Белорусская крестьянско-рабочая громада
| Белорусская крестьянско-рабочая громада | |
| Беларуская сялянска-работніцкая грамада | |
| Лидер: | |
|---|---|
| Дата основания: | |
| Дата роспуска: | |
| Штаб-квартира: | |
| Идеология: | |
| Союзники и блоки: | |
| Количество членов: |
150 000 |
| Персоналии: |
члены партии в категории (2 чел.) |
Белорусская крестьянско-рабочая громада (белор. Беларуская сялянска-работніцкая грамада, Грамада) — революционно-демократическая организация в бывшей тогда частью Польши Западной Белоруссии, действовавшая в период с 1925 по 1927 гг. и насчитывавшая, по различным оценкам, от 100 до 150 тысяч членов.
Содержание
История создания
В ноябре 1922 года в Польше состоялись парламентские выборы. Блок национальных меньшинств (БНМ, Blok Mniejszości Narodowych) получил на них 87 мест в Сейме и 25 мест в Сенате, став второй по количеству мест политической партией после Народно-национального союза (Związek Ludowo-Narodowy). В составе БНМ в Сейм и Сенат прошли соответственно 11 и 3 депутата-белоруса, создавшие в Сейме свою фракцию — Белорусский посольский клуб (БПК). В июне 1925 года левая фракция БПК, и в её числе Бронислав Тарашкевич, стала инициатором создания Белорусской крестьянско-рабочей громады. Громада в короткий срок выросла в самую крупную революционно-демократическую организацию в Европе. Насчитывая, по различным оценкам, от 100 до 150 тысяч членов, она к началу 1927 года фактически установила контроль над многими районами Западной Белоруссии[1][2].
Программа Громады
Компартия Западной Белоруссии (КПЗБ) играла в Громаде очень важную роль. Центральный орган Громады газету «Беларуская ніва» фактически редактировал член КПЗБ Янка Бобрович. Принятая в мае 1926 года программа Громады требовала конфискации помещичьих земель и раздела их между безземельными крестьянами, создания рабоче-крестьянского правительства и установления демократических свобод, самоопределения Западной Беларуси и т. д.[3]
Ликвидация и запрет Громады
В ночь с 14 на 15 января 1927 года начались массовые обыски и аресты. Без согласия Сейма были арестованы руководители Громады — депутаты Бронислав Тарашкевич, Сымон Рак-Михайловский, Павел Волошин и др. 21 марта Громада была запрещена[3].
См. также
Напишите отзыв о статье "Белорусская крестьянско-рабочая громада"
Примечания
- ↑ Кореневская, О. [pdf.kamunikat.org/download.php?item=2190-5.pdf Особенности Западнобелорусского возрождения (на примере периодической печати)] // Białoruskie Zeszyty Historyczne. — 2003. — Т. 20. — С. 69-89.
- ↑ Клейн, Б. Западная Белоруссия: от иллюзий к реальности // Неман. — 1989. — № 9. — С. 127-128.
- ↑ 1 2 [www.slovo.ws/urok/historyofbelarus/20/024.html Национально-освободительное движение в Западной Беларуси. История Беларуси (XX — начало XXI века)]
Литература
- Ладысеў, У. Ф. Шлях да свабоды : З гісторыі рэвалюцыйна-вызваленчага руху ў Заходняй Беларусі ў 1919—1939 гг. / У. Ф. Ладысеў. — Минск : БДУ, 1978. — 133 с.
- Палуян, У. А. Беларуская сялянска-рабочая грамада / У. А. Палуян. — Мінск : Навука і тэхніка, 1967. — 223 c.
Отрывок, характеризующий Белорусская крестьянско-рабочая громада
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
