Гаррисон, Бенджамин

Бенджамин Гаррисон VI Benjamin Harrison VI
23-й президент США
4 марта 1889 года — 4 марта 1893 года
Вице-президент:	Леви Мортон
Предшественник:	Гровер Кливленд
Преемник:	Гровер Кливленд
Сенатор от штата Индиана
4 марта 1881 года — 4 марта 1887 года
Предшественник:	Джозеф МакДональд
Преемник:	Дэвид Тьюрпай
Вероисповедание:	пресвитерианство
Рождение:	20 августа 1833(1833-08-20) Норт-Бенд, штат Огайо
Смерть:	13 марта 1901(1901-03-13) (67 лет) Индианаполис, штат Индиана
Отец:	Джон Скот Гаррисон
Мать:	Элизабет Рэмси
Супруга:	1) Каролина Харрисон 2) Мэри Диммик Харрисон
Дети:	сын: Расселл Бенджамин Гаррисон дочери: Мэри Гаррисон Макки, Элизабет
Партия:	Республиканская партия США
Автограф:

Бе́нджамин Га́ррисон (Ха́ррисон; англ. Benjamin Harrison) (20 августа 1833 года, Норт-Бенд, штат Огайо, — 13 марта 1901 года, Индианаполис, штат Индиана) — 23-й президент США (1889—1893). Внук президента США Уильяма Генри Гаррисона. Родился в Норт-Бенде, Огайо, а в 21 год переехал в Индианаполис, Индиана. Во время гражданской войны воевал на стороне США в чине бригадного генерала в XX корпусе Камберлендской армии. После окончания войны неудачно баллотировался на пост губернатора Индианы. В 1880 году был избран в Сенат США. Гаррисон был строгий и честный республиканец, но не обладал блестящими способностями.

Выдвигая кандидатуру в президенты в 1888, Гаррисон высказался в своей прокламации за покровительственную таможенную систему и против иммиграции пролетариев, согласуясь строго с принципом республиканской партии: «Америка для американцев». Он набрал меньше голосов избирателей, чем его оппонент, действовавший президент Гровер Кливленд, однако результаты голосования по штатам принесли ему в Коллегии выборщиков на 70 голосов больше (один из четырёх казусов такого рода, самый знаменитый из которых — победа Джорджа Буша над Гором в 2000).

Отличительными чертами его президентства считаются принятие Тарифа Маккинли и Акта Шермана, а также федеральные расходы, которые впервые достигли одного миллиарда долларов. Демократы в Сенате резко критиковали эти расходы. Активно защищал избирательные права афроамериканцев. С экономической точки зрения правление Гаррисона оказалось малоудачным; упорная борьба вокруг таможенного тарифа не привела к успешному решению.

При Гаррисоне в Белом доме было проведено электричество, он был первым президентом, записавшим свой голос на фонограф, и последним президентом, носившим бороду во время пребывания в должности.

В 1892 был выдвинут своей партией на переизбрание, но проиграл Гроверу Кливленду. После этого Гаррисон ушёл из политики и поселился в Индианаполисе. В 1900 поехал на отдых в Европу. Недолго пробыв там, вернулся обратно в Индианаполис.

Умер в следующем году от последствий гриппа. Бенджамин Гаррисон — единственный президент США от Индианы.

Во время его президентства были образованы следующие штаты: Северная и Южная Дакота, Монтана, Вашингтон (1889), Айдахо и Вайоминг (1890).

Молодость

Предки Гаррисона по отцовской линии входили в число Первых семей Виргинии. Основатель династии Бенджамин Гаррисон прибыл в Джеймстаун, Виргиния в 1630 году. Бенджамин Гаррисон VI родился 20 августа 1833 года, в Норт-Бенде, Огайо. Он был вторым из восьми детей Джона Скотта Гаррисона и Элизабет Рэмси. Дедом Бенджамина был 9-й президент США Уильям Гаррисон, а прадедом Бенджамин Гаррисон V, 5-й губернатор Виргинии, подпись которого стоит на Декларации независимости США. Гаррисону было семь лет, когда его дедушка был избран президентом. Его инаугурацию он посетить не смог. Семья Гаррисонов была известна, но не была богата.

Начальное образование Гаррисон получил в школе, которая находилась совсем рядом с домом. Родители по знакомству нашли ему репетитора, который помог ему в 1847 году поступить в Фермерский колледж близ Цинциннати, Огайо. Бенджамин проучился там два года.

В 1850 году поступил в Университет Майами в Оксфорде, Огайо. Был членом братства Phi Delta Theta. В 1852 получил высшее образование. B тот же период принял Пресвитерианство.

После окончания учёбы работал в Цинциннати, в адвокатской фирме Storer & Gwynne.

Ранняя юридическая карьера

После ухода из фирмы, Гаррисон вернулся на ферму отца. B 1854 году он переехал со своей супругой Кэролайн в Индианаполис, Индиана, использовав 800$, которые в наследство оставила ему тётя. Там его приняли в коллегию адвокатов. Адвокатскую практику Гаррисон начал в фирме Джона Рэя.

В 1856 году вступил в Республиканскую партию. В том же году руководил президентской кампанией Джона Фримонта. После её окончания был избран прокурором Индианаполиса, годовой оклад которого составлял 400$.

В 1858 году вместе с Уильямом Уоллесом создал фирму Wallace & Harrison. На выборах губернатора Индианы в 1860 году участвовал в дебатах с кандидатом от демократов Томасом Хендриксом. Фирма Wallace & Harrison распалась в том же году из-за того, что его партнер Уоллес был избран окружным секретарем. Тогда же была создана фирма Fishback & Harrison, на этот раз партнёром Гаррисона являлся Уильям Фишбэк. Их сотрудничество продолжалось вплоть до ухода Гаррисона на войну.

Гражданская война

Гаррисон ещё в 1861 году изъявил желание идти воевать, но беспокоился за свою семью. Посетив в следующем году губернатора Оливера Мортона, Гаррисон узнал об острой нехватке новобранцев в Индиане. Тогда же он ему заявил, «Я могу помочь вам только тем, что пойду воевать».

Губернатор предоставил Гаррисону право командовать полком, который ему же и предстояло сформировать. В августе 1862 70-й пехотный полк Индианы отбыл в Луисвилль, Кентукки. Там Гаррисона возвели в чин полковника.

Первые два года 70-й полк занимался разведкой и охраной железных дорог в Кентукки и Теннесси. Наконец, в 1864 году полк Гаррисона был отправлен в распоряжение Уильяма Шермана, чтобы принять участие в Битве за Атланту. 2 января 1864 Гаррисону доверили командовать 1-й бригадой 1-й дивизии XX корпуса. Гаррисон с приданой ему бригадой прошёл многие сражения, такие как Сражение при Ресаке, Битва при Кассвилле, Битва при церкви Новой надежды, Сражение у горы Кеннесо, Битва при Марриетте, Битва при Пичтри Крик. В рамках Саваннской операции бригада Гаррисона участвовала в Битве при Нэшвилле. 22 марта 1865, Гаррисона возвели в чин бригадного генерала. Участвовал в Grand Review в Вашингтоне. Демобилизовался 8 июня 1865 года.

Политическая карьера

В 1865—1875 в целом только выступал от лица видных республиканцев. С 1873 снова начал адвокатскую практику. Несмотря на биржевой крах в том же году, в 1874 Гаррисон построил дом в Индианаполисе.

Баллотировался на должность губернатора Индианы в 1876 году, но проиграл.

В 1877 году по стране прокатилась забастовка железнодорожников. Посредничество Гаррисона между рабочими и управленцами сохранило порядок в обществе.

В 1878 умер сенатор Оливер Мортон, и республиканцы выдвинули Гаррисона кандидатом на его место. Но большинство в Генеральной ассамблее Индианы получили демократы, и соответственно они получили право назначить в Сенат США человека от своей партии, Дэниэла Вурхиса. В следующем году президент Ратерфорд Хейс назначил Гаррисона членом Миссисипской морской комиссии. Был делегатом на Национальной республиканской конвенции 1880 года. В партии ходили раздумья по поводу выдвижения Гаррисона на пост президента США. В итоге выбор пал на Джеймса Гарфилда.

Сенатор

После выдвижения Гарфилда на пост президента, Гаррисон проехал с речами по Индиане и Нью-Йорку, где повысил его популярность. Вскоре большинство в Генеральной ассамблее Индианы получили республиканцы, и началась внутрипартийная борьба между Гаррисоном и Уолтером Гришамом. В итоге избрали Гаррисона.

После победы Джеймса Гарфилда Гаррисону было предложено войти в новый кабинет, но он категорически отказался.

В бытность сенатором сначала возглавлял Комитет по транспортировке грузов к побережью и Комитет территорий.

В 1881 главной проблемой, противостоящей сенатору Гаррисону, был бюджетный профицит. В этом плане он активно поддержал своих однопартийцев, которые выступали за распределение средств на внутренние нужды и пенсии ветеранам Гражданской войны. Выступал за помощь в получении образования афроамериканцами, так как полагал, что это приведёт к политическому и экономическому равенству с белыми (в этом его мало кто поддержал). В 1882 году голосовал против принятия Акта об исключении китайцев вместе с другими республиканцами, считая что он нарушает заключённые до этого договора с Китаем.

На Национальной республиканской конвенции 1884 года снова шли дебаты по поводу выдвижения кандидата на пост президента. Обсуждения велись вокруг Гаррисона и Джеймса Блейна. В конце концов был выдвинут Блейн.

В 1885 году большинство в Генеральной ассамблее Индианы получили демократы, а в 1886 году Гаррисон лишился кресла в Сенате, так как на его место был назначен Дэвид Тьюрпай. После ухода из Сената в 1887 году Гаррисон вернулся к адвокатской практике в Индианаполисе, но не ушёл из политики.

Президентские выборы 1888 года

Выдвижение

Изначально республиканцы снова хотели выдвинуть Джеймса Блейна, но после того, как он написал несколько писем по поводу решительного отказа от участия, появились несколько других кандидатов, таких как Джон Шерман, Чонси Депью, Рассел Алджер, и Уолтер Гришам. Каждый из них активно рекламировал свою кандидатуру на Национальной республиканской конвенции 1888 года.

Лидерство попеременно было то у Шермана, то у Гаррисона. После устранения разногласий был избран Гаррисон. Кандидатом в вице-президенты выдвинули Леви Мортона.

Президентство

Инаугурация

4 марта 1889 Председатель Верховного суда США Мелвилл Фаллер принял присягу у Бенджамина Гаррисона. В тот день в Вашингтоне шёл сильный ливень, и это напомнило ему своего дедушку Уильяма Гаррисона, и поэтому он попросил уходящего президента Гровера Кливленда держать над ним зонтик. Гаррисон также прочёл инаугурационную речь вдвое короче той, которую прочёл его дед. В его речи говорилось о скором вхождении территорий в состав США, увеличении пенсий ветеранам. Что касалось внешней политики, то здесь Гаррисон подтвердил Доктрину Монро и невмешательство в дела иностранных государств. Окончив речь, Бенджамин Гаррисон был поддержан восторженными аплодисментами.

Реформа государственной службы и пенсий

Одной из главных проблем Гаррисона была реформа государственной службы. В этом плане он поддержал систему заслуг. Также Гаррисон назначил активных реформаторов Теодора Рузвельта и Хью Томпсона в Комиссию по делам государственной службы, но результата от их работы там практически не было.

Активно занимался проблемами пенсионного обеспечения. При нём был принят акт, постановивший уплату пенсий не только ветеранам войны, но и людям с ограниченными способностями. Расходы на пенсии достигли $135 миллионов, самой большой суммы в истории США на тот период, выделенной на подобные нужды.

Тариф

Проблема тарифов стала нарастать после окончания Гражданской войны, а на президентских выборах 1888 года она была уже одной из самых главных. Высокие тарифные ставки создали излишки в Казначействе, из-за чего демократы призывали к резкому их снижению (так же как и Популисты). Напротив, большая часть республиканцев хотела оставить всё как есть, и тратить излишки на внутренние улучшения. В частности, предполагалось отменить некоторые налоги.

В 1890 году Уильям Мак-Кинли и Нельсон Олдрич предложили так называемый «Билль Мак-Кинли». Вскоре он был принят, и не коснулся разве что американской сахарной промышленности.

Гражданские права

Вновь получив большинство в обоих палатах Конгресса республиканцы, а точнее некоторое их число во главе с Гаррисоном попытались принять закон о защите гражданских прав темнокожих американцев. Генеральный прокурор Уильям Миллер установил судебное преследование за несоблюдение прав афроамериканцев, но в южных штатах часто даже не предъявляли обвинение «нарушителям». Гаррисон активно просил Конгресс принять закон, который «обеспечит всем нашим гражданам непоколебимые избирательные и гражданские права, так как это прописано в Конституции и законах.» Законопроект был подготовлен Генри Лоджем и Джорджем Хоэром в 1890 году, и вскоре отклонён Сенатом. Вплоть до 1920-х годов к этой теме не возвращались. В дальнейшем Гаррисон предлагал другие меры, но опять же не был поддержан Конгрессом.

Индейская политика

После того, как Вовока основал движение Пляска Духа, в Вашингтоне серьёзно забеспокоились, полагая, что была создана воинственная организация, целью которой было сплотить индейские народы и бороться против США. В декабре 1890 года в Южной Дакоте произошло последнее вооружённое столкновение между США и индейцами, Бойня на ручье Вундед-Ни. Несмотря на жестокую резню, Гаррисон верил в равноправие индейцев с американцами, и поддерживал Акт Дэвиса, к которому в 1891 году были приняты поправки.

Внешняя политика

Если личные взаимоотношения между Бенджамином Гаррисоном и Госсекретарём Джеймсом Блейном были далеко не хорошие, то в том, что касалось внешней политики они прекрасно друг друга понимали и поддерживали. Во время тура по США в 1891 году, будучи в Сан-Франциско Гаррисон объявил, что Соединённые Штаты входят в «новую эпоху» торговли, и что расширение флота повысит американское влияние и престиж в мире. На I Панамериканской конференции 1889—1890 гг. было принято решение создать Панамериканский союз. Гаррисон также назначил послом в Гаити Фредерика Дугласа, с помощью которого хотел добиться права строительства там базы ВМС США, но потерпел неудачу.

1890 год во внешней политике США также отмечен и скандалом с Канадой. Началось всё с того, что кораблями ВМС США были обнаружены канадские суда, ведущие незаконную ловлю рыбы недалеко от побережья Алеутских островов. Только в 1898 году был заключён компромисс с британцами и произошла выплата ими компенсации.

В 1891 дипломатический кризис возник в Чили, который позже был назван Балтиморским кризисом. Посол США Патрик Игэн предоставил убежище чилийцам, спасавшимся от гражданской войны. Это очень сильно натянуло отношения между двумя странами. В то же самое время с американского крейсера USS Baltimore (C-3), стоявшего в порту города Вальпараисо, на берег сошли моряки, которые были встречены чилийской армией. Между ними произошло вооружённое столкновение. Двое американцев было убито. Узнав об этом, Гаррисон пригрозил разрывом дипломатических отношений, если не поступят извинения. Тогда вмешался Джеймс Блейн, и вскоре отношения с Чили нормализовались.

С самого начала правительства перед Гаррисоном стояла проблема Гавайев. После свержения королевы Лилиуокалани новое республиканское правительство во главе с Сэнфордом Доулом подало прошение об аннексии Гавайев США. Гаррисона интересовали Гавайи, в частности он хотел создать базу ВМС США в Пёрл-Харборе. 1 февраля 1893 года посол США на Гавайях признал новое правительство. То же самое через некоторое время сделал и Гаррисон, но акт об этом должен был пройти Сенат. К моменту вступления в должность Гровера Кливленда процедура всё ещё не была завершена, и вскоре новоизбранный президент заявил о непризнании республиканского правительства Гавайев. Соответственно, акт о признании был изъят из Сената.

Судебные назначения

За время своего правления Бенджамин Гаррисон назначил четырёх судей в Верховный суд США, ими были:

— Дэвид Брюэр;
— Генри Браун;
— Джордж Ширас;
— Хоуэлл Джексон;

Помимо Верховного суда, Гаррисон назначил десять судей в апелляционные суды, двух в окружные суды штатов, и 26 в Федеральные окружные суды.

Новые штаты

На момент прихода Гаррисона в Белый дом начиная с 1877 года ни одна территория не была принята в состав США, так как большая часть демократов в Конгрессе не желала принимать территории, где правительство состоит в большинстве своём из республиканцев. Наконец, в 1889 году Конгресс подтвердил вхождение Северной и Южной Дакоты (2 ноября), Монтаны (8 ноября), и Вашингтона (11 ноября). В 1890 году были приняты Айдахо (3 июля) и Вайоминг (10 июля).

Кампания переизбрания

Из-за ухудшения экономического положения и «Паники 1893 года» однопартийцы Гаррисона всерьёз ставили под сомнение его переизбрание. На будущих выборах они хотели выдвинуть Джеймса Блейна, но он снова отказался. 7-10 июня 1892 года в Миннеаполисе прошла Национальная республиканская конвенция, на которой выдвинули Гаррисона.

За две недели до выборов, 25 октября, умерла от туберкулёза жена Гаррисона, Кэролайн. Из-за её болезни Бенджамин не участвовал в своей избирательной кампании.

Гровер Кливленд, как и грозился, победил на выборах и стал 24-м президентом США.

После президентства

После ухода с поста президента, в июне 1893 года Гаррисон посетил Всемирную выставку в Чикаго. После её окончания он вернулся в свой дом в Индианаполисе.

Несколько месяцев в 1894 году Гаррисон жил в Сан-Франциско, так как преподавал в Стэнфордском университете. В 1896 некоторые однопартийцы Гаррисона предлагали ему снова баллотироваться на должность президента, но он отказался. Вместо этого он проехал с речами по стране, в которых призывал голосовать за Уильяма Мак-Кинли.

С июля 1895 и до конца жизни Гаррисон являлся членом Совета попечителей Университета Пердью. В 1899 посетил Первую мирную конференцию в Гааге.

В 1900 Гаррисон вызвался помочь Венесуэле в конфликте с Великобританией по поводу Гайаны-Эссекибо. Вскоре он отправился в Париж, где 25 часов спорил в суде. Хотя он проиграл дело, его юридические аргументы принесли ему славу.

В феврале 1901 Гаррисон заболел гриппом. Его пытались вылечить паровой ингаляцией, но состояние только ухудшалось. Он умер от пневмонии в своём доме в среду, 13 марта 1901 в возрасте 67 лет. Похоронен на кладбище Краун Хилл в Индианаполисе. Рядом также покоятся его жена Кэролайн и дочь Мэри.

Память

— Был увековечен на шести почтовых марках, впервые 18 ноября 1902 года;
— В 1941 году одно из судов типа «Либерти» было названо SS Benjamin Harrison;
— В 1951 году дом Бенджамина Гаррисона в Индианаполисе был открыт как музей и библиотека. В 1964 году он был внесён в Национальный реестр исторических мест;
— Форт Бенджамин Гаррисон и Парк Гаррисон близ Лоуренса, Индиана, также названы в его честь;
— В 2012 году была выпущена монета в 1$ с его изображением в рамках специальной программы;

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Гаррисон, Бенджамин

Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель подает как нечто сверхъестественно прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
– Ah! voyons. Contez nous cela, vicomte, [Расскажите нам это, виконт,] – сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем то a la Louis XV [в стиле Людовика XV] отзывалась эта фраза, – contez nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…
Князь Василий улыбнулся.
– Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
– Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой…
– Папа! – опять тем же тоном повторила красавица, – мы опоздаем.
– Ну, au revoir, [до свиданья,] прощайте. Видите?
– Так завтра вы доложите государю?
– Непременно, а Кутузову не обещаю.
– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]