Литературная премия имени Александра Беляева

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Беляевская премия»)
Перейти к: навигация, поиск

Литературная премия имени Александра Беляева («Беляевская премия») — ежегодная российская литературная премия, присуждаемая за научно-художественные и научно-популярные произведения. Названа в честь русского советского писателя-фантаста Александра Романовича Беляева.

Премией награждаются писатели, переводчики, литературные критики, а также издательства, бумажные и сетевые периодические издания.





История

Литературная премия имени Александра Беляева (или Беляевская премия — оба названия равноправны) была основана в 1990 году секцией научно-художественной и научно-фантастической литературы Ленинградской писательской организации Союза писателей СССР. Генеральным спонсором в то время по инициативе Бориса Чернина стало НПО «Буревестник». Присуждалась премия за достижения в области фантастической и научно-художественной литературы, причём вручать её первоначально предполагалось раз в два года. В силу жанровой направленности она получила название Беляевской, поскольку Александр Беляев был первым отечественным писателем-профессионалом, работавшим в обеих этих областях литературы.

Вскоре, уже в 1992 году, статус премии был пересмотрен, и она превратилась в ежегодную, присуждаемую от имени Литературного благотворительного Беляевского фонда и Союза писателей Санкт-Петербурга. В таковом качестве она просуществовала по 1997 год. Затем, вследствие ликвидации Беляевского фонда, в её деятельности наступил четырёхлетний перерыв.

В 2002 году вновь созданный Оргкомитет Беляевской премии вторично пересмотрел её статус и отказался от присуждения премий за фантастику, поскольку различных наград в этой области литературы существует более чем достаточно, тогда как произведения научно-популярной, научно-художественной (или, шире, просветительской) литературы отмечаются лишь премией «Просветитель» (которая возникла позже, в 2008 году) да изредка — в составе многожанровых премий. С тех пор Беляевская премия ежегодно присуждается исключительно за достижения в области просветительской литературы.

Статус

Литературная премия имени Александра Беляева является почетной и не имеет (как правило) денежной составляющей. Она состоит из нагрудной медали и диплома (для дважды лауреатов — настольной медали и диплома; для трижды лауреатов — серебряной нагрудной медали и диплома), вручаемых от имени Оргкомитета Беляевской премии, Совета по фантастической, приключенческой и научно-художественной литературе и Союза писателей Санкт-Петербурга.

На соискание премии может быть выдвинуто произведение любого автора, живущего в Российской Федерации или за её пределами, если оно написано и издано на русском языке. Правом выдвигать соискателей на премию (за исключением номинации «Специальная премия Жюри») обладают:

- сами авторы;

- лауреаты Беляевской премии предшествующих лет;

- писатели, независимо от места жительства и жанровой принадлежности;

- издательства, редколлегии журналов и газет, а также любые средства массовой информации;

- книготорговые организации.

Для выдвижения на премию необходимо передать Оргкомитету письменное представление и не менее двух экземпляров книги (комплектов журнала, книжной серии — в зависимости от номинации).

Беляевская премия присуждается по следующим семи номинациям:

Писателям (прозаикам, переводчикам, критикам)

- за лучшую оригинальную просветительскую книгу года на русском языке;

- за лучший перевод просветительской книги на русский язык;

- за лучшую оригинальную серию очерков, посвященных какой-либо общей теме, или развёрнутое эссе;

- за лучший перевод на русский язык серии очерков, посвященных какой-либо общей теме, или развёрнутого эссе;

- за критику в области научно-популярной и научно-художественной литературы.

Издательствам или редакциям издательств

- за лучшую подборку просветительской литературы, выпущенную в течение года, предшествующего вручению.

Журналам

- за наиболее интересную деятельность в течение года, предшествующего вручению.

Кроме того, существуют две Специальных премии:

- Специальная премия Жюри, присуждаемая либо в качестве дополнительной по одному из вышеперечисленных разрядов, либо за работу, под эти разряды не подпадающую, но достойную быть отмеченной;

- Специальная премия «Восстановление справедливости», которой отмечаются достойные работы, в прежние годы (в том числе — и до учреждения Беляевской премии) по каким-либо причинам не выдвинутые на соискание награды.

Первоначально Жюри в числе семи человек ежегодно формировалось Беляевским фондом, а впоследствии — Оргкомитетом Беляевской премии из числа членов Союза писателей Санкт-Петербурга как соучредителя премии. Однако в 2006 году благодаря тому, что количество лауреатов премии достаточно возросло, стало возможным осуществить изначально предполагавшийся вариант: отныне Оргкомитет формирует Жюри исключительно из числа лауреатов Беляевской премии прежних лет — таким образом, чтобы состав всякий раз менялся приблизительно на треть, за счёт чего одновременно происходит и его обновление, и поддерживаются традиции.

Жюри рассматривает все выдвинутые номинаторами книги, журналы и издательства — никакого формирования шорт-листа и, следовательно, рассмотрения в два тура с предварительным отсевом не предусмотрено. Номинационные списки оглашению не подлежат.

Лауреаты

1990

1993

1994

1995

1996

2001

  • Александр Сидорович (по совокупности, за многолетнюю деятельность на благо фантастической литературы, в особенности же — за учреждение и ежегодное проведение конвента «Интерпресскон»)

2002

  • Юрий Бойко (за книгу «Воздухоплавание»; номинация «Научно-художественная книга»)
  • Михаил Ахманов (за перевод книги Джеймса Глейка «Хаос. Создание новой науки»; номинация «Перевод научно-художественной книги»)
  • Антон Первушин (за серию очерков о космонавтике, опубликованных в еженедельнике «Секретные материалы ХХ века»; номинация «Серия научно-популярных публикаций»)
  • «Амфора» (за книги серии «Эврика»; номинация «Издательство»)
  • «Химия и жизнь» (за сохранение в современных условиях лучших традиций отечественных научно-популярных журналов; номинация «Журнал»)
  • Виктор Шнитке (за перевод полного собрания «Писем» Арнольда Шёнберга; номинация «Специальная премия Жюри»; посмертно)
  • Людмила Ковнацкая (за составление, подготовку к публикации и общую редакцию полного собрания «Писем» Арнольда Шёнберга; номинация «Специальная премия Жюри»; за счёт свободной номинации)

2003

  • Марианна Алфёрова (за книгу «История Древнего Рима»; номинация «Научно-художественная книга»)
  • Татьяна Грекова (за книгу «Тибетский лекарь кремлёвских вождей»; номинация «Научно-художественная книга»; за счёт свободной номинации)
  • Игорь Алимов, Алексей Хисматулин и Олег Дивов (за книгу «Сосуды тайн. Туалеты и урны в культурах народов мира»; номинация «Научно-художественная книга»; за счёт свободной номинации)
  • Александра Глебовская (за перевод книги Умберто Эко «Шесть прогулок в литературных лесах»; номинация «Перевод научно-художественной книги»)
  • Вадим Михайлин (за цикл культурологических эссе «Пространственно-магистические аспекты культуры»; номинация «Серия научно-популярных публикаций»)
  • «АСТ» (за книги серии «Военно-историческая библиотека»; номинация «Издательство»)
  • «Мариинский театр» (за поразительную способность рассказывать о музыке языком художественной прозы; номинация «Журнал»)

2004

  • Олег Коротцев (за книгу «Астрономия. Популярная энциклопедия»; номинация «Научно-художественная книга»)
  • Анна Овчинникова (за книгу «Легенды и мифы Древнего Востока»; номинация «Научно-художественная книга»; за счёт свободной номинации)
  • Антон Первушин (за дилогию «Битва за звезды»; номинация «Научно-художественная книга»; за счёт свободной номинации)
  • Александр Больных (за перевод научно-художественных книг П. К. Кемпа «Подводные лодки Его Величества», Сэмюэля У. Митчема «Величайшая победа Роммеля» и Брайана Скофилда «Русские конвои»; номинация «Перевод научно-художественной книги»)
  • Лев Куклин (за серию художественно-публицистических эссе; номинация «Серия научно-популярных публикаций»)
  • «Вече» (за подборку книг серии «100 великих...»; номинация «Издательство»)
  • «Популярная механика» (за утверждение в новом периодическом издании высоких стандартов и традиций отечественных научно-популярных журналов; номинация «Журнал»)

2005

2006

  • Андрей Балабуха (за книгу «Когда врут учебники истории»; номинация «Научно-художественная книга»)
  • Михаил Попов (за серию очерков «Эпоха НТР в зеркале культуры», опубликованную в журнале «Мир фантастики»; номинация «Серия научно-популярных публикаций»)
  • «[www.rtsoft.ru/ РТСофт]» и авторский коллектив (за книгу «Мировая пилотируемая космонавтика. История. Техника. Люди»; номинация «Издательство»)
  • «Досье» (по итогам 2005 года; номинация «Журнал»)
  • Александр Гордон (за серию книг «Диалоги»; номинация «Специальная премия Жюри»)
  • Сергей Романовский (за книгу «″Притащенная″ наука»; номинация «Специальная премия Жюри»; за счёт свободной номинации; посмертно)
  • Анна Колесникова и Алла Страхова (за книгу «Бал в России: XVIII — начало XX века»; номинация «Специальная премия Жюри»; за счёт свободной номинации)

2007

2008

  • Борис Егоров (за книгу «Российские утопии: Исторический путеводитель»; номинация «Научно-художественная книга»)
  • Борис Старостин (за перевод книги Станислава Лема «Философия случая»; номинация «Перевод научно-художественной книги»)
  • Геннадий Прашкевич (за серию очерков «История советской фантастики», опубликованных в журналах «Реальность фантастики» и «Полдень. XXI век»; номинация «Серия научно-популярных публикаций»)
  • Владимир Пузий (за цикл рецензий на произведения научно-художественной и научно-популярной литературы, опубликованный в журнале «Мир фантастики»; номинация «Критика»)
  • «Римис» (за выпуск серии книг Мориса Клайна «Математика»; номинация «Издательство»)
  • «Знание — Сила» (за традиционное жанровое разнообразие и широту тематики публикуемых материалов; номинация «Журнал»)
  • Борис Черток (за документально-исторический четырёхтомник «Ракеты и люди»; номинация «Специальная премия Жюри»)
  • Игорь Можейко (за книгу «7 из 37 чудес. От Эллады до Китая»; номинация «Специальная премия Жюри»; за счёт свободной номинации; посмертно)

2009

  • Юрий Гордиенко (за книгу «Как сорвать джекпот науки в ХХI веке»; номинация «Научно-художественная книга»)
  • Елена Первушина (за двухтомник «Загородные императорские резиденции. Будни. Праздники. Трагедии», «Усадьбы и дачи петербургской интеллигенции XVIII-начала XX века. Владельцы. Обитатели. Гости»; номинация «Научно-художественная книга»; за счёт свободной номинации)
  • Павел Качур, Александр Глушко (за книгу «Валентин Глушко. Конструктор ракетных двигателей и космических систем»; номинация «Научно-художественная книга»; за счёт свободной номинации)
  • Лилия Бабушкина (за перевод трёхтомника Николы Теслы «Статьи», «Лекции», «Колорадо-Спрингс. Дневники. 1899—1900»; номинация «Перевод научно-художественной книги»)
  • Константин Фрумкин (за серию культурологических очерков «К философии будущего», опубликованную в журналах «Полдень. XXI век» и «Нева»; номинация «Серия научно-популярных публикаций»)
  • «Эксмо» (за серию книг «Eureka! Открытия, которое потрясли мир»; номинация «Издательство»)
  • «Наука и жизнь» (за верность традициям отечественной научно-популярной и научно-художественной литературы и журналистики; номинация «Журнал»)
  • Борис Сергеев (за многолетнюю плодотворную деятельность и общий вклад в развитие научно-популярной и научно-художественной литературы; номинация «Специальная премия Жюри»)

2010

  • Александр Громов, Александр Малиновский (за книгу «Вселенная. Вопросов больше, чем ответов»; номинация «Научно-художественная книга»)
  • Андрей Буровский (за книгу «Наполеон — спаситель России»; номинация «Научно-художественная книга»)
  • Наталья Лисова (за перевод книги Митио Каку «Физика невозможного»; номинация «Перевод научно-художественной книги»)
  • Борис Руденко (за циклы очерков «Наука, искусство, политика» и «Против лженаук», опубликованных в журнале «Наука и жизнь»; номинация «Серия научно-популярных публикаций»)
  • [www.dynastyfdn.com Фонд Дмитрия Зимина «Династия»] [web.archive.org/web/20150605174611/dynastyfdn.com/ Архив] (за многолетнюю просветительскую деятельность и издание научно-художественных книг; номинация «Издательство»)
  • [elementy.ru «Элементы»] (сетевой электронный журнал; номинация «Журнал»)
  • Александр Етоев («Экстремальное книгоедство. Книга-мишень»; номинация «Специальная премия Жюри»)

2011

2012

2013

  • Владимир Решетников (за книгу «Почему небо темное. Как устроена Вселенная»; номинация «Научно-художественная книга»)
  • Александр Зубов (за книгу «Колумбы каменного века. Как заселялась наша планета»; номинация «Научно-художественная книга»; за счёт свободной номинации)
  • Евгения Канищева (за перевод книги Стивена Хокинга и Люси Хокинг «Джордж и сокровища Вселенной»; номинация «Перевод научно-художественной книги»)
  • Альфред Щёголев (за серию очерков о психоанализе, опубликованных в газете «Собственное мнение»; номинация «Серия научно-популярных публикаций»)
  • Андрей Ваганов (за книгу «Жанр, который мы потеряли»; номинация «Критика»)
  • Татьяна Акулова (за составление сборника «Эта пристань есть… (Портреты. Размышления. Воспоминания о людях и Писательском доме)»; номинация «Критика»; за счёт свободной номинации)
  • «Alexandria» (за серию книг «Становление Европы»; номинация «Издательство»)
  • Владимир Гопман (за книгу «Золотая пыль. Фантастическое в английском романе: последняя треть XIX—XX вв».; номинация «Специальная премия Жюри»)
  • Павел Амнуэль (за книги «Релятивистская астрофизика сегодня и завтра», «Сверхновые», «Загадки для знатоков», «Небо в рентгеновских лучах», «Звёздные корабли воображения», «Далекие маяки Вселенной»; номинация «Восстановление справедливости»)

2014

  • Андрей Буровский (за авторский цикл книг «Биографии цивилизаций»; номинация «Научно-художественная книга»)
  • Вячеслав Катамидзе (за книгу «Тайна Ордена Храма: Исторический детектив»; за счёт свободной номинации)
  • Анна Стативка (за перевод книги Сета Ллойда «Программируя Вселенную: Квантовый компьютер и будущее науки»; номинация «Перевод научно-художественной книги»)
  • Михаил Никитин (за серию очерков «Биогенез», опубликованных в журнале «Химия и жизнь»; номинация «Серия научно-популярных публикаций»)
  • «Альпина нон-фикшн» (за серию переводов современных научно-популярных книг; номинация «Издательство»)
  • «Машины и механизмы» (журнал; за наиболее интересную деятельность в течение года, предшествующего вручению; номинация «Журнал, периодическое издание»)
  • «[www.evolbiol.ru/ Проблемы эволюции]» (сайт; за наиболее интересную деятельность в течение года, предшествующего вручению; номинация «Научно-популярный сайт»)
  • Владимир Мединский (за авторскую серию книг «Мифы о России»; номинация «Специальная премия Жюри»)
  • Ирина Харебава (за научно-популярную работу-исследование «Велосипедная культура. Путь к здоровью и чистой окружающей среде»; номинация «Специальная премия Жюри»; за счёт свободной номинации)
  • Геннадий Черненко (за книги «Путешествие в страну роботов», «А все-таки полетим!», «Что умеют машины: Рассказы об автоматике», «Как человек полетел в космос», «Как роботы работать научились», «Творцы российских наук», «Простая автоматика: Рассказы об автоматике и автоматах-самоделках», «Где вертятся волчки?»; номинация «Восстановление справедливости»)

2015

  • Борис Штерн (за книгу «Прорыв за край мира. О космологии землян и европиан»)
  • Елена Наймарк, Юлия Наймарк (за перевод книги Ричарда Форти «Трилобиты. Свидетели эволюции»)
  • Николай Караев (за перевод книги Нассима Талеба «Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса»; за счёт свободной номинации)
  • Тим Скоренко (за цикл очерков «Занимательные научные опыты и мастер-классы Тима Скоренко», опубликованные в журнале «Популярная механика» в течение 2014 года)
  • «[idkvarta.ru/ Кварта]» (за издание в 2014 году трехтомника генерального конструктора Василия Павловича Мишина «Дневники. Записи и воспоминания»; номинация «Издательство»)
  • «В мире науки» (журнал; за наиболее интересную деятельность в течение года, предшествующего вручению; номинация «Журнал, периодическое издание»)
  • Виталий Егоров (за сайт «[zelenyikot.com/ Zelenyikot: Открытый космос]» и блог «Открытый космос Зеленого кота»; ; номинация «Научно-популярный сайт»)
  • Святослав Логинов (за книгу «Драгоценнее многих (медицинские хроники)»; номинация «Специальная премия Жюри»)
  • Дмитрий Мант (за многолетнюю просветительскую деятельность, выраженную в том числе в работе над фундаментальным энциклопедическим справочником «Космос день за днем» (2001–2014 гг.) номинация «Восстановление справедливости»)
  • Юлия Андреева (за серию художественных биографий выдающихся людей прошлого, изданную в предыдущие годы; номинация «Восстановление справедливости»; за счёт свободной номинации)

См. также

Лауреаты премии имени Александра Беляева

Напишите отзыв о статье "Литературная премия имени Александра Беляева"

Ссылки

  • [belyaevka.narod.ru/index.htm Беляевская премия]
  • [www.fantlab.ru/award21 Беляевская премия] на сайте «Лаборатория Фантастики»
  • [xn--90aiax5agl.xn--c1avg/ Беляевский фестиваль]

Отрывок, характеризующий Литературная премия имени Александра Беляева

– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».