Белокуров, Сергей Алексеевич

Сергей Алексеевич Белокуров

Серге́й Алексе́евич Белоку́ров (1 (13) сентября 1862 — 3 декабря 1918) — церковный историк и археограф, воспитанник Московской духовной академии; работал хранителем Московского главного архива министерства иностранных дел.

Биография

Сергей Белокуров родился 1 (13) сентября 1862 года в семье диакона. Его родной дядя - епископ Никодим (Белокуров).

В 1898 году С. А. Белокуров опубликовал монографию «О библиотеке московских государей в XVI столетии», в которой отрицал факт существования «Библиотеки Ивана Грозного». В связи с его выводами «Журнал Министерства народного просвещения» в 1899 году даже предложил «вопрос о царской библиотеке считать исчерпанным».

В 1904 году удостоен степени доктора церковной истории. Занимался главным образом историей общественной и культурной жизни России XVI‒XVII веков. Был активным членом Московского общества истории и древностей российских.

Сергей Алексеевич Белокуров умер 3 декабря 1918 года.

Архив личных документов и переписки Белокурова С. А. и его семьи находится в РГАДА, Ф. 184, 1655 ед. хр., 1797 - 1918 (коп., выписки с XVI в.). Оп. 1, 2

Избранная библиография

• «Адам Олеарий о Греко-латинской школе в Москве в XVII столетии» (М., 1888),
• «Арсений Суханов. Часть I. Биография Арсения Суханова» (М., 1891, магистерская диссертация);
• «Арсений Суханов. Часть II, вып. I. Сочинения Арсения Суханова» (2-е изд., М., 1894);
• «Дело о присылке шахом Аббасом Ризы Господней царю Михаилу Феодоровичу» (М., 1891).
• «Из истории духовного просвещения в Московском государстве XVI—XVII вв.»;
• «Известие истинное и показание светлое о новоисправлении книжном Сильвестра Медведева» (М., 1886);
• «Материалы для русской истории» (М., 1888);
• [tvereparhia.ru/biblioteka-2/b/1084-belokurov-s-a/13737-belokurov-s-a-snosheniya-rossii-s-kavkazom-materialy-izvlechennye-iz-moskovskogo-glavnogo-arkhiva-ministerstva-inostrannykh-del-vypusk-1-j-1578-1613-gg-1889 «Сношения России с Кавказом. Вып. I. 1578—1613 гг.»] (М., 1889);
• [tvereparhia.ru/biblioteka-2/b/1084-belokurov-s-a/13736-belokurov-s-a-razryadnye-zapisi-za-smutnoe-vremya-7113-7121-gg-1907 «Разрядные записи за смутное время (7113 - 7121 гг.)»] (М., 1907);
• [tvereparhia.ru/biblioteka-2/b/1084-belokurov-s-a/13735-belokurov-s-a-moskovskij-arkhiv-ministerstva-inostrannykh-del-v-1812-g-1913 «Московский Архив Министерства Иностранных Дел в 1812 г.»] (М., 1913);
• [tvereparhia.ru/biblioteka-2/b/1084-belokurov-s-a/13734-belokurov-s-a-dnevalnye-zapiski-prikaza-tajnykh-del-7165-7183-gg-1908 «Дневальные записки приказа тайных дел 7165 - 7183 гг.»] (М., 1908);
• «О мнимой библиографической редкости XVII века» (M., 1891);
• «О библиотеке московских государей в XVI столетии» (1898)
• Утверженная грамота (об избрании на Московское государство Михаила Фёдоровича Романова). — М., 1906.
• «Юрий Крижанич в России» (М., 1901),
• Белокуров С. А. Список трудов. 1882—1907 гг.. — Синодальная типография. — М., 1908.

Ссылки

• Белокуров Сергей Алексеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-49524.ln-ru Профиль Сергея Алексеевича Белокурова] на официальном сайте РАН

Отрывок, характеризующий Белокуров, Сергей Алексеевич

В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.