Бел (сын Посейдона)

Бел (сын Посейдона)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Бел (др.-греч. Βῆλος) — персонаж древнегреческой мифологии, царь Египта, сын Посейдона и Ливии, брат-близнец Агенора. Жену Бела звали Анхиноя или Сид (эпоним финикийского города Сидон). Дети-близнецы Египт (эпоним Древнего Египта) и Данай, через которых Бел стал предком многих царских домов Греции, Персии и Африки. По Еврипиду, его детьми были также Кефей и Финей.

Первым стал воевать мечом.

По Диодору Сицилийскому, Бел основал колонию на реке Евфрат. Назначил священников-астрологов, которых вавилоняне называли халдеями, и которые, как и жрецы Египта, были освобождены от налогообложения и других государственных податей.

В его честь названа линия Бел на спутнике Юпитера Европе.

Генеалогия

Был сыном Посейдона и Ливии Возможно, он же является Бусирисом, сыном Ливии, царём Верхнего Египта, убитым Гераклом.

По другим легендам — сын царя Египта Эпафа. Если Ливия тождественна Лисианассе, то, видимо, Бел —- это Бусирис, и является внуком Эпафа.

По Аполлодору, у Бела был брат-близнец Агенор. Бел правил Египтом, а Агенор правил Сидоном и Тиром в Финикии. Жена Бела Анхиноя, якобы дочь речного бога Нила, родила близнецов Египта и Даная. Египт стал править Египтом и Аравией, Данай правил Ливией. Еврипид называл сыновьями Бела также Кефея и Финея.

По Ферекиду, Бел имел дочь по имени Дамно (Телефасса?). Она вышла замуж за Агенора (брата Бела, своего дядю) и родила Феникса — основателя финикийского царства, и двух дочерей Ису и Мелию, вышедших замуж за сыновей Бела (своих кузенов) — Египта и Даная.

По Гесиоду, Бел имел дочь Фронию, которая от Гермеса, родила Арабуса (по-видимому, эпонима Аравии).

Некоторые источники называют Бела отцом Ламии.

Др.-греч. поэт Нонн Панополитанский в «Деяния Диониса» называет Бела отцом пятерых сыновей: Финей, Феникс, Агенор (идентифицирован как отец Кадма), Египт и Данай. Однако в другом месте Нонн называет Финея и Кадма братьями. Нонн называет Бела «Зевсом Ливии», ссылаясь на «новая речь Зевса Асбиста» оракула Зевса-Аммона в Асбиста (место в Ливии).

Бел и Бел Мардук

Павсаний писал следующее:

<Правитель> Мантикл построил мессенянам и храм Геракла; вне стен города воздвигнута статуя бога, так называемого Геракла-Мантикла, подобно тому как в Ливии он называется Аммон, а в Вавилоне — Бэл; последний получил своё имя от какого-то египтянина Бэла, сына Ливии, а Аммон — от имени пастуха, воздвигнувшего <этот храм>. Так, наконец, наступил конец блужданиям для бежавших мессенян.

Эти слова связывают египетского Бела, сына Ливии, и основателя вавилонского храма Бела, с Зевсом-Белом — богом Мардуком.

Бел и Баал

Современные писатели предполагают возможную связь между Белом и Баалом. (Семитское «баал, ваал» означает «владыка, хозяин, бог»; божество или обожествление царя у северо-западных семитов).

Отрывок, характеризующий Бел (сын Посейдона)

– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.