Белофинны

Эта статья — о понятии «Белые» в финляндской гражданской войне и термине «Белофинны». О финской «Белой гвардии» см. Охранный корпус Финляндии.

Белофи́нны (фин. Valkoiset — «Белые») — участники Гражданской войны в Финляндии в 1918 году на стороне буржуазного национального правительства, антикоммунистических и антисоветских сил. Были организованы в Охранный корпус Финляндии и егерское движение. Термин Белые возник по аналогии с Белым движением российской гражданской войны и противопоставлялся красным (punaiset или, пренебрежительно, punikki). Одержали победу в военном противостоянии 1918 года. Термин Белофинны использовался в негативном контексте советской пропагандой и советской исторической литературой.

Финские белые

Предыстория

Финские вооружённые формирования проявились в апреле 1902 года, когда в Финляндии начались волнения из-за принудительного набора в войска Российской империи. В Хельсинки были созданы отряды самообороны для поддержания порядка и защиты от репрессий. Эти отряды носили характер национального ополчения (в них участвовали как рабочие, так и представители буржуазии) без социально-классового акцента. Во время Революции 1905 в финских вооружённых отрядах уже проявлялись социально-политические противоречия. 2 августа 1906 на хельсинкском рынке Хакканиементори произошли столкновения между красногвардейцами Йохана Кока и правобуржуазными националистическими добровольцами Дидрика фон Эссена, защищавшими порядок и собственность. Последние стали прообразом будущего Шюцкора.

Возникновение

После Февральской революции в 1917 году в Финляндии началось интенсивное формирование вооружённых ополчений. В этот период социально-политические противоречия проявлялись с самого начала. В городах юга страны формировалась Красная гвардия, ориентированная на российских большевиков. Правые круги, буржуазия, собственническое крестьянство организовывались в Охранный корпус Финляндии. Первоначально Хельсинки и другие промышленные города юга страны (Турку, Выборг, Тампере), а также Оулу оказались под контролем красных.

Костяк финской белой армии составили профессиональные военные, добровольцы Охранного корпуса и бойцы движения егерей. Высшим политическим руководителем являлся Пер Эвинд Свинхувуд, военное командование возглавлял Карл Густав Эмиль Маннергейм, видную роль играли Лаури Мальмберг, Вильхо Ненонен, Курт Мартти Валлениус, Ханс Калм, Арви Калста и другие.

В первые месяцы 1918 года к белым примкнули десятки тысяч человек, поддерживающих правые политические силы перед угрозой «советизации Финляндии». В социальным плане гражданские белофинны обычно принадлежали к крестьянству фермерского типа (типичный пример — семейство Косола), землевладельцам (Саари), городской буржуазии (Хаарла, Сиппола), фенноманской интеллигенции (Кайла, Вуоримаа), лютеранскому клиру (Симойоки), иногда к криминализированным (Руммин-Юсси) и маргинальным (Ээролайнен) слоям. В меньшей степени были представлены крестьяне-арендаторы, в ещё меньшей — рабочие. Отчасти это было связано с тем, что под контролем красных в начале 1918 оказались крупные города южной Финляндии, тогда как белые доминировали в сельских местностях центра и севера.

Белофинны выступали под лозунгами правового порядка, защиты собственности и национальной независимости. Последнее сыграло особенно важную роль — красные воспринимались как сила, тесно связанная с Советской Россией и призванная сохранить Финляндию под российской властью.

Социальная статистика

Статистическое представление о социальном составе белых даёт исследование современного военного историка Али Пюльккянена.

По его данным, самой большой группой бойцов Шюцкора были крестьяне — около 44 %.

Вторая по численности доля принадлежала представителям «низов среднего класса» (мелкие предприниматели, рыбаки, работающая по найму интеллигенция, госслужащие нижнего звена, обслуживающий персонал церквей, рядовые полицейские, почтовые работники, пожарные, медбратья и медсёстры) — примерно 33 %.

Далее шли «верхи среднего класса» (средние предприниматели, чиновники и землевладельцы, юристы, священники, врачи, инженеры, журналисты, капитаны судов) — 16,5 %.

Рабочие составляли немногим более 5 %.

К элите (высшее чиновничество, крупные предприниматели и менеджеры, генералитет и офицерство, епископат, депутатский корпус, деятели науки и культуры) принадлежали немногим более 1,2 %.

Эти подсчёты условны. Существуют и другие данные, поскольку социальные категории «средний класс» и «крестьянство» зачастую пересекаются, неясно положение студенчества, не учитывается доля маргинальных слоёв. Однако в общем и целом данные Пюльккянена считаются адекватными. Характерно, что доля крестьян в белых войсках примерно соответствовала их относительной численности в населении страны, тогда как доля рабочих была ниже почти в три раза.

В войне

С конца января по середину марта 1918 белые формирования находились в обороне. В следующие два месяца они развернули массированное контрнаступление. Историки отмечают гораздо более строгую дисциплину белофиннов по сравнению с красногвардейцами. Власть офицеров была непререкаема, дезертирство каралось смертью (тогда как у красных практиковалась выборность командного состава, рядовой состав отличался текучестью). Сказывался командный опыт в царской и кайзеровской армии, которыми располагали многие офицеры Шюцкора и егерей. В значительной степени это определило исход войны.

Решающей битвой финляндской гражданской войны стало сражение за Тампере, в котором шюцкоровцы, егеря и шведские добровольцы нанесли красногвардейцам решительное поражение. 6 апреля 1918 белые взяли Тампере. 12-14 апреля немецкие экспедиционные войска и Шюцкор заняли Хельсинки. 29 апреля был взят Выборг, последний крупный оплот красных на территории Финляндии. 16 мая 1918 считается в Финляндии днём окончания войны.

Боевые потери белых составили 3,4 тысячи человек, значительно меньше, чем у противника.

Белофинские формирования проявляли не только упорство на фронтах, но и жестокость в белом терроре. Белофинны расстреляли более 7 тысяч сдавшихся в плен красногвардейцев, более 11 тысяч погибли в послевоенных лагерях. Существуют оценки в 30 тысяч убитых, но документально они не подтверждаются.

Многие участники финского Белого движения стали после гражданской войны крупными политиками, государственными деятелями и военачальниками. Боец Партизанского полка Каяани Урхо Кекконен оставался президентом Финляндии до 1981 года.

Употребление термина

Термин «Белофинны» первоначально возник в советской пропаганде, затем перешёл в советскую историческую литературу и публицистику. Он обозначал представителей правящих классов и сторонников, победивших в гражданской войне, обрушивших на страну белый террор и представляющих угрозу для Советской России и СССР. особенно активно это идеологическое клише применялось во время Советско-финских войн 1918—1920, 1921—1922, 1939—1940 и 1941—1944 годов в отношении вооружённых сил Финляндии, Шюцкора и государственно-политического руководства страны.

В самой Финляндии, начиная с гражданской войны в Финляндии 1918 года и до настоящего времени, имеет широкое употребление термин «valkoiset» («белые»), используемый для обозначения буржуазно-демократических сил, сторонников финского Сената, противостоявших финским «красным» («punaiset» или, пренебрежительно, «punikki»), в том числе отрядам финской Красной гвардии («Punakaarti»), а для обозначения жестокостей, проявленных финскими «белыми» в ходе и после окончания боевых действий, используется термин «valkoinen terrori» («белый террор»).

По мнению ряда современных исследователей, термин белофинны является намеренным «изобретением» советской пропаганды.

В частности, Лев Гудков считает, что по способу образования термин является характерной для конспирологического сознания контаминацией негативного компонента (элемента семантики ) с нейтральным понятием той группы, на которую направлена идеологическая агрессия. Объединяя таким образом «белогвардейцев» с «финнами» (а равно поляками, эстонцами — в аналогичных конструкциях «белополяки», «белоэстонцы»), термин вызывал в памяти массового слушателя аллюзии времён Гражданской войны и позволял представить нападение на Финляндию как освободительный поход, а сопротивляющуюся советскому вторжению национальную финскую армию — как армию эксплуататоров, врагов собственного трудового народа. По мнению Л. Д. Гудкова, реальной смысловой нагрузки термин не нёс и был, по существу, совершенно бессмысленным.

Согласен со Львом Гудковым и Владимир Невежин.

По мнению собирателя советского лагерного фольклора Жака Росси, термин «выдуман сов. пропагандой как шовинистическое ругательство, которое, тем не менее, не должно было быть обидным для лояльных финнов (ср. „сионист“ вместо „жид“)».

Другими исследователями термин используется как исторический и вполне нейтральный (ср. «белочехи», противопоставление «красные казаки — белоказаки»), особенно в сравнении с термином «лахтари» («lahtari», буквально — «мясник»). Последний первоначально использовался финскими «красными» и местным населением (особенно в Карелии) по отношению к «белофиннам» из-за массового террора во время финской гражданской войны. Позднее термин «лахтари» широко встречался в военно-мемуарной литературе применительно к «белофиннам» из-за жестоких методов казни и пыток попавших в плен красных (в том числе красноармейцев), а также расправ над местным населением, оказавшим им малейшее содействие.

См. также

• Охранный корпус Финляндии, или Шюцкор
• Красная гвардия (Финляндия)
• Карельское академическое общество
• Сине-чёрные
• Партизанский полк Каяани
• Статуя Свободы (Финляндия)
• Памятник белофиннам (Выборг)
• Белое движение

Отрывок, характеризующий Белофинны

«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.


– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.