Бемроуз, Генри Хоув

Генри Хоув Бемроуз
Henry Howe Bemrose
Дата рождения:	19 ноября 1827(1827-11-19)
Дата смерти:	4 мая 1911(1911-05-04) (83 года)
Супруга:	Шарлотта
Дети:	Генри (Арнольд)
Награды и премии:

Генри Хоув Бемроуз (англ. Henry Howe Bemrose) — британский печатник и публицист, мэр, член парламента от Дерби, консерватор.

Генри был первым сыном Уильяма Бемроуза; он получил образование в Школе Дерби и в Колледже короля Вильгельма на Острове Мэн.

Он и его брат Уильям Бемроуз младший в 1858 году стали партнёрами в ведении дел отцовской печатной фирмы. Он стал председателем William Bemrose & Sons, был управляющим Parr’s Derby Bank. Он вёл активную общественную жизнь, включая участие в церковных и благотворительных начинаниях. После того, как он был мэром Дерби в 1877—1878 годах, он с 1895 по 1890 был членом Парламента Великобритании от Дерби. В 1897 году он был посвящён в рыцари.

В 1854 году он вместе со своим братом запатентовал вращающуюся машину, предназначенную для создания зубцовки марок. Машина оказалась непригодна для данной задачи, но позднее её принцип был успешно использован для создания перфорации.

В 1855 году он женился на Шарлотте (Charlotte), дочери Уильяма Бриндли (William Brindley). У них был один сын и пятеро дочерей. Сын, родившийся в 1857 году, также был назван Генри, но был известен как Арнольд; в 1879 году он присоединился к семейному бизнесу. Генри Арнольд вырос до Мэра Дерби, и в 1910 году наградил своего отца Freedom of the City. В честь события была сделана фарфоровая чаша, которая сейчас хранится в Музее и художественной галерее Дерби.

После его смерти его библиотека была куплена на деньги, собранные общественностью, и расширена.

Ссылки

• [www.nationalarchives.gov.uk/a2a/records.aspx?cat=026-d5239&cid=-1#-1 Derby, Bemrose Family Papers, Derbyshire Records Office] in The National Archives (accessed 2 February 2011)
• Hansard 1803—2005: [hansard.millbanksystems.com/people/mr-henry-bemrose contributions in Parliament by Henry Howe Bemrose]

Отрывок, характеризующий Бемроуз, Генри Хоув

– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…