекалась верховой ездой, потом автомобилизмом. Очень любила животных...”
Годы брака с Любовью Евгеньевной — это годы создания «Дней Турбиных», «Багрового острова», «Зойкиной квартиры». Она переводила для Булгакова с французского языка книги о Мольере. Ее рукою, под диктовку писателя, написаны многие страницы пьесы «Кабала святош» и пьесы «Адам и Ева» и страницы первой редакции романа, который впоследствии стал романом «Мастер и Маргарита» (тогда еще без Маргариты)[1]. Впрочем, по сведениям Б.Соколова, именно Любовь Евгеньевна подсказала Булгакову идею ввести в будущий роман «Мастер и Маргарита» образ главной героини[2].
Любови Евгеньевне были посвящены роман «Белая гвардия», повесть «Собачье сердце» и пьеса «Кабала святош» («Мольер»). Но прочнее всего имя Любови Евгеньевны связано с замыслом и рождением пьесы «Бег»: ее живые рассказы об эмиграции и эмигрантах, о Константинополе и Париже послужили источником вдохновения для писателя при создании пьесы[1].
В начале 1929 года начались сложности в семейной жизни.
"факт <…> из биографии Булгакова: ему приходилось писать урывками, и он как-то заявил супруге, что в таких условиях не работал даже Достоевский. На что получил ответ: «Но ты же не Достоевский!»"— И.Л. Волгин
В феврале Булгаков познакомился с подругой Любови Евгеньевны Е. С. Шиловской, с которой у него скоро начался роман. В октябре 1932 года она стала третьей женой писателя. Развод с Белозерской состоялся 3 октября 1932 года.
С 1933 года Белозерская работала в редакции «ЖЗЛ», потом в редакции «Исторические романы» Жургаза. После 1945 года Белозерская была научным редактором по транскрипции в издательстве «Большая Советская Энциклопедия», а 1940-х годах — редактором в «Литературной газете», сотрудничала с журналом «Огонёк».
В 1928—1930 годах она была корректором-редактором собрания сочинения В. В. Вересаева, а с 1936 года сделалась литературным секретарём историка-академика Е. В. Тарле.
В 1970—1980-х годах Белозерская написала книгу о жизни с Булгаковым ([www.belousenko.com/books/memoirs/belozerskaya_bulgakova_memoirs.htm «О, мёд воспоминаний»]), а также книги об эмигрантской жизни в Константинополе и Париже («У чужого порога») и «Так было» (о своей работе с Е. В. Тарле). В России книги были изданы после её смерти. Очерки-воспоминания о Белозерской можно найти в книгах дружившей с ней Л.Яновской [3], их переписка частично опубликована [4].
Л. Е. Белозерская скончалась 27 января 1987 года в Москве. Похоронена[5]. на Ваганьковском кладбище рядом с со своими родственниками .
Напишите отзыв о статье "Белозерская, Любовь Евгеньевна"
Примечания
- ↑ 1 2 3 Лидия Яновская. [www.imwerden.info/belousenko/books/litera/Janovskaia_Bulgakov.htm Творческий путь Михаила Булгакова]. — Москва: Советский писатель, 1983. — С. 177-180. — 20 000 экз.
- ↑ [www.bulgakov.ru/ Соколов Б. В. Булгаковская Энциклопедия]. — М.: Алгоритм, 2003. — ISBN 5-320-00143-6
- ↑ Лидия Яновская. [www.imwerden.info/belousenko/books/litera/janovskaja_bulgakov_2.pdf Записки о Михаиле Булгакове]. — 3-е изд.. — Москва: Текст, 2007. — ISBN 978-5-7516-0660-2.
- ↑ Богданов Н. Н.,Курушин А. А. [cyberleninka.ru/article/n/bulgakov-pisatel-bezgranichnyy-pisma-literaturoveda-l-m-yanovskoy-ko-vtoroy-zhene-pisatelya-l-e-belozerskoy-bulgakovoy-1974-1985 «Булгаков — писатель безграничный». Письма литературоведа Л. М. Яновской ко второй жене писателя Л. Е. Белозерской-Булгаковой. 1974—1985] // Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. — 2013. — № 1(21)
- ↑ Юрий Кривоносов. Михаил Булгаков и его время. — Москва: Издательский дом "Вече", 2016. — 432 с. — ISBN 978-5-9533-5840-8.
Литература
- Соколов Б. В. [www.bulgakov.ru/ Булгаков. Энциклопедия]. — М.: Алгоритм, 2003. — ISBN 5-320-00143-6
Отрывок, характеризующий Белозерская, Любовь Евгеньевна
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.
Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
