Бенеш, Эдвард

Эдвард Бенеш
Президент Чехословакии
18 декабря 1935 года — 5 октября 1938 года
Глава правительства:	Милан Годжа Ян Сыровый
Предшественник:	Томаш Гарриг Масарик Милан Годжа (и.о.)
Преемник:	Эмиль Гаха
Президент Чехословакии в изгнании
1939 год — 28 октября 1945 года
Глава правительства:	Ян Шрамек Зденек Фирлингер
Предшественник:	должность учреждена; Эмиль Гаха как президент Чехословакии
Преемник:	должность упразднена; он сам как президент Чехословакии
Президент Чехословакии
28 октября 1945 года — 7 июня 1948 года (де-факто с 16 мая 1945 года)
Глава правительства:	Зденек Фирлингер Клемент Готвальд
Предшественник:	должность восстановлена; он сам как президент в изгнании
Преемник:	Клемент Готвальд
Премьер-министр Чехословакии
26 сентября 1921 года — 7 октября 1922 года
Президент:	Томаш Гарриг Масарик
Предшественник:	Ян Черный
Преемник:	Антонин Швегла
Министр иностранных дел Чехословакии
14 ноября 1918 года — 18 декабря 1935 года
Глава правительства:	Карел Крамарж Властимил Тусар Ян Черны он сам Антонин Швегла Ян Черны Франтишек Удржал Ян Малипетр Милан Годжа
Президент:	Томаш Гарриг Масарик
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Милан Годжа
Председатель Генеральной Ассамблеи Лиги Наций
1935 год — 1936 год
Предшественник:	Франсиско Кастильо Нахера
Преемник:	Карлос Сааведра Ламос
Рождение:	Кожлани (Австро-Венгрия; ныне — Чехия)
Смерть:	Сезимово-Усти, Чехословакия
Место погребения:	Сезимово-Усти
Отец:	Матей Бенеш (1843—1910)
Мать:	Анна Петронила (1840—1909)
Дети:	нет
Награды:

Э́двард Бе́неш (чеш. Edvard Beneš; 28 мая 1884, Кожлани, Королевство Богемия, Цислейтания, Австро-Венгрия — 3 сентября 1948, Сезимово-Усти, Южная Чехия, Чехословакия) — государственный и политический деятель Чехословакии (Чехии). Второй президент Чехословакии в 1935—1948 годах (фактически в период с 1935 по 1938 и с 1945 по 1948 год, в 1938—1945 годах за границей, в 1940—1945 годах как президент в изгнании; с точки зрения теории продолжения существования Чехословацкого государства в 1938—1945 годах, признанной державами-победительницами во Второй мировой войне, президентские полномочия в период 1938—1945 годов не прекращались). Один из руководителей движения за независимость Чехословакии в годы Первой мировой войны, министр иностранных дел Чехословакии в 1918—1935 годах, руководитель чехословацкого зарубежного Сопротивления в годы Второй мировой войны

Детство и юность, годы учёбы

Эдвард Бенеш родился неподалёку от города Раковник в Центральной Чехии в семье небогатого крестьянина. В 1896—1904 годах учился в гимназии в Виноградах (ныне район Праги). В 1904 году поступил в Свободную школу политических и социальных наук в Сорбонне (Париж, Франция), учился также в Берлине, степень доктора прав получил в 1908 году в Дижоне. Годом позже в Праге защитил диссертацию на степень доктора философии.

Преподавал в коммерческой академии в Праге, в 1912 году получил должность доцента на философском факультете пражского Карлова университета. Опубликовал несколько монографий по социологии, как журналист выступал в социал-демократической печати.

В движении за независимость Чехословакии

После начала Первой мировой войны принял активное участие в организации внутреннего антиавстрийского движения (т. н. «чешская мафия»), в частности, обеспечивал связь групп сторонников независимости Чехии с находившимся в эмиграции в Швейцарии Томашем Масариком. Под угрозой ареста 1 сентября 1915 года выехал в эмиграцию, где стал одним из ближайших сотрудников руководителя заграничного движения за независимость Чехословакии Т. Г. Масарика. Организовал курс популяризаторских лекций о чехах и словаках в Сорбонне, публиковал статьи во французских газетах и брошюры с обоснованием требования независимости Чехословакии от Австро-Венгрии.

В 1916 году вместе с Масариком и М. Р. Штефаником создал Чехословацкий национальный совет — прообраз правительства будущего государства, признанный Францией, Англией и Италией. Провёл успешные переговоры с представителями государств Антанты, завершившиеся согласием последних на формирование во Франции, Италии и России Чехословацких легионов, принявших в 1917—1918 годах активное участие в боевых действиях на стороне Антанты, а также в Гражданской войне в России в 1918—1920 годах и признанных одной из воюющих сторон.

Вскоре после провозглашения Чехословакией независимости 28 октября 1918 года был назначен министром иностранных дел в первом чехословацком правительстве Карела Крамаржа. Занимал должность министра без перерыва на протяжении 17 лет (1918—1935) в 14 разных кабинетах министров.

Был одним из руководителей чехословацкой делегации на Парижской мирной конференции. Версальский, Сен-Жерменский и Трианонский мирные договоры подтвердили независимость Чехословакии и установили выгодные для нового государства границы, в частности, в Южной Словакии; в состав Чехословакии была также передана Подкарпатская Русь (ныне — Закарпатская область Украины). Роль Бенеша в движении за независимость Чехословакии первый президент страны Масарик охарактеризовал в книге «Мировая революция» (1925) так: «Без Бенеша у нас не было бы республики».

Лига Наций и Малая Антанта

Бенеш приобрёл большую известность в европейской политике 1920—30-х годов как один из организаторов Лиги Наций. Занимал различные посты в её руководстве, в 1935 году был её председателем. Внешнюю политику Чехословакии Бенеш построил прежде всего на дружественных отношениях с Францией (союзнический договор 1924 года) и другими державами-победительницами в Первой мировой войне. С Югославией и Румынией по инициативе Бенеша Чехословакия заключила политический и военный союз, направленный главным образом против попыток ревизионизма со стороны Венгрии, получивший название «Малая Антанта». В 1930-е годы Бенеш был одним из сторонников построения системы коллективной безопасности в Европе, нарастающая опасность агрессии со стороны нацистской Германии вела его к признанию де-юре СССР и заключению союзнического договора между Чехословакией и СССР.

Второй президент Чехословакии

Бенеш играл также важную роль во внутренней политике, будучи одной из опор «Града» — политических сил, близких к президенту Масарику. В 1921—1922 годах был премьер-министром. С 1926 года — в руководстве Чехословацкой национально-социалистической партии, влиятельной силы, поддерживавшей «Град» (президентскую администрацию).

После отставки президента Масарика 18 декабря 1935 года был избран вторым президентом Чехословакии. Соперником на выборах был Богумил Немец. Избранию предшествовали длительные закулисные переговоры, связанные с тем, что влиятельные правые и консервативные силы первоначально выступали против избрания Бенеша президентом, считая его слишком «левым» политиком. В результате, однако, Бенеш набрал в парламенте подавляющее большинство голосов — за него голосовали практически все чешские партии, включая коммунистов, и Глинкова словацкая народная партия; против выступили представители партии Генлейна и чешские крайне правые.

В сентябре 1938 г. Бенеш, в поиске выхода из напряженной ситуации в Судетах, грозившей перерасти в международный кризис, предложил правительствам в Париже и Лондоне свой «секретный план», предусматривающий передачу Германии части Судет и параллельным выселением в Германию еще одного миллиона судетских немцев из Чехословакии. Этот план был сообщен как посланникам Франции и Великобритании в Праге, так и французскому кабинету через личного представителя Бенеша – министра социальной опеки Яромира Нечаса . После принятия на Мюнхенской конференции 30 сентября 1938 г. решения о передаче Судет Германии, Бенеш одобрил (с протестом) этот шаг.

5 октября Бенеш ушёл в отставку. Покинул страну, жил в Лондоне, затем в Соединённых Штатах как частное лицо. Выразил протест руководителям демократических государств после оккупации чешских земель Германией в марте 1939 года.

Во главе зарубежного Сопротивления

После начала Второй мировой войны Бенеш вернулся к активной политической деятельности. Его целью стало аннулирование Мюнхенского соглашения, восстановление независимости Чехословакии и её «версальских» границ. Бенеш и его соратники опирались на теорию продолжения существования Чехословацкого государства, в соответствии с которой все изменения, происходившие после 29 сентября 1938 года, включая образование на месте Чехословакии Протектората Богемия и Моравия и Словацкого государства, не имели юридической силы.

В 1940 году Бенеш создал в Лондоне правительство Чехословакии в изгнании и возглавил его в ранге президента. К 1942 году ему удалось добиться признания существования Чехословакии и аннулирования Мюнхенского соглашения всеми державами антигитлеровской коалиции, в том числе СССР.

Будучи руководителем зарубежного чехословацкого Сопротивления, Бенеш координировал действия чехословацких подразделений, сражавшихся на фронтах в составе союзных армий, а также поддерживал связь с внутренним Сопротивлением в чешских землях.

В декабре 1943 года Бенеш в Москве подписал договор о дружбе и союзных отношениях с Советским Союзом, который предзнаменовал новую внешнеполитическую ориентацию Чехословакии. Союз с СССР стал краеугольным камнем политики страны.

В апреле 1945 года на освобождённой территории Чехословакии — в словацком городе Кошице — Бенешем было назначено новое правительство т. н. Национального фронта, ведущую роль в котором играли коммунисты.

16 мая 1945 года Эдвард Бенеш вернулся в освобождённую Прагу, где был восторженно встречен населением.

В народно-демократической Чехословакии

28 октября 1945 года временный парламент страны подтвердил президентские полномочия Бенеша, а 19 июля 1946 года он вновь был избран на пост президента новым составом парламента — голосование было единогласным.

Ещё во время войны, а также в летние и осенние месяцы 1945 года, в условиях отсутствия избранного парламента, Бенеш подписывал так называемые президентские декреты Бенеша, имевшие силу закона, в том числе об изгнании немцев из Чехословакии и конфискации имущества немцев, венгров, предателей и коллаборционистов, о чрезвычайных Народных судах над нацистами и изменниками, а также о национализации крупных промышленных предприятий и банков.

В послевоенной Чехословакии, где установился режим так называемой «народной демократии», Бенеш был самым популярным политиком, однако, сочувствуя демократическим силам в борьбе за власть с коммунистами, практически не вступал в публичную политическую полемику. В то же время коммунисты постепенно оттесняли его от власти.

Вторая отставка и смерть

Во время политического кризиса в феврале 1948 года Бенеш уступил давлению коммунистов во главе с премьер-министром Клементом Готвальдом, в результате чего принял отставку министров трёх демократических партий и согласился с изменениями в правительстве, в результате которых все рычаги власти в Чехословакии оказались в руках Коммунистической партии.

Между тем, к принятию этого решения Э. Бенеша подталкивал СССР. За некоторое время до передачи власти Готвальду Бенеш встречался с Павлом Судоплатовым, прибывшим в Прагу по личному указанию Сталина. Судоплатов сообщил Бенешу, что если тот откажется покинуть пост и передать власть коммунистам, то СССР обнародует сведения о сотрудничестве Бенеша с НКВД, в частности, расписку о передаче Бенешу агентом НКВД 10000 долларов в 1939 году. Кроме того, Судоплатов сообщил, что в Праге уже находятся около 400 советских спецназовцев, имеющих приказ силой поставить Готвальда у власти. Опасаясь кровопролития, Бенеш вынужден был принять условия Сталина.

Непосредственно после этого Бенеш покинул Прагу и поселился на своей вилле в южночешском городе Сезимово-Усти (95 км южнее Праги). В столице он появился лишь дважды — на похоронах министра иностранных дел Яна Масарика и праздновании 600-летия Карлова университета, однако продолжал ещё несколько месяцев занимать должность президента. В мае 1948 года Бенеш отказался подписать новую конституцию страны, разработанную коммунистами, а 7 июня подал в отставку, обосновав в официальном письме парламенту своё решение состоянием здоровья. 14 июня Национальная ассамблея избрала президентом республики Готвальда.

Вскоре после этого (3 сентября 1948 года) Эдвард Бенеш умер, похоронен в Сезимово-Усти.

Политический портрет

Эдвард Бенеш был политиком социал-реформистского толка. В своей политической деятельности он опирался на философию позитивизма и достижения общественных наук, в первую очередь социологии, которой занимался на профессиональном уровне. Идеи Т. Г. Масарика о гуманизме и демократии как основах чехословацкой государственности Бенеш защищал в своих работах 1920-х годов («Мировая война и наша революция» (чеш. Světová válka a naše revoluce, 2 тт.), «О нашей демократии» (чеш. O naší demokracii) и др.). Второй президент Чехословакии был также приверженцем идеи единства чехословацкого народа, что не раз приводило к его конфликтам со словацкой политической элитой.

Перед Второй мировой войной, в бытность президентом в изгнании и после войны Бенеш воспринимался многими в Чехословакии как национальный лидер, истинный наследник Масарика и демократ. В духе культа первого президента Чехословакии, называемого «Президентом-Освободителем», Бенеш нередко именовался в печати, a иногда и на официальном уровне, «Президентом-Созидателем» (чеш. President Budovatel). Значительная часть политической элиты Чехословакии, в особенности правые силы, однако, относились к Бенешу отрицательно, нередко с откровенной ненавистью. Это же можно сказать о руководстве Судетонемецкой партии и германских нацистах. В сентябре 1938 года Бенеша провозгласил своим личным врагом Адольф Гитлер.

Существует версия, что в 1937 году Бенеш передал советскому руководству полученные от разведки материалы, которые привели к судебному процессу над Тухачевским, обвинённым в связях с немцами, и другими военачальниками Красной армии («дело Тухачевского»).

Мюнхенское соглашение Бенеш воспринял как предательство Чехословакии со стороны западных демократий (чешский историк Ян Тесарж пишет о развившемся у президента «Мюнхенском комплексе», предопределявшем его дальнейшую политику). В поисках более прочного союзника, который мог бы обеспечить границы Чехословакии по окончании войны, Бенеш обратился к Советскому Союзу. В послевоенной Чехословакии Бенеш предполагал обновить демократию, однако сделать её гораздо более социально ориентированной, «народной», а само государство превратить в национальную, славянскую республику. В своих книгах 1940-х годов («Демократия сегодня и завтра» (чеш. Demokracie dnes a zítra), «Размышления о славянстве» (чеш. Úvahy o Slovanstvu), двухтомные воспоминания «Мюнхенские дни» (чеш. Mnichovské dny) и «От Мюнхена к новой войне и новой победе» (чеш. Od Mnichova k nové válce a novému vítězství) Бенеш подробно излагает эти идеи, а также своё видение Чехословакии как моста между демократическим Западом и славянским Востоком.

Февраль 1948 года положил конец надеждам президента Бенеша — всю полноту власти в стране получили коммунисты, под руководством которых Чехословакия безоговорочно вошла в состав социалистических стран.

В настоящее время вокруг фигуры Эдварда Бенеша, в особенности о его деятельности в переломные моменты истории (в период Первой и Второй мировых войн, во время Мюнхенского диктата, в февральских событиях) ведутся споры как в самой Чехии, так и за её пределами (прежде всего в Германии). Организации судетских немцев и ряд политиков в Германии требуют отмены декретов Бенеша.

В 2004 году парламент Чехии принял Закон № 292/2004 Собрания законодательства Чешской республики, гласящий: «Доктор Эдвард Бенеш имеет заслуги перед государством». В 2005 году на Лоретанской площади в Праге был установлен памятник Бенешу.

Литература

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. Edvard Beneš

• Brod, Toman. Osudový omyl Edvarda Beneše. Praha: 2003
• Klímek, Antonín. Boje o Hrad. Praha: 1996
• Peroutka, Ferdinand. Budování státu I—IV. Praha: 1934—1938
• Zeman, Zdeněk. Edvard Beneš. Politický životopis. Praha: 1997
• Gulyás, László. [www.hungarianhistory.com/lib/8gulyas.pdf BENEŠ. Statesman or charlatan? The plans and the reality. 1908-1948.] Toronto: Corvinus, 2007.
• Марьина В. В. Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш: политик и человек. 1884—1948. М.: «Индрик», 2013. — 488 с. ISBN 978-5-91674-243-5
• Marès, Antoine. [books.google.fr/books?id=rQMpBgAAQBAJ&printsec=frontcover&dq=inauthor:%22Antoine+Mar%C3%A8s%22&hl=ru&sa=X#v=onepage&q&f=false Edvard Beneš. Un drame entre Hitler et Staline.] Paris : Perrin, 2015

Ссылки

• [www.radio.cz/ru/rubrika/progulki/pobedy-i-porazheniya-edvarda-benesha Победы и поражения Эдварда Бенеша]
• [www.radio.cz/ru/rubrika/progulki/politik-i-chelovek-edvard-benesh Политик и человек Эдвард Бенеш]

Отрывок, характеризующий Бенеш, Эдвард

– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…