Бендерев, Анастас Фёдорович

Анастас Фёдорович Бендерев Анастас Георгиев Бендерев
болг. Анастас Георгиев Бендерев
Дата рождения	25 марта 1859(1859-03-25)
Место рождения	Горна-Оряховица, Османская империя
Дата смерти	17 ноября 1946(1946-11-17) (87 лет)
Место смерти	София, Народная Республика Болгария
Принадлежность	Болгария Болгария Российская империя Российская империя
Род войск	сухопутные войска
Годы службы	1879—1919
Звание	генерал-лейтенант
Часть	Русская императорская армия 3-я пешая батарея 6-я пешая батарея Сумский 3-й драгунский полк Тверской 43-й драгунский полк Туркестанская казачья дивизия
Командовал	Русская императорская армия Амурский 1-й казачий полк Туркестанской казачьей дивизии Семиреченский 1-й казачий полк 1-й Туркестанский армейский корпус (начальник штаба) 2-й Туркестанский армейский корпус (старший адъютант) 3-й армейский корпус (начальник штаба) 6-я Туркестанская стрелковая бригада (штаб-офицер) 40-я пехотная дивизия (начальник штаба) 1-я Отдельная кавалерийская бригада 121-я пехотная дивизия
Сражения/войны	Русско-турецкая война (1877—1878) Сербско-болгарская война Русско-японская война Первая мировая война
Награды и премии

Анастас Фёдорович Бендерев, урождённый Анастас Георгиев Бенде́рев (болг. Анастас Георгиев Бендерев; 25 марта 1859, Горна-Оряховица — 17 ноября 1946, София) — болгарский и русский военачальник, генерал-лейтенант.

Биография

Происхождение

Родился 25 марта 1859 года в Горне-Оряховице. Православного вероисповедания. Отец — Тодор (Фёдор) Недев, торговец, помогал роте Николы Филиповского, поднявшего антитурецкое восстание в Болгарии 29 июля 1856 года. После поражения восстания Недев бежал в Валахию и Молдавию, работал в Галаце и Бендерах, откуда и взял новую фамилию. Мать — Тодора Димова, представительница богатого и знатного рода. Брат — Никола, член окружного комитета 1-го революционного округа.

Анастас окончил начальную школу в Горне-Оряховице, позднее продолжал обучение в Апрельской гимназии в Габрово.

Апрельское восстание

Анастас Бендерев участвовал в Апрельском восстании 1876 года, вошёл в Горна-Оряховицкий революционный комитет в 1-м революционном округе (Тырновском) и вместе с Георгием Измирлиевым и Иваном Семерджиевым занялся вооружением болгарских ополченцев. Служил курьером между городским и окружным комитетом. 26 апреля Измирилев был арестован, и Бендерев бежал. Скрывался в Арбанасах, Лясковце, Долне-Оряховице, Свищове, потом через Дунай бежал в Валахию. Через 2 месяца вернулся в Кладово как доброволец 4-й болгарской добровольческой роты Тодора Велкова, а после её разгромы бежал в Российскую империю, в город Николаев, где учился в гимназии.

После окончания войны Бендерев окончил Софийское военное училище в 1879 году и затем Николаевскую академию генерального штаба в Санкт-Петербурге в 1883 году. Был назначен начальником Софийского военного училища в 1885 году, в течение года также был товарищем (помощником) военного министра.

Сербско-болгарская война

Перед сербско-болгарской войной ротмистр Бендерев командовал правым флангом болгарских войск от высот Леща до дороги Драгоман—София на Сливницкой позиции. Его отряд состоял из 7 дружин и двух батарей. 5 (17 ноября) 1885 Бендерев пришёл на помощь войскам капитана Крсто Бахчеванова и в штыковой атаке взял высоту Мека Црев. Об этом писал сербский капитан Нешич, упоминая бегство сербских солдат при виде шедших в стремительную атаку болгар.

Бегство и служба в России

В 1886 году капитан Бендерев вошёл в число заговорщиков, желавших свергнуть князя Александра Баттенберга. Запланированный на 9 августа 1886 переворот провалился, и Бендерев бежал в Румынию, возглавив комитет офицеров-эмигрантов — противников регентства. В 1887 году Бендерев заступил на службу в России, получив 15 марта 1895 звание ротмистра за отличие и капитана генерального штаба в тот же день. Несмотря на предложения болгарского царя вернуться всем противникам Баттенберга на родину, Бендерев отказался и продолжил службу в России.

Он состоял при Закаспийской облсти: проходил службу в 3-й и 6-й пеших батареях, Сумском 3-м драгунском полку, Тверском 43-м драгунском полку, штабе 2-го Туркестанского армейского корпуса. В звании полковника Бендерев участвовал в русско-японской войне, после проходил службу в 40-й пехотной дивизии как начальник штаба, командовал Амурским 1-м казачьим и Семиреченским 1-м казачьим полками с 1905 по 1910 годы. В 1910 году произведён в генерал-майоры, после проходил службу в 1-й Туркестанской казачьей дивизии и Туркестанском военном округе.

В годы Первой мировой войны Бендедрев возглавлял штаб 1-го туркестанского армейского корпуса, затем штаб 3-го армейского корпуса. Командовал 1-й Отдельной кавалерийской бригадой и 121-й пехотной дивизией. В 1916 году произведён в генерал-лейтенанты. После окончания войны и смены власти в России вернулся в Болгарию, где вышел в отставку и ушёл служить на рудник «Перник».

Бендерев стал автором множества научных трудов, среди которых выделяются:

• «Военная география и статистика Македонии и соседних с ней областей на Балканском полуострове» (1890)
• «Сербско-болгарская война 1885 года» (1892)
• «История болгарского ополчения и освобождение Болгарии 1877—1878 годов»

Умер 17 ноября 1946 года в Софии.

Награды

• Орден «За храбрость» III степени
• Орден Святой Анны I степени с мечами
• Орден Святого Станислава II степени с мечами
• Орден Святого Владимира II степени с мечами
• Наградное Георгиевское оружие

Библиография

• Бендерев, А., История на българското опълчение 1877-1878, София, 1930, Поборническо опълченско дружество „Шипка“, 431 стр.

Литература

• Русева, М., 60 години без генерал-лейтенант Анастас Бендерев, Военноисторически сборник, бр 3, 2006, ISSN 0204–4080

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1012 Бендерев Анастас Фёдорович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Бендерев, Анастас Фёдорович

– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.