Белоцкий, Морис Львович
| Морис Львович Белоцкий (Черный) | |||
| |||
|---|---|---|---|
| сентябрь 1933 — 22 марта 1937 | |||
| Предшественник: | Александр Осипович Шахрай | ||
| Преемник: | Максим Кирович Аммосов, и.о. | ||
| |||
| сентябрь 1930 — сентябрь 1931 | |||
| Предшественник: | Михаил Феликсович Питковский | ||
| Преемник: | Давид Вениаминович Демиховский как первый секретарь обкома ВКП(б) | ||
| |||
| 1929 — сентябрь 1930 | |||
| Предшественник: | Арсений Фёдорович Бадашев | ||
| Преемник: | Должность упразднена | ||
| Рождение: | 1895 Липовец, Киевская губерния, Российская империя | ||
| Смерть: | 1944 Вышний Волочёк, Калининская область, РСФСР, СССР | ||
| Партия: | РКП(б) c 1918 г. | ||
| Награды: |
| ||
Морис Львович Белоцкий (Черный) (1895—1944) — кавалер двух орденов Красного Знамени РСФСР, участник Гражданской войны.
Биография
Родился в городе Липовец Киевской губернии (ныне — Винницкая область). По национальности еврей.[1][2]
В 1916—1917 годах примыкал к анархистам. В августе 1918 года вступил в РКП(б). С того же года был председателем революционного комитета в Литве.
В 1919—1920 годах секретарь революционного командира и уездного комитета РКП(б) в Липовце и Умани. С 1920 года — в Рабоче-крестьянской Красной Армии, заместитель начальника политуправления 1-й Конной армии, затем военный комиссар 11-й кавалерийской дивизии[3].
Отличился во время боёв с армией генерала Врангеля и советско-польской войны. Вторично отличился во время штурма мятежного Кронштадта в марте 1921 года, будучи уполномоченным 79-й бригады. Дважды за эти боевые заслуги был награждён орденом Красного Знамени (30 июля 1921 года и 23 марта 1921 года)[3].
После окончания войны продолжил службу в РККА. В 1923 году окончил Военную академию РККА, после чего преподавал в ней социально-экономические дисциплины, одновременно являлся помощником комиссара академии.
В мае 1924 года уволен в бессрочный отпуск. С июня 1924 года генеральный консул СССР в городе Термезе Бухарской Народной Советской Республики.
С 1925 года первый секретарь Скопинского уездного комитета ВКП(б). Позднее (1930) занимал должности инструктора Северо-Кавказского краевого комитета ВКП(б) и ответственного секретаря Донецкого окружного комитета ВКП(б).
С 1930 года первый секретарь Северо-Осетинского обкома ВКП(б).
В 1932 году окончил курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП(б), после чего работал первым заместителем председателя «Осоавиахима».
С сентября 1933 года по март 1937 года первый секретарь Киргизского обкома ВКП(б)[3].
9 июля 1937 года исключён из партии, а затем арестован вместе со всей семьёй по обвинению в связи с врагами народа. Приговорён к лишению свободы.
В 1944 году умер в тюрьме города Вышний Волочёк Калининской (ныне — Тверской) области[3].
Делегат X, XV и XVII съездов ВКП(б). Член ЦИК СССР 7-го созыва[3].
Семья
Первая жена — Софья Александровна Усиевич. Сын Климент (назван в честь К. Е. Ворошилова).
Вторая жена — Лордкипанидзе, одна из первых в Киргизии женщин-летчиц, затем — зав. промышленно-транспортным отделом обкома партии, член бюро обкома. Трое детей. Сын Сандро, врач-иммунолог, известный поэт и писатель, с 1990 г. живет в Израиле. Автор (в соавт.) книги «Сепсис: иммунология и иммунокоррекция».
Напишите отзыв о статье "Белоцкий, Морис Львович"
Примечания
- ↑ kaz-volnoe.narod.ru/page242.html
- ↑ [archive.is/adlzt РУССКИЕ ЕВРЕИ - Персоналии 13. Хаим-Авраам бен Арье-Лейб - Шиф, Владимир]
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.centrasia.ru/person2.php?st=1029957009 Белоцкий Морис Львович.] (рус.). [www.centrasia.ru/]. Проверено 5 января 2012. [www.webcitation.org/6DzIJvfX8 Архивировано из первоисточника 27 января 2013].
|
||||||||
Отрывок, характеризующий Белоцкий, Морис Львович
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
