Муссолини, Бенито

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бенито Муссолини»)
Перейти к: навигация, поиск
Запрос «Муссолини» перенаправляется сюда; см. также другие значения.
Бенито Муссолини
Benito Mussolini<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
40-й Председатель Совета Министров Италии
31 октября 1922 года — 25 июля 1943 года
Монарх: Виктор Эммануил III
Предшественник: Луиджи Факта
Преемник: Пьетро Бадольо
Глава правительства, Дуче фашизма и основатель Империи
24 декабря 1925 года — 25 апреля 1945 года
Предшественник: титул учреждён
Преемник: титул упразднён
Министр иностранных дел Италии
30 октября 1922 года — 12 сентября 1929 года
Предшественник: Карло Шанцер
Преемник: Дино Гранди
20 июля 1932 года — 9 июня 1936 года
Предшественник: Дино Гранди
Преемник: Галеаццо Чиано
5 февраля — 25 июля 1943 года
Предшественник: Галеаццо Чиано
Преемник: Раффаэле Гуарилья
Дуче Итальянской социальной республики
23 сентября 1943 года — 25 апреля 1945 года
Предшественник: должность учреждена
Преемник: должность упразднена
Министр иностранных дел Итальянской социальной республики
23 сентября 1943 года — 25 апреля 1945 года
Предшественник: должность учреждена
Преемник: должность упразднена
 
Рождение: 29 июля 1883(1883-07-29)
Предаппио, Эмилия-Романья, Королевство Италия
Смерть: 28 апреля 1945(1945-04-28) (61 год)
Джулино-ди-Медзегра, Медзегра, Ломбардия, Королевство Италия
Место погребения: Предаппио
Отец: Алессандро Муссолини
Мать: Роза Мальтони
Супруга: Ракель Муссолини, урождённая Гвиди
Дети: сыновья: Витторио, Бруно и Романо
дочери: Эдда и Анна-Мария
от первой жены Иды Далзер
сын: Бенито Альбино
Партия: Итальянская социалистическая партия
(1901—1914)
Итальянский союз борьбы
(1919—1921)

Национальная фашистская партия (1921—1943)
Республиканская фашистская партия (1943—1945)

 
Военная служба
Годы службы: 1915—1917
Принадлежность: Королевство Италия Королевство Италия
Звание: Первый маршал Империи
Сражения: Первая мировая война
 
Автограф:
 
Награды:

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Бени́то Ами́лькаре Андре́а Муссоли́ни (итал. Benito Amilcare Andrea Mussolini [beˈniːto musːoˈliːni]; 29 июля 1883, Предаппио, Эмилия-Романья — 28 апреля 1945, Джулино-ди-Медзегра, Медзегра, Ломбардия) — итальянский политический и государственный деятель, публицист, лидер Национальной фашистской партии (НФП), диктатор, вождь («дуче»), возглавлявший Италию как премьер-министр в 1922—1943 годах. Первый маршал Империи (30 марта 1938). После 1936 года его официальным титулом стал «Его Превосходительство Бенито Муссолини, глава правительства, Дуче фашизма и основатель империи»[1]. После свержения в 1943—1945 годах возглавлял марионеточную Итальянскую социальную республику, контролировавшую при поддержке немцев часть территории Италии.

Муссолини был одним из основателей итальянского фашизма, включавшего в себя элементы корпоративизма, экспансионизма и антикоммунизма в сочетании с цензурой и государственной пропагандой[2][3].

Среди достижений внутренней политики правительства Муссолини в период 1924—1939 годов были успешная реализация программы общественных работ, таких как осушение Понтийских болот; улучшение занятости населения, а также модернизация системы общественного транспорта. Муссолини также решил Римский вопрос путём заключения Латеранских соглашений между Королевством Италия и Папским престолом. Ему также приписывают обеспечение экономического успеха в колониях Италии[4].

В период правления Муссолини была ограничена часть прав и свобод населения, был установлен тоталитарный режим. Известны случаи применения политических репрессий. Возглавляя семь министерств (включая министерства обороны и внутренних дел) и будучи одновременно премьер-министром, ликвидировал практически все ограничения на свою власть, строя таким образом полицейское государство. По его приказу на Сицилии была предпринята достаточно удачная попытка разгромить мафию, при этом осаждались города, применялись пытки, женщин и детей держали в качестве заложников.

Экспансионистская внешняя политика, обосновывавшаяся необходимостью восстановления Римской империи, первоначально увенчалась завоеванием Эфиопии и Албании и вынудила его к союзу с нацистской Германией и участию во Второй мировой войне в составе стран Оси, в которую Италия вступила 10 июня 1940 года, напав на Францию. Война протекала крайне неудачно для Италии, которая в 1940—1941 годах потерпела серию сокрушительных поражений в Ливии, Египте и Греции, вынуждая Германию постоянно приходить на помощь своему союзнику. Позиции Муссолини были окончательно подорваны весной 1943 года после разгрома немецко-итальянских войск в северной Африке и Сталинграде, в результате чего Италия лишилась всех колоний и корпуса на Восточном фронте. После вторжения союзников на территорию Италии летом 1943 года, Муссолини был отстранен от власти и арестован Большим фашистским советом при поддержке короля Виктора Эммануила III, однако вскоре освобождён в результате немецкой спецоперации. Под давлением Гитлера[5], Муссолини в качестве альтернативы королевскому правительству, перешедшему на сторону союзников, провозгласил Итальянскую социальную республику на севере Италии, полностью зависимую от поддержки немцев и непризнанную на международном уровне, которая продолжила войну на стороне Германии. В апреле 1945 года немецкие и лояльные Муссолини войска в Италии окончательно разгромлены союзниками, а сам Муссолини захвачен и казнён итальянскими партизанами за два дня до смерти Гитлера.





Содержание

Ранние годы

Бенито Муссолини родился 29 июля 1883 года в деревне Варано ди Коста близ селения Довиа, что рядом с деревней Предаппио (итал. Predappio) провинции Форли-Чезена в Эмилии-Романье. Отец, не имевший образования, но активно интересовавшийся политической жизнью, дал старшему сыну имя Бенито в честь мексиканского реформатора-президента Бенито Хуареса, а также дал ему два других имени — Андреа и Амилькаре, в честь социалистов Андреа Косты и Амилькаре Чиприани[6][7].

Семья Бенито Муссолини занимала три небольшие комнаты на втором этаже трёхэтажного дома[8]. Его мать Роза Мальтони была учительницей и набожной католичкой[9]. Отец, Алессандро Муссолини (1854—1910), зарабатывал на жизнь кузнечным и столярным ремёслами. Он — воинствующий социалист[10] (составлял тексты воззваний и выступал на митингах), за свои идеи несколько раз попадал в тюрьму, горячий поклонник русского революционера Бакунина[11], был членом Второго (Социалистического) Интернационала. Он познакомил сына с анархо-синдикалистскими, антиклерикальными и антимилитаристскими идеями[8]. Будучи маленьким мальчиком, Муссолини помогал своему отцу в кузнечном деле[12]. Под влиянием отца Бенито тоже стал социалистом. Отец был социалистом и республиканцем, но также придерживался националистических взглядов в некоторых вопросах, в частности в отношении итальянцев, живущих на территории Австро-Венгерской империи[12]. Из-за конфликта между родителями в отношении религии Муссолини, в отличие от большинства итальянцев, был крещён не сразу после рождения, а много позже.

В цикле документальных фильмов «Диктаторы. Тайны великих вождей» упоминается, что Бенито уже в 4 года научился читать, а в 5 лет играл на скрипке.[13] Несмотря на то, что Муссолини жили небогато, они могли позволить себе оплатить учёбу старшего сына, которого определили в церковную школу в Фаэнце в 1892 году[8]. Жизнь в школе жёстко регламентировалась различными правилами и установлениями. Первый год обучения в школе Муссолини отметил тем, что пырнул ножом старшего по возрасту мальчика[14]. После слёз матери и вмешательства епископа Форли директор изменил решение об исключении его из школы[14]. В 1895 году из-за буйного неуправляемого поведения его пришлось перевести в другую школу. Уже тогда будущий дуче пытался руководить товарищами, был злопамятен и жесток, часто влезал в драки. Муссолини перенял характер отца[8].

С 1900 года Муссолини активно интересовался политикой, вступил в социалистическую партию, писал статьи для социалистических газет в Форли и Равенне.

После окончания гимназии в 1901 году получил диплом преподавателя младших классов и устроился на работу в деревне Пьеве-Саличето (муниципалитет Гуальтьери), где вскоре возглавил социалистов и стал членом местного комитета трудящихся[7][9].

Политический журналист и солдат

Чтобы избежать военной службы, Муссолини в 1902 году эмигрировал в Швейцарию[10]. Он некоторое время работал каменщиком в Женеве, однако не смог найти себе постоянную профессиональную работу и бродяжничал. Бенито быстро выделился из массы итальянских эмигрантов, так как умел читать, писать, складно говорить и сносно изъясняться по-французски[8]. Ещё в годы учёбы Муссолини пристрастился к публичным выступлениям, полюбил аплодисменты и внимание толпы. Он пробовал себя в роли оратора уже с 18 лет, выступая перед небольшими аудиториями.

В 1902 году в Лозанне познакомился с видным экономистом и социалистом профессором Вильфредо Парето, посещал его лекции[15].

На одном из политических собраний он познакомился с марксистами Анжеликой Балабановой и Владимиром Лениным[16][17]. Балабанова происходила из богатой еврейской семьи, живущей на Украине. Благодаря ей Муссолини стал читать Ницше, Штирнера, Маркса, Бабёфа, Сореля[18]. На Муссолини произвела большое впечатление работа Сореля, акцент в которой был сделан на потребности в свержении декадентской либеральной демократии и капитализма при помощи насилия, прямого действия и всеобщей забастовки[10]. В это время он присоединился к марксистскому социалистическому движению. Муссолини навсегда остался ярым приверженцем прямого действия, не скованного никакими моральными преградами.

В 1903 году Муссолини по запросу Италии был арестован швейцарской полицией за уклонение от призываК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3275 дней], но уже в ноябре 1904 года, после погашения судимости в результате амнистии по случаю дня рождения принца Умберто, он был депортирован в Италию и впоследствии добровольцем записался в итальянскую армию. Он прибыл в военный округ Форли и 30 декабря 1904 года начал проходить военную службу в 10-м берсальерском полку в Вероне. 19 января 1905 года он получил разрешение отлучиться домой и оказать помощь умирающей матери. После этого Муссолини вернулся в полк для дальнейшего прохождения военной службы, по окончании которой получил благодарность за хорошее исполнение своих обязанностей. После двухлетней службы в армии (с января 1905 года по сентябрь 1906) Муссолини 4 сентября 1906 года вернулся в Предаппио для продолжения преподавательской деятельности[19].

Вскоре после этого он отправился работать в Тольмеццо, где 15 ноября получил должность заместителя директора школы. У него были прекрасные отношения с учениками, но за громогласную декламацию стихов его считали чудаком[20]. В ноябре 1907 года Муссолини получил квалификацию, позволявшую обучать французскому языку, а в марте 1908 года он стал профессором французского колледжа, где обучал итальянскому языку, истории и географии. В Онелье он стал редактором социалистического еженедельника «La Lima», в котором критиковал правительство Джолитти и Ватикан, обвиняя их в защите интересов капитализма, а не пролетариата. Муссолини понимал, что журналистика может быть политическим инструментом. В 1907 году Муссолини стали называть «пикколо дуче» — маленький вождь[21]. Этой чести он удостоился после высылки из кантона Женевы. Спустя несколько лет этот титул, но уже без определения «пикколо» замелькал в газете революционной фракции итальянских социалистов «Ла Соффита» («Чердак»).

Возвратившись в Предаппио, Муссолини организовал забастовку сельскохозяйственных рабочих. 18 июля 1908 года он был арестован за угрозы в адрес директора сельскохозяйственной организации. Был приговорён к трём месяцам тюремного заключения, но после 15 дней его выпустили на свободу под залог. В сентябре того же года он был вновь помещён в тюрьму на десять дней за проведение несанкционированного митинга в Мельдоле.

В ноябре он переехал в Форли, где жил в арендованной комнате со своим отцом, который после этого открыл ресторан со своим партнёром Анной Ломбарди[22].

Политический журналист и социалист

После долгих поисков в феврале 1909 года Муссолини подыскали работу в австро-венгерском городе Тренто, населённом итальянцами. 6 февраля 1909 года он переехал в Тренто, столицу итальянского ирредентизма, где был избран секретарём Трудового центра, и стал руководителем своей первой ежедневной газеты «L'avvenire del lavoratore» («Будущее рабочего»). В Тренто он познакомился с социалистическим политиком и журналистом Чезаре Баттисти и стал редактировать его газету «Il Popolo» («Народ»). Для этой газеты он написал в соавторстве с Санти Корвайя[23] роман «Клаудиа Партичелла, любовница кардинала» («Claudia Particella, l’amante del cardinale»), который печатался с продолжением в течение 1910 года. Роман был радикально антиклерикальным, и несколько лет спустя, после перемирия Муссолини с Ватиканом, был изъят из обращения[10]. Вернувшись в Италию, он провёл некоторое время в Милане, а затем в 1910 году вернулся в свой родной Форли, где стал редактором еженедельного журнала «Lotta di classe» («Классовая борьба»). В это время он издал эссе «Трентино глазами социалиста» («Il Trentino veduto da un Socialista») в радикальном периодическом издании «La Voce»[24].

Радикализм и антиклерикализм Муссолини были только отголосками его раннего окружения и отражением собственного мятежного эгоизма, нежели результатом понимания и убеждённости. Его ненависть к угнетению не была той безликой ненавистью к системе, которую разделяли все революционеры. Она возникла из его личного чувства униженности и неудовлетворённости, из его страсти к самоутверждению и из решимости взять личный реванш.

— Анжелика Балабанова[25]

Дуче стремительно завоёвывал популярность в Итальянской социалистической партии. В этом ему помогал талант журналиста. Он писал статьи в больших количествах легко, без напряжения, используя простой, доступный массам язык, нередко переходя в своей лексике границы приличия. Он умел придумать броские заголовки, выбрать самые животрепещущие темы, больше других волнующие читателя, чувствовал настроения масс и знал наперёд, что они хотят услышать[26].

В сентябре 1911 года Муссолини выступил против колониальной войны в Ливии, организовал забастовки и манифестации, чтобы помешать отправке войск на фронт:
Военщина продолжает предаваться оргиям разрушения и убийства. С каждым днём огромная пирамида из принесённых в жертву человеческих жизней всё наглее вздымает свою окровавленную вершину.
В ноябре за свою антивоенную деятельность он попал в тюрьму на пять месяцев[10]. После освобождения он помог исключить из рядов Социалистической партии двоих «ревизионистов», поддерживающих войну, Иваноэ Бономи и Леонида Биссолати. В награду за это в апреле 1912 года Муссолини был назначен редактором газеты Социалистической партии «Avanti!» («Вперёд!»). Под его руководством тираж газеты увеличился с 20 тыс. до 80 тыс. экземпляров и она стала одной из самых читаемых в Италии[26][27].

После назначения Муссолини переселился в Милан. В июле 1912 года он принял участие в съезде социалистической партии в Реджо-нель-Эмилии. На съезде, говоря о неудавшемся покушении на короля, Муссолини заявил: «14 марта простой каменщик стреляет в короля. Этот случай показывает нам, социалистам, путь, по которому мы должны следовать»[27]. Зал встал и устроил ему овацию[27].

В 1913 году Муссолини опубликовал брошюру «Праведный Ян Гус» («Giovanni Hus, il veridico») — историческую и политическую биографию, описывающую жизнь и миссию чешского церковного реформатора Яна Гуса и его воинственных последователей, гуситов.

По словам итальянского художника Джерардо Доттори, посетившего Муссолини в 1933 году (уже диктатора) для написания его портрета, марксизм оказал значительное влияние на становление основателя фашизма в качестве не просто идеолога, но практика:

Муссолини принял меня в хорошо известном большом и длинном зале, где не было никакой мебели, кроме его письменного стола. За этим письменным столом и стоял Муссолини в своей обычной позе: скрестив руки и состроив мину Цезаря. Пришлось пройти достаточно большое расстояние от дверей до письменного стола. Муссолини предложил мне сесть, но сам остался стоять. После нескольких формальных слов о моей персоне он спросил меня, как я пришел в политику. Я ответил, что был социал-демократом, потом работал в профсоюзах и находился под сильным влиянием марксизма. Мой ответ странно подействовал на него. Его напряженные черты лица разгладились, лицо приобрело какое-то молодое и веселое выражение. Он быстро сел, наклонился ко мне через письменный стол и сказал: «Не правда ли, нужно пройти школу марксизма, чтобы обрести истинное понимание политических реальностей? Тот, кто не прошел школу исторического материализма, так и останется всего лишь идеологом».

— Джерардо Доттори[28]

Участие в Первой мировой войне и разрыв с социалистами

Отстаивая вначале нейтралитет Италии, он внезапно изменил свою позицию и поместил в «Аванти!» статью, где высказался за вступление в войну против Германии:

Отказываться проводить различия между одной войной и другой войной, позволять себе выступать против всех войн вообще — это свидетельство глупости, граничащей с идиотизмом. Тут, как говорится, буква убивает разум. Победа Германии означала бы конец свободы в Европе. Необходимо, чтобы наша страна заняла позицию, выгодную Франции[29].

Руководство социалистической партии вызвало Муссолини и потребовало от него объяснений. После споров Бенито пришлось оставить пост главного редактора «Аванти!» и он оказался, по сути дела, на улице.

Муссолини ездил по всей Италии с публичными выступлениями. Он обвинял социалистов в намерении задушить национальные чаяния народа, называл немцев «европейскими пиратами», а австрийцев — «палачами итальянского народа». Он утверждал, что «германский пролетариат, последовав за кайзером, уничтожил Интернационал и таким образом освободил итальянских рабочих от обязательства не вступать в войну». Муссолини провозгласил, что «нейтралитет в основе есть не что иное, как откровенный эгоизм»[30].

После вступления Италии в войну, в августе 1915 года, Муссолини призвали в армию и он был распределён в полк берсальеров, который был направлен на участок фронта у реки Изонцо. Товарищи по оружию ценили Муссолини за отзывчивость, оптимизм, образцовую храбрость — во время атак он первым выскакивал из окопа с возгласами «Да здравствует Великая Италия!»[31]. В конце ноября Муссолини попал в госпиталь из-за заболевания тифом.

В феврале 1916 года Муссолини получил чин капрала (в приказе о присвоении чина было указано: «за примерную службу, высокий моральный дух и храбрость истинного берсальера»)[32].

В феврале 1917 года при пристрелке миномёта мина взорвалась в стволе, и Муссолини получил тяжёлые ранения ноги, из-за чего был демобилизован[33].

Создание фашизма

Основные статьи: Фашизм, Итальянский фашизм

После окончания Первой мировой войны Муссолини пришёл к выводу, что социализм как доктрина потерпел крах. В 1917 году Муссолини начал свою политическую деятельность. В начале 1918 года Муссолини заявил, что для возрождения итальянской нации требуется «жёсткий и энергичный человек»[34]. Намного позже при жизни Муссолини сказал, что в 1919 году он чувствовал, что «социализм как доктрина был уже мёртв; он продолжал существовать лишь как недовольство»[35].

23 марта 1919 года в Милане Бенито Муссолини провёл учредительное собрание новой организации «Итальянский союз борьбы» (итал. «Fasci italiani di combattimento»)[34]. Из речи:
Мы позволим себе роскошь быть одновременно аристократами и демократами, революционерами и реакционерами, сторонниками легальной борьбы и нелегальной, и всё это в зависимости от места и обстоятельств, в которых нам придётся находиться и действовать.

На выборах в мае 1921 года Муссолини поддержал премьер-министра и лидера Либеральной партии Джованни Джолитти. В результате 35 депутатов от фашистов во главе с Муссолини прошли в Палату депутатов итальянского парламента. 7 ноября 1921 года «Итальянский союз борьбы» был преобразован в Национальную фашистскую партию.

Муссолини и фашистам удавалось быть одновременно революционерами и традиционалистами[36][37]. Это значительно отличалось от всего, что происходило в политике в то время, и иногда описывается как «Третий путь»[38]. Фашисты под руководством одного из приближённых Муссолини, Дино Гранди, сформировали вооружённые отряды ветеранов войны под названием «чернорубашечники» (или сквадристы) с целью восстановления порядка на улицах Италии сильной рукой. Между чернорубашечниками, коммунистами, социалистами и анархистами происходили столкновения, в том числе на парадах и демонстрациях. Правительство редко вмешивалось в действия чернорубашечников, отчасти из-за нависшей угрозы и широко распространённого опасения коммунистической революции. Число фашистов росло так быстро, что в течение двух лет образовалась Национальная фашистская партия в конгрессе в Риме. Кроме того, в 1921 году Муссолини был избран первый раз в Палату депутатов[7]. В тот же период, примерно с 1911 до 1938 года соратником, любовницей и биографом Муссолини была Маргарита Царфати[39].

Марш на Рим и первые годы у власти

См. также: Марш на Рим

27 октября 1922 года начался многотысячный поход на Рим сторонников фашистской партии. Однако правительственных войск, на которые мог бы рассчитывать Рим, было значительно больше. Испугавшись возможной гражданской войны, а, по некоторым сведениям, намёков на его возможное смещение дворцовым переворотом со стороны экономической элиты, король Виктор Эммануил III не подписал акт премьер-министра об объявлении чрезвычайного положения в стране и сопротивлении фашистам. Он провёл встречу с Муссолини и назначил того премьер-министром Италии[40]. Вскоре Виктор Эммануил III и Муссолини вместе встречали входящие в город отряды НФП. Уже к вечеру 30 октября Муссолини заканчивает формировать кабинет министров. Парламент, состоящий в основном из либералов, под нажимом проголосовал за доверие новому правительству.

Князь Торлония предоставляет Муссолини в качестве личной резиденции Вилла-Торлония за символическую плату в 1 лиру в год.

10 апреля 1923 года в Ватикане на встрече Муссолини и кардинала Пьетро Гаспарри Муссолини обещает очистить Италию от коммунистов и масонов, усилить санкции против тех, кто оскорбляет религию, установить изображения распятого Христа в школах и в судебных учреждениях, ввести обязательное религиозное воспитание в учебных заведениях и восстановить в армии должность военных священников[41].

Закон Ачербо

Основная статья: Закон Ачербо

Итальянский избирательный закон 1923 года, предложенный бароном Джакомо Ачербо и проведённый через итальянский парламент, согласно которому партия, набравшая «наибольшее количество» голосов (требовалось как минимум 25 %), получала 66 % мест в парламенте[42]. Оставшаяся треть мест распределялась между остальными партиями согласно пропорциональной системе. Закон давал значительные преимущества фашистской партии.

Политические репрессии

 Этот раздел должен быть полностью переписан.
На странице обсуждения могут быть пояснения.
Политическое убийство 10 июня 1924 года социалиста Джакомо Маттеотти, требовавшего аннулировать итоги выборов из-за совершённых нарушений, вызвало мгновенный кризис правительства Муссолини.

Правительство находилось в состоянии паралича несколько дней, и позднее Муссолини признался, что несколько решительных людей могли бы поднять общественность и начать переворот, который бы развалил фашистское правительство. Фашистский активист Америго Думини, который непосредственно руководил похищением и убийством Маттеотти, был заключён в тюрьму на два года. В течение следующих 15 лет Думини получал доход от Муссолини, фашистской партии, и других источников.

С 1927 по 1943 год в Специальный трибунал безопасности государства поступили обвинения в политических преступлениях против примерно 21000 человек; из них 15381 были оправданы предварительным расследованием, 5584 (в том числе 162 женщины) оказались под судом (988 человек оправданы). 4596 человек (в основном коммунисты, но также социалисты, анархисты и пр.) были осуждены в общей сложности на 28116 лет тюремного заключения[43].

Расистские взгляды

В 1923 году Муссолини назвал Рим «вечным сердцем нашей расы»[44].

В книге под названием «Неизвестный Муссолини» содержатся отрывки из дневников Петаччи, написанных между 1932 и 1938 годом. В частности, в дневниках рассказывается, что дуче считал Адольфа Гитлера чрезмерно сентиментальным человеком, однако завидовал славе и могуществу нацистского диктатора[45].

Он подчёркивал, что его расистские и антисемитские убеждения зародились ещё в 1920-х годах, то есть до того, как к Гитлеру пришла известность.

Я стал расистом ещё в 1921 году. Некоторые думают, что я в этом вопросе пытаюсь имитировать Гитлера, но это не так. Необходимо, чтобы итальянцы уважали свою расу[46].

Ещё одна запись в дневнике свидетельствует, что Муссолини был крайне недоволен тем, что итальянцы в африканских колониях завязывают отношения с местными жителями.

Каждый раз, когда получаю отчёт из Африки, я расстраиваюсь. Только сегодня, например, ещё пять человек были арестованы за сожительство с чернокожими. Ох уж эти грязные итальянцы, они способны разрушить империю быстрее чем за семь лет. Их не останавливает чувство расовой принадлежности[46].

В феврале 1922 года, во время визита в Пулу, Муссолини называл славян «низшими и варварскими» и заявлял, что «легко пожертвовать 500 000 варварами славянами ради 50 000 итальянцев»[47].

Однако с убийством Дольфуса, Муссолини пытался дистанцироваться от Гитлера, отвергнув большую часть расизма (в частности, нордицизм и германицизм) и радикального немецкого антисемитизма. Муссолини в этот период отклонил биологический расизм, по крайней мере в нацистском виде, а вместо этого выделил усиленное «италианизирование» частей итальянской империи, которую он хотел построить[48]. Он заявил, что идеи евгеники и в расовом отношении понятие «арийской нации» не могут быть возможны[48].

Когда немецко-еврейский журналист Эмиль Людвиг спросил Муссолини о его взглядах относительно расы, Муссолини воскликнул:

Раса! Это чувство, а не действительность: на девяносто пять процентов, по крайней мере, — это чувство. Ничто никогда не заставит меня поверить, что сегодня существуют биологически чистые расы. Достаточно забавно, что ни один из тех, кто провозгласил «величие» тевтонской расы, не был германцем. Гобино был француз, Хьюстон Чемберлен — англичанин, Вольтман — еврей, Лапуж — француз.

— Бенито Муссолини, 1933.[49]

Муссолини был особенно чувствителен к немецким обвинениям, что итальянцы — это смешанная раса. Обсуждая нацистское постановление, что немцы должны иметь паспорт, приписывающий их или к арийской расе, или к евреям, летом 1934 года, Муссолини поинтересовался, каким образом они будут определять членство в «германской расе»:

Но какая раса? Существует ли немецкая раса? Существовала ли она когда-нибудь? Будет ли существовать? Действительность, миф или обман теоретиков? Ну что ж, мы отвечаем — германской расы не существует. Любопытно. Ступор. Мы повторяем. Не существует. Мы не говорим так. Учёные говорят так. Гитлер говорит так.

— Бенито Муссолини, 1934[50]

Тем не менее в 1934 году Муссолини запретил[51] книгу «Чёрная любовь» о романе итальянки и негра. В 1929 году при основании Итальянской Академии евреи в неё включены не были, а в 1934 году в газетах была проведена антисемитская кампания[52]. Позже Муссолини издал ряд расистских законов:

  • 19 апреля 1937 — декрет о запрете смешения с эфиопами[51]
  • 30 декабря 1937 — декрет о запрете смешения с арабами[51]
  • 5 сентября 1938 — декрет об ограничении прав евреев[53]

Строительство диктатуры

Покушения

Эффективность фашистской пропаганды была на столь высоком уровне, что в стране отсутствовала сколь-нибудь серьёзная оппозиция режиму Муссолини. Социалист Тито Дзанибони[it] планировал застрелить Муссолини 4 ноября 1925 года из винтовки с оптическим прицелом в Риме во время парада по случаю седьмой годовщины окончания Первой мировой войны, но был схвачен полицией в назначенный день с оружием в номере гостиницы Dragoni, из окна которого он собирался вести огонь. Дзанибони был приговорён в 1927 году к заключению в лагере на острове Понца и вышел на свободу в 1943 году после падения Муссолини[54].

7 апреля 1926 года Виолета Гибсон стреляла в Муссолини из револьвера[55], пуля лишь задела его нос. Психиатрическая экспертиза признала Гибсон невменяемой. Желая сохранить хорошие отношения с Великобританией, Муссолини приказал выслать её на родину.

11 сентября 1926 года, молодой итальянец каменотес Джиованни, прибывший утром в тот же день из Марселя (Франция), где он вращался в анти-фашистских кругах, бросил бомбу в автомобиль Муссолини, возвращавшегося со своей дачи, но она, ударившись в рамку окна автомобиля, отскочила на землю, где и взорвалась после того, как автомобиль уже отъехал на большое расстояние. Осколками было легко ранено несколько случайных прохожих. Джиованни был сразу задержан на месте покушения.

31 октября 1926 года в 17.40 в г. Болонья 15-летний Антео Дзамбони выстрелил из револьвера по проезжавшей машине Бенито Муссолини, после чего был схвачен на месте и растерзан толпой[56][57][58].

Муссолини также пережил неудавшуюся попытку убийства в Риме анархистом Джино Лучетти[59] и спланированную попытку американского анархиста Михаила Ширру, которая закончилась поимкой Ширру и его казнью[60].

Члены «TIGR», словенской антифашистской группы, попытались подготовить убийство Муссолини в Капоретто в 1938 году, но и эта попытка была неудачна.

Полицейское государство

После 1922 года Муссолини взял под личный контроль министерства внутренних дел, иностранных дел, колоний, корпораций, обороны, и общественных работ. Были периоды, когда он возглавлял семь министерств одновременно, а также занимал должность премьер-министра страны. Он также был главой Фашистской партии и вооружённой фашистской милиции «чернорубашечников», которые подавляли всякое сопротивление режиму в городах и провинциях. Позже он сформировал ОВРА — личную службу безопасности дуче. Его действия были направлены на удержание власти в своих руках и предотвращение появления любого конкурента, в чём дуче преуспел.

Между 1925 и 1927 годом Муссолини постепенно ликвидировал практически все конституционные и обычные ограничения на свою власть, строя таким образом полицейское государство. Закон, принятый в канун Рождества 1925 года, изменил официальное название должности Муссолини с «председателя совета министров» на «главу правительства»[22]. Он больше не нёс ответственности перед парламентом и мог быть отстранён от дальнейшего исполнения своих полномочий лишь королём. Была упразднена местная автономия, а мэры были заменены подеста и консулами.

Все остальные партии были запрещены лишь в 1928 году, хотя на практике Италия стала однопартийным государством в 1925 году. В том же самом году, избирательный закон отменил парламентские выборы. Вместо этого Большой фашистский совет выбирал единый список кандидатов, которые были утверждены путём плебисцита. Большой совет был создан пятью годами ранее как партийный орган, но был «конституализирован» и стал высшим конституционным органом в государстве[22]. Большой совет имел право вынести на обсуждение вопрос об отстранении Муссолини от должности. Однако, только Муссолини мог созвать Большой совет и определить его повестку дня. Чтобы укрепить контроль над Югом, особенно Сицилией, он назначил Чезаре Мори префектом города Палермо, с требованием уничтожить мафию любой ценой. В телеграмме, Муссолини писал Мори:

У Вашего превосходительства карт бланш. Государственная власть должна быть безусловно, повторяю — безусловно восстановлена на Сицилии. Если существующие законы будут мешать Вам, это не будет проблемой. Мы издадим новые.

— [61]

Новый префект не колеблясь осаждал города, применял пытки, держал женщин и детей в качестве заложников, обязывая подозреваемых сдаться. За такие жестокие методы он получил прозвище «Железного префекта»[22]. Муссолини назначил Мори сенатором, а фашистская пропаганда возвестила стране, что мафия была разгромлена.

Экономическая политика

По всей Италии Муссолини начал несколько общественных строительных программ и правительственных инициатив для борьбы с экономическими трудностями и безработицей. Самая ранняя и одна из самых известных его программ была Зелёная революция, также известная как «Борьба за хлеб», при осуществлении которой было построено 5000 новых ферм и пять новых сельскохозяйственных городов на земле, освоенной при осушении Понтийских болот.

24 декабря 1928 года Муссолини утверждает «Программу комплексной мелиорации земель», благодаря которой за 10 лет страна получила более 7700 тыс. гектаров новых пахотных земель[30]. Заброшенные и невозделываемые территории были быстро приведены в порядок и заселены 78 тыс. крестьян из самых бедных районов Италии. Работы стали проводить на берегах реки По, на заболоченных равнинах по берегам Тирренского и Адриатических морей[30]. Более 60 тыс. гектаров болот, столетиями являвшихся рассадниками малярии, были осушены и разделены на 3 тыс. участков для бедных. Там же строились новые города[62]. С 1922 по 1930 год число клиник и больниц увеличилось в четыре раза[63]. На Сардинии в 1930 году был построен образцовый сельскохозяйственный город Муссолиния, который в 1944 году переименовали в Арборею. Этот город был первым из тех тысяч, что Муссолини надеялся построить по всей стране для улучшения сельскохозяйственного производства в стране. Этот план направил ценные ресурсы для производства зерна, вдали от других, менее экономически жизнеспособных сельскохозяйственных культур. Огромные тарифы, связанные с проектом, способствовали его неэффективности, а государственные субсидии, предоставляемые фермерам, толкнули страну в ещё большие долги[64]. Также Муссолини начал «Сражение за землю», политику, основанную на освоении земли, обрисованную в общих чертах в 1928 году. Инициатива осуществлялась с переменным успехом. Муссолини надеялся поднять благосостояние крестьян, но в действительности, выгоду от его политики получили только владельцы крупных поместий[65]. В то время такие проекты как осушение Понтийских болот в 1935 году были хороши для сельского хозяйства и в пропагандистских целях, обеспечивая занятостью безработных, и разрешая крупным землевладельцам контролировать субсидии, другие проекты в «Сражении за землю» велись не очень успешно. Эта программа была несовместимой со «Сражением за зерно» (маленькие участки земли были выделены неправильно для крупномасштабного производства пшеницы), а Понтийские болота были утрачены во время Второй мировой войны. Программа «Сражение за Землю» была прекращена в 1940 году.

Также он боролся с экономическим спадом, вводя программу «Золото для Родины», поощряя общественность добровольно жертвовать золотые драгоценности. Даже Ракеле Муссолини пожертвовала своё собственное обручальное кольцо. Собранное золото расплавили и превратили в золотые слитки, которые затем были распределены среди национальных банков.

Муссолини стремился к государственному контролю над бизнесом: в 1935 году Муссолини утверждал, что три четверти итальянских фирм находятся под государственным контролем[66]. В том же году он издал несколько указов для дальнейшего контроля экономики, в том числе заставил все банки, предприятия и частных граждан отказаться от всех своих иностранных акций в пользу облигаций Банка Италии. В 1938 году он установил заработную плату и регулировал цены[67]. Он также попытался превратить Италию в самостоятельную автаркию, устанавливая высокие пошлины на торговлю с большинством стран исключая Германию[68].

Проводимая им социальная политика приносит Муссолини признание во всём мире. К нему с уважением относятся Ганди и Фрейд[63]. В частной жизни Муссолини непритязателен и прост[63]. Во время бесед спокоен, умеет держать себя в руках, всегда старается подобрать наиболее точное слово или выражение. Иногда он бывает резок, дуче физически не выносит людей, которые ему чем-то неприятны. Его совершенно не волнуют деньги и материальные ценности[63].

В 1943 году он предложил теорию экономической социализации.

Правительство

Основная статья: Итальянский фашизм

Как итальянского диктатора, Муссолини в первую очередь волновала пропаганда и покорение умов итальянцев. Пресса, радио, образование, фильмы — всё тщательно контролировалось для создания мнения о том, что фашизм является доктриной двадцатого века, способной заменить либерализм и демократию[3].

Принципы этой доктрины были заложены в статье о фашизме, написанной Джованни Джентиле, и подписанной Муссолини, которая появилась в 1932 году в Enciclopedia Italiana[69]. В 1929 году с Ватиканом были подписаны Латеранские соглашения, в соответствии с которыми итальянское государство было наконец признано римско-католической церковью, а Ватикан, в свою очередь, был признан итальянским государством; соглашение также включало правовые положения, согласно которым итальянское правительство будет защищать честь и достоинство Папы римского, путём судебного преследования виновных[70].

До прихода к власти в 1922 г. Муссолини выступал с громовыми речами в адрес Палаты депутатов (например, во время Первой мировой войны он назвал парламент «зловонным чумным пятном, отравляющим кровь нации»[71]), но он не был безоговорочным принципиальным отрицателем парламентского строя: Муссолини не заботился о форме, его беспокоило внутреннее содержание. Он считал, что парламентская система сама по себе ни плоха, ни хороша и в той или иной исторической ситуации парламентская система может дать чудесные результаты или привести страну к гибели[72]. Кодексы парламентской системы были переписаны под Муссолини. В своих схватках с парламентской оппозицией Муссолини неоднократно сбивал с ног противников метким и сильным ударом:

Кто, синьоры, выступает в роли такого пламенного, такого страстного защитника парламентской системы, защитника конституционной законности, всех институций? Да, ведь, это же мой старый знакомец, в прошлом социалист, а ныне и вовсе коммунист Талэ-Квалэ? Понимаете, синьоры?! Старшие «товарищи», отцы и наставники этого моего старого знакомого, его вдохновители, русские большевики, те, ничуть не стесняясь, раздавили в лепешку народившийся в России парламентский строй и все демократические институции, и упорно требуют от наших коммунистов, чтобы они проделали то же и здесь. И мой старый знакомый Талэ-Квалэ преусердно работает в этом направлении. Но собираясь взорвать весь строй, чтобы на его развалинах построить советский парадиз, он же яростно набрасывается на нас за наше недостаточно почтительное отношение к парламентаризму, он яростно протестует против делаемых нами нарушений конституционной законности! Представляю вам самим, синьоры, дать оценку стараниям представителя оппозиции…

— [lib.rin.ru/doc/i/9501p38.html Первушин М.К. Мысли о фашизме.]

Из парламента были удалены все коммунисты и социалисты, крайне левые клерикалы, а также и вступавшие в союз с ними республиканцы и радикалы. Парламент оказался основательно «вычищенным», и остались в нём, собственно говоря, только фашисты, да симпатизирующие им. 31 июля 1924 года в Италии создали министерство по делам печати и пропаганды, главой которого был назначен Дино Альфьери. Принятые им меры привели к закрытию большинства оппозиционных газет. Главным редактором газеты теперь мог стать только член фашистского профсоюза, объединявшего журналистов с партийными билетами[73]. Профсоюзы также были лишены какой-либо самостоятельности и были объединены в «корпоративную систему». Цель, состояла в том, чтобы разместить всех итальянцев в различные профессиональные организации или «корпорации», которые находились под тайным правительственным контролем[74].

Большие денежные суммы тратились на общественные работы, а также на престижные международные проекты, такие как лайнер «Рекс» для завоевания Голубой ленты Атлантики и авиационные достижения, такие как самый быстрый гидроплан в мире MC72 и трансатлантический перелет Итало Бальбо, которого приветствовали с большим количеством фанфар в Соединённых Штатах, когда он приземлился в Чикаго.

31 октября 1926 года был принят новый закон, дающий право правительству издавать законы без согласования с парламентом. А уже 24 декабря министр юстиции Альфредо Рокко издаёт ряд законов, направленных на ликвидацию административных и политических институтов демократической системы. Дуче обрёл всю полноту исполнительной власти и более не отвечал ни перед кем, кроме короля.

2 сентября 1928 года Большой фашистский совет в соответствии с новым избирательным законом составил по предложениям профсоюзов и других объединений предвыборный список кандидатов в парламент, по которому избиратели голосуют «за» или «против» всего списка депутатов целиком. 24 марта 1929 прошли выборы в парламент которые показали, что Италия добровольно принимает фашизм (соотношение голосов за/против = 8,51/0,13 млн человек, при этом женщинам впервые было разрешено голосовать на выборах)[75][76]. 20 июля 1932 год Муссолини принял на себя руководство министерством иностранных дел (его зам. Фульвио Сувич), Дино Гранди был направлен послом в Лондон. В период 1928—1938 годов в Риме строился спортивный комплекс Foro Mussolini. Там же был возведён обелиск Муссолини из каррарского мрамора, являющийся крупнейшим монолитом выпиленным в двадцатом веке, весом почти 300 тонн и высотой 17,40 метров[77]. В 1933 году был построен стадион для игр чемпионата мира по футболу в Турине, проводившегося в Италии в 1934 году, первоначально именуемый «Муссолини»[78].

Внешняя политика

Во внешней политике Муссолини переходил от пацифистского антиимпериализма к агрессивному национализму. Он мечтал сделать Италию страной, которая бы была «великой, уважаемой и которую боялись» по всей Европе и во всём мире. Скорым примером стал захват Корфу в 1923 году[79][80]. Вскоре после этого он преуспел в создании марионеточного режима в Албании и в безжалостной консолидации итальянской власти в Ливии, которая была свободной с 1912 года. Его мечтой было сделать Средиземноморье mare nostrum («наше море» на латыни), и он создал большую военно-морскую базу на греческом острове Лерос для обеспечения стратегического удержания восточного Средиземноморья[81].

Завоевание Эфиопии

Основная статья: Вторая итало-эфиопская война

Для реализации планов по созданию итальянской Империи или Новой Римской империи как, её называли сторонники[82], Италия нацелилась на вторжение в Эфиопию, которое было быстро реализовано. В октябре 1935 года Италия развязала войну против Эфиопии. Итальянские силы значительно превосходили абиссинские, особенно в авиации. В мае 1936 года император Хайле Селассие был вынужден бежать из страны, в то время как итальянские войска, вступив в столицу страны Аддис-Абебу, объявили о том, что Эфиопия стала частью Итальянской Восточной Африки[83]. В связи с победой в Эфиопии Муссолини провозгласил второе рождение Римской империи, а король Виктор Эммануил III принял титул Императора Эфиопии. Колониальный раздел был закончен лишь в начале двадцатого века. Международные настроения теперь были против колонизаторской экспансии и осуждали действия Италии в этом плане. Задним числом, Италия была раскритикована за использование горчичного газа и фосгена против своих врагов, предположительно разрешённое Муссолини[83].

Гражданская война в Испании

См. также: Гражданская война в Испании

Опасаясь, что в ходе гражданской войны в Испании победят коммунисты, дуче оказывает активную поддержку националистам, сражавшимся против республики. С 1936 года началось сближение Муссолини и Гитлера. Поводом к этому стала совместная военная и экономическая поддержка выступления генерала Франко в Испании. Сувич был отправлен послом в США, а министром иностранных дел стал зять Муссолини Г. Чиано.

Страны Оси

Основная статья: Страны Оси и их союзники

Отношения с Третьим рейхом

Отношения между Муссолини и Адольфом Гитлером вначале были неоднозначными, особенно они ухудшились после того, как нацисты убили друга и союзника итальянцев Энгельберта Дольфуса, австрофашистского диктатора Австрии, в 1934 году.

14 июня 1934 года Муссолини принимает Гитлера в Венеции. По окончании визита дуче так отозвался о своём госте:
Этот назойливый человек… этот Гитлер — существо свирепое и жестокое. Он заставляет вспомнить Аттилу. Германия так и осталась со времён Тацита страной варваров. Она — извечный враг Рима[22].
25 июля 1934 года, пытаясь совершить государственный переворот, нацисты убивают канцлера Австрии Энгельберта Дольфуса. Муссолини спешно мобилизует четыре дивизии, приказывает им подойти к границе — на перевал Бреннер и быть готовыми направиться на помощь австрийскому правительству. Муссолини рассчитывает на поддержку Великобритании и Франции — но они бездействуют. Но и действий Италии достаточно для того, чтобы Гитлер отступил и попытка переворота провалилась. Муссолини выступает для прессы:
Германский канцлер не раз давал обещание уважать независимость Австрии. Но события последних дней со всей очевидностью показали, намерен ли Гитлер соблюдать свои права перед Европой. Нельзя подходить с обычными моральными мерками к человеку, который с таким цинизмом попирает элементарные законы порядочности[22].

4 января 1937 года Муссолини провёл переговоры с Герингом — эмиссаром Гитлера. В ответ на предложение Геринга считать аннексию Австрии делом решённым Муссолини качает головой и решительно заявляет, что не потерпит никаких изменений в австрийском вопросе.

Муссолини отклоняет приглашение посетить Германию, но посылает вместо себя зятя. С 21 по 24 августа Чиано провёл с фон Нейратом переговоры, по окончании которых его ожидал приём у Гитлера.

После пяти отказов посетить Германию дуче наконец принимает приглашение фюрера в сентябре 1937 года[22]. Одетый в форму штурмовых отрядов Гитлер на протяжении недели разворачивает перед гостем вереницу грандиозных парадов, собирает огромные митинги, демонстрирует весь блеск хорошо отлаженной военной машины, одновременно показывая свою поразительную власть над толпой. Военная мощь Германии, дисциплина и высокий моральный дух солдат потрясают дуче. В Берлине перед многотысячной толпой Муссолини провозгласил:
Итальянский фашизм обрёл наконец друга, и он пойдёт со своим другом до конца.

— Бенито Муссолини, 29 сентября 1937.[84]

После Мюнхенской конференции

Основные статьи: Мюнхенское соглашение, Итальянское вторжение в Албанию

У Муссолини были имперские планы на Тунис и он имел некоторую поддержку в этой стране[85]. В апреле 1939 года Гитлер вторгся в Чехословакию, стремясь восстановить честь от прошлых поражений, Италия вторглась в Албанию, победив всего лишь в течение пяти дней и вынудив албанского короля бежать.

22 мая 1939 года министры иностранных дел Италии и Германии Чиано и Риббентроп подписали итальянско-германский договор об оборонительном и наступательном союзе (так называемый «Стальной пакт»)[86]. Король Италии Виктор Эммануил III опасался договора, одобряя более традиционных итальянских союзников, таких как Франция[87].

Гитлер был полон решимости начать вторжение в Польшу, хотя Галеаццо Чиано предупредил, что это, вероятно, приведёт к войне с Союзниками. Гитлер отклонил комментарий Чиано, предсказывая, что вместо этого Великобритания и другие западные страны отступят, и предложил Италии начать вторжение в Югославию[88]. Муссолини предложение казалось заманчивым, но объявление войны было бы губительным для Италии, ввиду крайней нехватки вооружения. Также король Виктор Эммануил выступал за нейтралитет Италии в этой войне[88]. Однако, вопреки обязательствам Италии, после начала войны между Германией, с одной стороны, и Польшей, Францией и Великобританией с другой, дуче заявляет о своём нейтралитете.[88]. Он приказывает ускорить работы по строительству оборонительных сооружений на границе с Германией. Кроме того, Италия продолжает поставлять Франции авиационное оборудование и автомобили.

Объявление войны

Основная статья: Италия во Второй мировой войне

После начала Второй мировой войны министр иностранных дел Италии Чиано и представитель Великобритании виконт Галифакс проводили тайные телефонные переговоры. Британцы хотели видеть Италию на своей стороне против Германии, как это было в Первой мировой войне[88]. Французское правительство было настроено к Италии более прохладно. В сентябре 1939 года Франция приняла решение обсудить с Италией спорные вопросы, но поскольку французы не желали обсуждать территориальные споры о Корсике, Ницце и Савойе, Муссолини не откликнулся на инициативу французского руководства[88].

Пока Дуче жив, можно не сомневаться, что Италия будет использовать каждую возможность для достижения своих империалистических целей.

— Адольф Гитлер, конец ноября 1939 года[88]

18 марта 1940 года дуче встречается с Гитлером на перевале Бреннер. Муссолини дал обещание вступить в войну, однако лишь после того, как основные силы Франции будут разгромлены немцами. Он претендовал на исторически итальянские земли, некогда отторгнутые Францией — Корсику, Савойю и Ниццу, а также Тунис[89].

Муссолини, будучи убеждённым, что война скоро закончится немецкой победой, решил вступить в войну на стороне Оси. Соответственно, Италия объявила войну Великобритании и Франции 10 июня 1940 года[90]. Италия присоединилась к немцам в борьбе за Францию, борясь с укреплённой альпийской линией на границе. Однако, 32 итальянские дивизии оказались не в состоянии сколько-нибудь значительно потеснить 6 французских дивизий с их позиций в Альпах. Только спустя одиннадцать дней Франция сдалась державам Оси. Под контроль итальянцев перешла Ницца и другие юго-восточные районы Франции[90]. Тем временем итальянские силы восточной Африки напали на британцев в Судане, Кении и британской колонии Сомалиленд[91]. 3 августа 1940 года британский Сомалиленд был завоёван и стал частью итальянской Восточной Африки[92].

Прошло более месяца, прежде чем десятая итальянская Армия, которой командовал генерал Родольфо Грациани, перебралась из итальянской Ливии в Египет, где были расположены британские силы. 25 октября 1940 года, Муссолини послал в Бельгию итальянский воздушный корпус, который сражался против Великобритании в течение двух месяцев. В октябре Муссолини послал итальянские силы в Грецию, начав итало-греческую войну. После первоначальных успехов последовали неприятности, поскольку греческая контратака не ослабевала, в результате чего Италия потеряла четверть Албании. Вскоре Германия перебросила часть своих сил на Балканы для борьбы с собирающимися Союзниками.

События в Африке изменились в начале 1941 года, поскольку операция «Компас» позволила сдержать натиск итальянцев в Египет, что привело к огромным потерям в итальянской армии[93]. Также в восточно-африканской Кампании, была предпринята атака против итальянских сил. Несмотря на сопротивление, они были разбиты в битве при Керен, и итальянская защита потерпела окончательное поражение в битве при Гондаре. Из-за опасности потерять контроль над всеми итальянскими владениями в Северной Африке, Германия наконец послала Африканский корпус для поддержки Италии. Тем временем в Югославии шла операция «Марита» заканчивая итало-греческую войну, приводящую к победе Оси и оккупации Греции Италией и Германией[94]. Со вторжением войск Оси на территорию Советского Союза Муссолини объявил войну Советскому Союзу в июне 1941 и дал согласие об отправке итальянских частей на Восточный фронт только 10 июля 1941 года[95]. После японского нападения на Пёрл-Харбор он объявил войну Соединённым Штатам[96].

В мае 1941 года англичане с помощью партизан освободили Эфиопию, а также заняли итальянские колонии Эритрею и Сомали.

К этому времени переброска в Ливию Африканского корпуса Роммеля привела к тому, что в Северной Африке перевес оказался на стороне итальянско-германских войск. Роммель сумел не только вернуть Киренаику, но и дойти летом 1942 года до Эль-Аламейна (в 100 км от Александрии).

23 октября 1942 года началось контрнаступление английских войск под Эль-Аламейном, кончившееся полным разгромом итальянцев и немцев. 8 ноября в Марокко начали высадку американцы. 13 мая 1943 года итальянско-германские войска в Африке общей численностью 250 тысяч человек (примерно половина из них — итальянцы) капитулировали в Тунисе. 10 июля англо-американцы высадились на Сицилии. 19—20 июля Муссолини встретился с Гитлером в Фельтре, прося его организовать оборону Сицилии; но Гитлер, занятый сражением на Курской дуге, не имел возможности помочь союзнику и потребовал от Муссолини эвакуироваться[22].

Смещение и арест

Основная статья: Государственный переворот в Италии (1943)

К этому моменту (1943 год) среди элиты, включая даже верхушку Фашистской партии, сформировалось убеждение о необходимости смещения Муссолини и выхода из войны. При известии о высадке в Сицилии лидеры Фашистской партии во главе с Дино Гранди начали настаивать, чтобы Муссолини созвал Большой фашистский совет. Не собиравшийся с 1939 года Совет был созван 24 июля под председательством Гранди и вынес резолюцию, требовавшую отставки Муссолини и передачи верховного командования армией в руки короля. Муссолини не признал эту резолюцию обязательной для себя, но на следующий день он был вызван на аудиенцию к королю и там арестован. Было сформировано правительство во главе с маршалом Пьетро Бадольо, начавшее тайные переговоры с англо-американцами. Известие об аресте Муссолини вызвало бурные антифашистские выступления, и 27 июля было объявлено о роспуске фашистской партии.

Бадольо начал тайные переговоры с союзниками о выходе из войны, и 3 сентября было подписано перемирие, одним из пунктов которого являлась выдача Муссолини. В тот же день англо-американцы начали высадку в Италии. 8 сентября о выходе Италии из войны было объявлено официально. В ответ немцы оккупировали Италию.

Итальянская социальная республика

Основная статья: Итальянская социальная республика

12 сентября 1943 года Муссолини, содержавшийся в отеле «Альберго-Рифуджио» в Аппенинских горах, был освобождён немецкими десантниками под командованием Отто Скорцени. К этому времени у Муссолини было очень слабое здоровье и он хотел уйти на покой. Однако он был немедленно доставлен в Германию для разговора с Гитлером в его ставку в Восточной Пруссии. Там Гитлер пригрозил ему, что, если он не согласится возвратиться в Италию и создать там новое фашистское государство, то будут разрушены Милан, Генуя и Турин. Муссолини договорился о создании нового режима — Итальянской социальной республики[97], неофициально известной как Республика Сало из-за столицы в городе Сало.

Муссолини жил вместе с Кларой Петаччи в Гарньяно на озере Гарда в Ломбардии, но в этот период он был не более, чем марионетка в руках его немецких освободителей[98]. Уступая давлению со стороны Гитлера и оставшихся лояльными фашистов, которые сформировали правительство Итальянской социальной республики, Муссолини помог организовать серию казней некоторых фашистских лидеров, которые предали его на последнем заседании фашистского Большого совета. Одним из казнённых был его зять Галеаццо Чиано. Как глава государства и министр иностранных дел Итальянской социальной республики, Муссолини использовал большую часть времени для написания мемуаров.

Да, мадам, я закончил. Моя звезда упала. Я работаю, и я стараюсь, но знаю, что это всё — всего лишь фарс… Я жду конца трагедии — я не чувствую себя больше актёром. Я чувствую, что я последний из зрителей.

— Бенито Муссолини в интервью в 1945 г. Маделин Моллир.[99]

В апреле 1945 года французский политик Виктор Бартелеми, состоявший во Французской народной партии Жака Дорио, записал интервью с Бенито Муссолини, которое часто истолковывается как политическое завещание Муссолини. В этом завещании Муссолини выразил своё сожаление тому, что за время своего нахождения у власти не сумел нейтрализовать капиталистов, которые, как считал дуче, и организовали успешный государственный переворот в 1943 году, а также предоставить «народу его часть власти». Что касается внешней политики, то Муссолини назвал войну против СССР ошибочной, считая, что помощь СССР пригодилась бы Италии в войне против Великобритании и США; также он раскритиковал расовую теорию нацистов и осудил их славянофобскую пропаганду[100].

Смерть

17 апреля 1945 года Муссолини приехал в Милан. Он собирался организовать сопротивление в Вальтеллине, севернее Бергамо, или укрыться в Швейцарии. 25-го он провёл долгие переговоры с руководителем Сопротивления генералом Кадорна и членами КНОСИ Марацца и Ломбарди. Муссолини хотел напомнить о том, что в стране ещё находятся немецкие войска, и очень огорчился, узнав, что нацисты решили сложить оружие.

Вскоре Муссолини и его сподвижники направились к озеру Комо в долину Вальтеллина. Прибыв около 9 часов вечера в город Комо, они заняли здание местной префектуры. Здесь к Муссолини присоединилась Ракеле Муссолини, но на следующее утро дуче простился с ней. Маленький отряд продвигался вдоль озера Комо к Менаджо, откуда дорога идёт в Швейцарию. Маршал Грациани, боясь попасть в руки партизан, предпочёл сдаться союзникам.

В ночь с 26 на 27 апреля беглецы присоединились к отряду из 200 немцев, которые также собирались перейти границу. Чуть позже с ними встретились Алессандро Паволини и Клара Петаччи.

У небольшой деревеньки Муссо колонну остановил партизанский заслон. Командир партизан согласился пропустить колонну, но лишь только немцев, потребовав выдать их итальянских союзников. Немецкий лейтенант попытался провезти Муссолини, надев на него форму унтер-офицера люфтваффе и спрятав в кузове грузовика. Партизаны начали осматривать машины, и один из них узнал дуче. После этого немцы отдали Муссолини партизанам. Препровождённый в деревню Донго, Муссолини провёл ночь в крестьянском доме. По приказу руководства КДС небольшой отряд во главе с полковником Валерио (Вальтер Аудизио) забрал Муссолини и Клару Петаччи из рук партизан. 28 апреля в 16 часов 10 минут их расстреляли на окраине деревни Меццегра. Мёртвые тела дуче и его любовницы, как и тела шести других фашистских иерархов, перевезли в Милан, где подвесили за ноги к перекрытиям бензоколонки на площади Лорето. Лицо бывшего диктатора было обезображено до неузнаваемости.

Французский профессор Пьер Мильза, директор Центра по изучению истории Европы XX века, в своей книге «Последние дни Муссолини» констатирует, что обстоятельства смерти дуче до сих пор не прояснены. Он обращает внимание на то, что Черчилль ещё в 1926 году называл Муссолини «величайшим из живущих законодателей», а в 1940 году — просто «великим». В расстреле дуче принимали участие сотрудники английской «Intelligence Service». Черчилль был заинтересован в получении своей переписки с Муссолини, которую они как главы правительств вели, в частности, по вопросам английских и итальянских колоний — её содержимое могло скомпрометировать британского премьера[101]. Близкую позицию занимает итальянский исследователь Роберто Роджеро: он утверждает, что Вальтер Аудозио физически не мог находиться на месте событий[102]. Журналист и историк Арриго Петакко не считает факт существования переписки бесспорно доказанным, но в своей книге о Муссолини излагает историю возникновения ещё в 1945 году версии о её подлинности (сторонники этой теории относят к аргументам в её защиту такое событие, как поездка Черчилля летом 1945 года в места, где был казнён Муссолини)[103].

29 апреля 2012 на доме, у которого расстреляли Муссолини и Петаччи, была открыта мемориальная доска с портретами обоих. На открытии присутствовал глава администрации Меццегры[104].

Тело Муссолини

Тела Муссолини и Петаччи были привезены в Милан. На автозаправке у площади «Пьяцца Лорето», где 10 августа 1944 года были казнены 15 антифашистских партизан[105], их вместе с телами 5 других расстрелянных деятелей фашистской партии повесили вверх ногами. После этого верёвки подрезали, и тела некоторое время лежали в сточной канаве. 1 мая Муссолини и Петаччи были похоронены на миланском кладбище Музокко (Чимитеро Маджиоре) в безымянной могиле на участке для бедных.

Фашистского лоялиста Акилле Стараче схватили, приговорили к смертной казни, затем доставили на «Пьяцца Лорето» и показали ему тело Муссолини. Стараче, который однажды сказал о Муссолини «Он есть Бог»[106], салютовал своему лидеру, после чего был расстрелян. Тело Стараче подвесили рядом с телом Муссолини.

В Пасху 1946 года тело Муссолини было эксгумировано и похищено тремя фашистами под руководством Доменико Леччизи. Тело было найдено в августе того же года, однако оставалось непогребённым в течение 10 лет из-за отсутствия политического консенсуса. В настоящее время тело Муссолини покоится в фамильной крипте в родном городе Предаппио.

В 2011 году в Италии был создан документальный фильм «Тело вождя» (итал. Il corpo del Duce), посвящённый тому, что происходило с телом дуче после смерти[107][108][109].

Личная жизнь

Первый раз Муссолини женился на Иде Дальзер в Тренто в 1914 году[110]. Спустя год у пары появился сын Бенито Альбино Муссолини. В декабре 1915 года Муссолини женился на Ракеле Гуиди, его любовнице с 1910 года, после прихода к власти вся информация о первом браке замалчивалась, а жена и сын подверглись репрессиям[110]. От Ракеле у Муссолини было две дочери, Эдда и Анна-Мария, и трое сыновей Витторио, Бруно, и Романо. У Муссолини было много любовниц, среди которых Маргарита Царфати и его последний компаньон, Клара Петаччи. Кроме того, у Муссолини были неисчислимые краткие сексуальные контакты с женщинами, как сообщает его биограф Николас Фаррелл[111]. Третий сын, Бруно, погиб 7 августа 1941 года в авиационной катастрофе во время испытательного полёта на бомбардировщике P108[112].

Религиозные убеждения

Будучи в молодые годы социалистом, Муссолини придерживался атеистических взглядов, при этом лично оставался человеком суеверным до вздорности - боялся людей с физическими недостатками, особенно горбунов и уродов, не любил бородатых мужчин, считал 13-е и 17-е числа несчастливыми, а когда в Италию пришли сообщения о гибели членов экспедиции Картера и Карнарвона, приказал убрать из Палаццо Киджи привезенную в подарок мумию [113]. Резко антиклерикальная позиция была характерна и для раннего фашизма во главе с Муссолини. Однако, придя к власти, Муссолини отрёкся (или сделал вид, что отрёкся) от атеизма и заявил, что «он глубоко религиозный человек» и что фашизм сам по себе является глубоко религиозным явлением[114].

Религия — один из видов психических заболеваний. Она всегда вызывала болезненную реакцию человечества[115].
5 декабря Муссолини в своей речи о католической религии:
Фашизм уважает Бога, аскетов, святых, героев и веру, которая наполняет молитвой сердца простых людей из народа. В отличие от большевизма, фашизм не пытается изгнать Бога из человеческих душ[3].

Хобби

Дуче занимался фехтованием, плаванием, лыжами, конной ездой, совершал длительные пробежки по пляжу, участвовал в регатах, был страстным автомобилистом. Занимался лётным спортом и носил звание «первого пилота итальянской империи»[116]. В своих увлечениях Муссолини возглавлял пропагандируемое им движение за здоровый образ жизни. Любимым футбольным клубом Муссолини была «Болонья», которая за время его правления стала 6 раз чемпионом Италии. В городе Болонья фашистская партия Италии имела почти абсолютную поддержку населения. Будучи в Риме, Муссолини активно посещал домашние матчи местного «Лацио», а после основания в 1927 году другого римского клуба — «Рома» — был часто замечен и на его играх.

Оценка личности лидерами государств

Муссолини получал в разные периоды своей жизни в основном положительные оценки от современных ему лидеров государств. Имеются сведения, что его высоко ценил Ленин (с которым Муссолини был знаком ещё с 1900-х годов) и, якобы, даже при встрече с делегацией итальянских коммунистов спросил у них: «А где же Муссолини? Почему вы его потеряли?» (или: «Где же вы потеряли Муссолини?!»)[13][117]. Участник итальянских делегаций на двух конгрессах Коминтерна в 1920-х годах Никола Бомбаччи утверждал, что Ленин, обращаясь к их делегации, сказал: «В Италии был один социалист, способный повести народ к революции — Бенито Муссолини. Вы его потеряли и не способны вернуть»[118] (в «Биографической хронике» В. И. Ленина зафиксирована личная аудиенция Бомбаччи 1 ноября 1922 года[119], однако, Бомбаччи с 1930-х годов сотрудничал с фашистским режимом и не является объективным источником в отношении содержания состоявшейся беседы).

Гитлер высказывался так: «При встречах с дуче я всегда испытываю особую радость; он грандиозная личность»[120]. Восхищались Муссолини и Черчилль с Рузвельтом[121]. Черчилль (правда, задолго до того, как получил должность премьер-министра) назвал Муссолини «новым Цезарем XX века и лучшим законодателем среди ныне живущих», Папа Римский Пий XI считал его «человеком Провидения», Пий XII сказал о нём: «величайший из людей, которых я знаю, и один из наиболее добродетельных»[122].

Глава французского правительства Блюм говорил: «Я доверяю Муссолини не больше, чем Гитлеру. Я пожал бы руку Гитлеру, но ни за что — Муссолини»[14]. Геббельс критиковал дуче за недостаточную революционность: «Он привязан к своим итальянцам настолько, что это лишает его широты революционера и мятежника мирового масштаба…» При этом Геббельс соглашался с мнением Гинденбурга, который сказал, что «даже Муссолини не удастся сделать из итальянцев что-нибудь большее, чем итальянцы»[123].

Награды и памятные знаки[124]

Награды Италии

Награды других стран

Сочинения Муссолини

  • La filosofia della forza (Философия силы) // Il Pensiero Romagnolo, № 48-50 (ноябрь-декабрь), 1908.
  • Giovanni Hus, il Veridico (Ян Гус, Истинный пророк), Рим (1913). Издана в США под заголовком John Hus (New York: Albert and Charles Boni, 1929). Переиздана в Нью-Йорке издательством Italian Book Co., NY в 1939 под названием «Ян Гус, правдоглаголец» (John Hus, the Veracious).
  • «Любовница кардинала» (издана в США в переводе Хирама Мазервелла, New York: Albert and Charles Boni, 1928)
  • Эссе о «доктрине фашизма», официально подписанное Муссолини и напечатанное в 1932 г. в Итальянской энциклопедии (Enciclopedia Italiana).
  • La Mia Vita («Моя жизнь»), автобиография Муссолини, написанная по просьбе американского посла в Риме (Чайлда). Муссолини, изначально не заинтересованный в её составлении, в итоге решил надиктовать историю своей жизни Арнальдо Муссолини, своему брату. История охватывает период до 1929 г. и включает личные воззрения Муссолини на итальянскую политику и причины, которые сподвигли его на новые революционные идеи. Книга также описывает марш на Рим и начало диктатуры Муссолини. Кроме того, в неё были включены некоторые из его самых знаменитых речей, произнесённых в итальянском парламенте (в октябре 1924 и январе 1925 гг.).
  • С 1951 до 1962 года Эдоардо и Дуилио Зусмель готовили к печати для издательства «La Fenice» opera omnia (полное собрание сочинений) Муссолини в 35 томах.
  • Муссолини Б. Мемуары 1942—1943. — М.: Эксмо, 2004. — С. 448. — 448 с. — ISBN 5-699-05262-3.
  • Муссолини Б. Третий путь. Без демократов и коммунистов. — М.: Алгоритм, 2012. — 271 с. — ISBN 978-5-4438-0101-8. (является переводом книги «Моя жизнь» и «Доктрины фашизма»).
  • Муссолини Б. Любовница кардинала. — М.: Алгоритм, 2013. — 272 с. — ISBN 978-5-4438-0331-9.

В популярной культуре

В фильмах.

Упоминается в следующих книгах.

В музыке.

  • Упоминается в песне Сергея Калугина «Перечитай» («…доктрину фашизма Бенито Квадратного»)
  • Упоминается в песне «Сборная Мальты» украинской группы NRavitsa Planet.
  • Дуче упоминается в песне «И запылает яркое пиро» группы «АргентинА»

См. также

Напишите отзыв о статье "Муссолини, Бенито"

Примечания

  1. ↑ [www.guardian.co.uk/commentisfree/2008/nov/30/italy-parents Italian neo-fascists are handing out cash to parents-to-be. Just one condition: you call your child 'Benito' – after Mussolini] (англ.). Проверено 15 марта 2010. [www.webcitation.org/619k51LOa Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  2. ↑ Martin Blinkhorn. [books.google.com/books?id=Qb9PAbdq1dEC&lpg=PP1&hl=ru&pg=PA37#v=onepage&q=&f=false Mussolini and fascist Italy]. — Routledge, 1994. — С. 37. — 64 с. — ISBN 0415102316.  (англ.)
  3. ↑ 1 2 3 Benito Mussolini. La dottrina del fascismo. — U. Hoepli, 1942. — 133 с.
  4. ↑ Alan Warwick Palmer. [books.google.com/books?id=YdMWTvXhVlUC&pg=PA259&lpg=PA259&dq=mussolini's+achievements&source=web&ots=ZIUrvUaAs2&sig=fkqzJNT_g6GFZIm3ILbn43_HDhI Who's Who in World Politics: From 1860 to the Present Day]. — Routledge, 1996. — ISBN 0415131618.
  5. ↑ Moseley Ray. [books.google.com/?id=UmxaWvOL_IgC&pg=PA7&lpg=PA7&dq=Campo+Imperatore+abruzzo+mussolini Mussolini: The Last 600 Days of Il Duce]. — Taylor Trade, 2004. — ISBN 1-58979-095-2.
  6. ↑ Discovery channel. [www.discoverychannel.co.uk/web/world-war-2/ww2-focus/figureheads/benito-mussolini/ Benito Mussolini] (англ.). Проверено 15 марта 2010. [www.webcitation.org/619k68JPw Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  7. ↑ 1 2 3 M. E. (Mary Elizabeth) Collins, Gráinne Henry, Stephen Tonge. Living history: a complete course for Junior Certificate. — Educational Company of Ireland, 2004. — Т. 2. — 251 с. — ISBN 1845360281.  (англ.)
  8. ↑ 1 2 3 4 5 Гришко Р.Н. Вожди и тираны. — Современный литератор, 1998. — С. 304. — 608 с. — ISBN 9856524385.
  9. ↑ 1 2 [www.cartage.org.lb/en/themes/biographies/mainbiographies/M/mussolini/2.html Benito Mussolini], Grolier.com. Проверено 16 марта 2010.  (англ.)
  10. ↑ 1 2 3 4 5 Charles F. Delzell. Mediterranean fascism, 1919-1945. — Harper & Row, 1971. — С. 3. — 364 с. — ISBN 0061384755.  (англ.)
  11. ↑ Sophie Chautard. Les dictateurs du XXe siècle. — Studyrama. — 2006. — 223 с. — ISBN 2844727859.  (фр.)
  12. ↑ 1 2 [www.historylearningsite.co.uk/benito_mussolini.htm Benito Mussolini], HistoryLearningSite.co.uk (8 января 2008). Проверено 16 марта 2010.  (англ.)
  13. ↑ 1 2 [youtube.com/watch?v=PfItJBHhNyA Видео] на YouTube
  14. ↑ 1 2 3 Л. Белоусов. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — С. 14. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  15. ↑ [www.nashagazeta.ch/news/13904 "Муссолини – почётный диктатор Лозанны"], nashagazeta.ch (2012-24-11).
  16. ↑ [jonjayray.tripod.com/musso.html "Modern Leftism as Recycled Fascism"], FrontPageMag.com (2009-24-10).  (англ.)
  17. ↑ Arrigo Petacco, 2012, p. 22.
  18. ↑ Charles F. Delzell. Mediterranean fascism, 1919-1945. — Harper & Row, 1971. — С. 96. — 364 с. — ISBN 0061384755.  (англ.)
  19. ↑ [library.thinkquest.org/19592/Persons/mussolin.htm "Mussolini: il duce"], ThinkQuest.org (24 October 2009).  (англ.)
  20. ↑ Л. Белоусов. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — С. 23. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  21. ↑ Гришко Р.Н. Вожди и тираны. — Современный литератор, 1998. — С. 305. — 608 с. — ISBN 9856524385.
  22. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.proza.ru/2012/02/13/80 Правители Западной Европы], Владимир Касьянов (2012-24-11).
  23. ↑ taken from WorldCat’s entry for this book’s title.
  24. ↑ Margherita G. Sarfatti,Benito Mussolini. The Life of Benito Mussolini. — Kessinger Publishing, 2004. — С. 156. — 368 с. — ISBN 1417939621.  (англ.)
  25. ↑ [leo-mosk.narod.ru/works/07_09_03_rezensia.htm 03]
  26. ↑ 1 2 Гришко Р.Н. Вожди и тираны. — Современный литератор, 1998. — С. 306. — 608 с. — ISBN 9856524385.
  27. ↑ 1 2 3 Л. Белоусов. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — С. 28. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  28. ↑ [www.hrono.info/biograf/bio_m/mussolini_nikish.php Дуче и исторический материализм]
  29. ↑ [www.proza.ru/2006/05/09-235 Определение фашизма ч. 1], Алексей Алиев (2012-24-11).
  30. ↑ 1 2 3 Л. Белоусов. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — С. 32. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  31. ↑ Л. Белоусов. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — С. 33. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  32. ↑ [1k.com.ua/113/details/9/1 Триумф и трагедия Бенито Муссолини]. Проверено 14 октября 2012. [www.webcitation.org/6BRx1NoBu Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].
  33. ↑ Л. Белоусов. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — С. 35. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  34. ↑ 1 2 [history.sandiego.edu/gen/ww2timeline/Prelude05.html The Rise of Benito Mussolini] (8 января 2008). Проверено 16 марта 2010.  (англ.) Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>: название «ww2timeline» определено несколько раз для различного содержимого
  35. ↑ [www.salon.com/news/feature/2008/01/11/goldberg/print.html We′re All Fascists No], www.salon.com/. Проверено 16 марта 2010. (англ.)
  36. ↑ [www.jstor.org/pss/1852268 Fascist Modernization in Italy: Traditional or Revolutionary], Roland Sarti (January 8th 2008).
  37. ↑ [www.appstate.edu/~brantzrw/history3134/mussolini.html Mussolini′s Italy], www.appstate.edu/ (January 8th 2008).
  38. ↑ Macdonald Hamish. [books.google.com/books?id=221W9vKkWrcC&pg=PT17&lpg=PT17&dq=%22third+way%22+mussolini&source=web&ots=YG16x28rgN&sig=u7p19AE4Zlv483mg003WWDKP8S4&hl=en Mussolini and Italian Fascism]. — Nelson Thornes, 1999. — ISBN 0748733868.
  39. ↑ [www.haaretz.com/hasen/pages/ShArt.jhtml?itemNo=735492 Ha′aretz Newspaper, Israel, The Jewish Mother of Fascism]. www.haaretz.com/. Проверено 13 марта 2009. [www.webcitation.org/619k6j74R Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  40. ↑ О.С. Сороко-Цюпа, А.О. Сороко-Цюпа. Новейшая история зарубежных стран XX-начало XXI века. — 7-е издание. — Москва: Просвещение, 2005. — P. 104-105. — ISBN 5-09-013940-7.
  41. ↑ [www.chekist.ru/article/3384 Программа «Тайная война». Спецслужбы Ватикана], ТК «Столица» (2012-24-11).
  42. ↑ Boffa, Federico (2004-02-01). «[129.3.20.41/eps/eh/papers/0402/0402001.pdf Italy and the Antitrust Law: an Efficient Delay?]» (PDF). Проверено 2008-10-05.
  43. ↑ Arrigo Petacco, 2012, p. 105.
  44. ↑ Юлиус Эвола «Традиция и раса»
  45. ↑ [www.gzt.ru/Gazeta/novosti-v-gazete/272267.html Выходят в свет дневники любовницы Муссолини](недоступная ссылка — история). Проверено 15 марта 2010. [web.archive.org/20110520125759/www.gzt.ru/Gazeta/novosti-v-gazete/272267.html Архивировано из первоисточника 20 мая 2011].
  46. ↑ 1 2 [www.rg.ru/2009/11/18/italiya.html В Италии опубликована первая часть дневников Кларетты Петаччи]. Проверено 15 марта 2010.
  47. ↑ Jože Pirjevec: The Strategy of the Occupiers.//Resistance, Suffering, Hope The Slovene Partisan Movement 1941-1945. Trieste : Založništvo Tržaškega tiska, 2008, p. 27
  48. ↑ 1 2 [jch.sagepub.com/cgi/reprint/7/3/115 Mussolini's Cultural Revolution: Fascist or Nationalist?], jch.sagepub.com.  (англ.)
  49. ↑ Gillette, Aaron (2002), [books.google.com/books?id=6Y8XRZAdv9IC&pg=PA44&lpg=PA44&dq=mussolini+thoughts+on+race&source=bl&ots=DF5WqacJSO&sig=VHfEinJ6ILha3_hNi1ImYATsLwA&hl=en&ei=lGRpStnXFouoMciY_M8M&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7 Racial Theories in Fascist Italy], Routledge, с. 44, ISBN 041525292X, <books.google.com/books?id=6Y8XRZAdv9IC&pg=PA44&lpg=PA44&dq=mussolini+thoughts+on+race&source=bl&ots=DF5WqacJSO&sig=VHfEinJ6ILha3_hNi1ImYATsLwA&hl=en&ei=lGRpStnXFouoMciY_M8M&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7>   (англ.)
  50. ↑ Gillette, Aaron (2002), [books.google.com/books?id=6Y8XRZAdv9IC&pg=PA45&lpg=PA42&dq=mussolini+thoughts+on+race&source=bl&ots=DF5WqacJSO&sig=VHfEinJ6ILha3_hNi1ImYATsLwA&hl=en&ei=lGRpStnXFouoMciY_M8M&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7 Racial Theories in Fascist Italy], Routledge, с. 45, ISBN 041525292X, <books.google.com/books?id=6Y8XRZAdv9IC&pg=PA45&lpg=PA42&dq=mussolini+thoughts+on+race&source=bl&ots=DF5WqacJSO&sig=VHfEinJ6ILha3_hNi1ImYATsLwA&hl=en&ei=lGRpStnXFouoMciY_M8M&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=7>   (англ.)
  51. ↑ 1 2 3 Джаспер Ридли «Муссолини»
  52. ↑ [www.machanaim.org/history/europe-j/Italia.htm Манахаим] (англ.). Проверено 15 марта 2010. [www.webcitation.org/619kCCF4d Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  53. ↑ Нестерова Т. П. [elar.urfu.ru/handle/10995/22763 От реформы Джентиле к реформе Боттаи: образовательная политика Италии в 1920—1930-х гг.] // Известия Уральского государственного университета. — 2008. — № 59. — С. 118—126.
  54. ↑ Arrigo Petacco, 2012, pp. 79-82.
  55. ↑ The Times, Thursday, 8 April 1926; pg. 12; Issue 44240; col A
  56. ↑ Cannistraro, Philip (March 1996). «[www.jstor.org/stable/2124332 Mussolini, Sacco-Vanzetti, and the Anarchists: The Transatlantic Context]». The Journal of Modern History (The University of Chicago Press) 68 (1). DOI:10.1086/245285. Проверено 2008-09-06.  (англ.)
  57. ↑ [www.proquest.com Father inspired Zamboni.; But Parent of Mussolini's Assailant Long Ago Gave Up Anarchism. Blood Shed in Riots throughout Italy], The New York Times (3 ноября 1926). Проверено 6 сентября 2008.
  58. ↑ Neville P. [books.google.ru/books?id=ol6T-Ut_JdgC&pg=PA68&dq=zamboni+mussolini&hl=ru&sa=X&ei=i7wmU6zcD-n8ygO4toCABg&ved=0CEEQuwUwAg#v=onepage&q=zamboni%20mussolini&f=false Mussolini]. — Psychology Press, 2004. — P. 68.
  59. ↑ [libcom.org/history/1926-attempted-assassination-mussolini The attempted assassination of Mussolini in Rome]. Libcom.org. Проверено 13 марта 2009. [www.webcitation.org/619k7m3lR Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].  (англ.)
  60. ↑ [www.libcom.org/history/articles/murder-michael-schirru 1931: The murder of Michael Schirru]. Libcom.org. Проверено 13 марта 2009. [www.webcitation.org/619k8Hch4 Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].  (англ.)
  61. ↑ Arrigo Petacco, 2012, p. 101.
  62. ↑ Л. Белоусов. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — С. 63. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  63. ↑ 1 2 3 4 Л. Белоусов. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — С. 66. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  64. ↑ Nicholas Farrell. Mussolini: A New Life. — Phoenix, 2005. — С. 233. — 560 с. — ISBN 1842121235.
  65. ↑ Смит Д. М. Муссолини. — ИнтерДайджест, 1995. — С. 144. — 384 с. — ISBN 985-10-0010-8.
  66. ↑ Carl Schmidt. The Corporate State in Action London. — 1939. — С. 153–76.
  67. ↑ Jeffrey M. Herbener. [mises.org/daily/1935 The Vampire Economy: Italy, Germany, and the US] (англ.) (Thursday, October 13, 2005). Проверено 17 марта 2010. [www.webcitation.org/619k8n2mf Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  68. ↑ William George Welk. Fascist economy policy: an analysis of Italy's economic experiment. — Russell & Russell, 1968. — С. 172. — 365 с.
  69. ↑ Enciclopedia italiana di scienze, lettere ed arti Istituto Giovanni Treccani, Roma, 1929-39. 36 v. LCCN 29020675. Статья [www.treccani.it/enciclopedia/fascismo_(Enciclopedia-Italiana)/ «Fascismo»] Начальный и второй разделы: «DOTTRINA. Idee Fondamentali»
  70. ↑ Phil Stewart. [www.reuters.com/article/oddlyEnoughNews/idUSN1944220320080919 Comic escapes prosecution for insulting pope(Oddly Enough) Reuters]. Проверено 15 марта 2010. [www.webcitation.org/619kAHcnL Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].  (англ.)
  71. ↑ Смит Д. М. Муссолини. — ИнтерДайджест, 1995. — С. 40. — 384 с. — ISBN 985-10-0010-8.
  72. ↑ [lib.rin.ru/doc/i/9501p36.html Мысли о фашизме], Первушин М.К. (12 сентября 2012).
  73. ↑ Л. Белоусов. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — С. 55. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  74. ↑ Л. Белоусов. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — С. 57. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  75. ↑ [www.sudd.ch/event.php?lang=en&id=it011929 Italy, 24 May 1929: Fascist single list] Direct Democracy  (нем.)
  76. ↑ Kevin Passmore Women, Gender and Fascism, p. 16
  77. ↑ Luciana и Tiziano Mannoni. Marmor, Material und Kultur. — München, 1980. — ISBN 3-766-70505-9..  (итал.)
  78. ↑ comune.torino.it: [www.comune.torino.it/verdepubblico/patrimonioverde/parchi-giardini/piazzadarmi/piazzadarmi.shtml#stadioolimpicotorremaratona Lo Stadio Olimpico e la Torre Maratona]. [www.webcitation.org/6CjHUXavs Архивировано из первоисточника 7 декабря 2012].  (итал.)
  79. ↑ [www.diphis.ru/imperialisticheskie_prityazaniya_fashistskoy_-a579.html Рурский конфликт (1922-1923 гг.)], Всемирная истоирия дипломатии (2012-24-11).
  80. ↑ [www.corfugid.ru/istoriya-korfu/10-kratkaya-istoriya-korfu-20-go-veka.html Краткая История Корфу 20-го века] (2012-24-11).
  81. ↑ [www.vokrugsveta.ru/vs/article/6734/ В. Щербаков. Огненный берег], Журнал «Вокруг света» (2012-24-11).
  82. ↑ [www.lifeinitaly.com/history/ A Brief History of Italy: From the Etruscans to today], LifeinItaly.com.  (англ.)
  83. ↑ 1 2 [www.icrc.org/Web/eng/siteeng0.nsf/htmlall/5RUHGM?OpenDocument&View=defaultBody&style=custo_print Ethiopia 1935-36], icrc.org.  (англ.)
  84. ↑ [www.youtube.com/watch?v=ciQ6MGU4GV8 Benito Mussolini Speaks in Berlin 1937]. Проверено 15 марта 2010.
  85. ↑ Lowe CJ. [books.google.com/books?id=5Cfuax6XHF0C&pg=PA11&lpg=PA11&dq=irredentism&source=web&ots=Kg9o1ECiRf&sig=9LHnE17Ryi3BqmFRgGuCgT0sNKc&hl=en Italian Foreign Policy 1870-1940]. — Routledge, 1967. — ISBN 0415265975.
  86. ↑ [astro.temple.edu/~rimmerma/Italo_German_alliance_1939.htm The Italo-German Alliance, May 22, 1939], astro.temple.edu.  (англ.)
  87. ↑ [www.questia.com/library/encyclopedia/victor_emmanuel_iii.jsp Victor Emanuel III], Questia.com.  (англ.)
  88. ↑ 1 2 3 4 5 6 Knox MacGregor. [books.google.com/books?id=_PwCu_D-HiUC&pg=PA44&lpg=PA44&dq=mussolini+non-belligerent&source=web&ots=bmSFcKswo2&sig=mTYUuX-71ql_DH8Xwlg_bX_mvzs&hl=en#PPA43,M1 Mussolini Unleashed, 1939-1941: Politics and Strategy in Fascist Italy's Last War]. — Cambridge University Press, 1986. — ISBN 0521338352.  (англ.) Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>: название «knox» определено несколько раз для различного содержимого
  89. ↑ [voens.ru/territorialnye-pritjazanija-italii Территориальные притязания Италии] (24 ноября 2012).
  90. ↑ 1 2 [library.thinkquest.org/CR0212881/italdewa.html Italy Declares War], ThinkQuest.org.  (англ.)
  91. ↑ Samson Anne. [www.amazon.co.uk/Britain-African-Campaign-International-Colonial/dp/1845110404 Britain, South Africa and East African Campaign: International Library of Colonial History]. — I B Tauris & Co Ltd, 1967. — ISBN 0415265975.  (англ.)
  92. ↑ [www.worldwariihistory.info/1940.html 1940 World War II Timeline], WorldWarIIHistory.info.  (англ.)
  93. ↑ [militaryhistory.about.com/od/worldwarii/p/compass.htm World War II: Operation Compass], About.com.  (англ.)
  94. ↑ [www.feldgrau.com/greecewar.html The Invasion and Battle for Greece (Operation Marita)], Feldgrau.com (8 января 2008).
  95. ↑ [topwar.ru/5570-italiya-v-voyne-s-sssr.html Италия в войне с СССР]. Проверено 14 октября 2012. [www.webcitation.org/6BRx3Dd1y Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].
  96. ↑ [www.spartacus.schoolnet.co.uk/2WWchron.htm Chronology of the Second World War], Spartacus.SchoolNet.co.uk.  (англ.)
  97. ↑ Moseley Ray. [books.google.com/books?id=UmxaWvOL_IgC&pg=PA7&lpg=PA7&dq=Campo+Imperatore+abruzzo+mussolini&source=web&ots=LhKonN8yB9&sig=Z2HGLGJ_ldFqh6r8ElzmuqUs7c4&hl=en Mussolini: The Last 600 Days of Il Duce]. — Taylor Trade, 2004. — ISBN 1589790952.  (англ.)
  98. ↑ Ширер, У. Взлёт и падение Третьего Рейха. — Захаров, 2009. — Т. 2. — С. 506. — 704 с. — ISBN 978-5-8159-0920-5.
  99. ↑ [www.enterstageright.com/archive/articles/0105/0105mussolini.htm The twilight of Italian fascism], EnterStageRight.com.  (англ.)
  100. ↑ Марк Ферро. «Семь главных лиц войны. 1918-1945», Росспэн, 2014
  101. ↑ Pierre Milza. Mussolini. — P., éd Fayard, 1999. ISBN 2-213-60447-9;
    Pierre Milza. Les derniers jours de Mussolini. — P., éd. Fayard, 2010
  102. ↑ Roberto Roggero, 2006, pp. 497, 512.
  103. ↑ Arrigo Petacco, 2012, pp. 430-444.
  104. ↑ [world.lb.ua/news/2012/04/29/148764_italii_ustanovili_pamyatnuyu_dosku.html В Италии установили памятную доску Муссолини], LB.ua (29 апреля 2012). Проверено 29 ноября 2012.
  105. ↑ Time Magazine, May 7, 1945  (англ.)
  106. ↑ Nicholas Farrell. Mussolini: A New Life. — Phoenix, 2005. — С. 276. — 560 с. — ISBN 1842121235.
  107. ↑ [www.repubblica.it/spettacoli-e-cultura/2011/11/29/news/mussolini_horror-25762684/ Mussolini diventa un film horror «Il corpo del Duce» al Festival di Torino]
  108. ↑ [www.mymovies.it/film/2011/ilcorpodelduce/ Il corpo del Duce]
  109. ↑ [www.movieplayer.it/film/il-corpo-del-duce_31581/ Il corpo del duce]
  110. ↑ 1 2 [www.timesonline.co.uk/tol/news/world/article411675.ece Power-mad Mussolini sacrificed wife and son], London: Times Online (13 января 2005). Проверено 14 мая 2009.  (англ.)
  111. ↑ Peter York. Dictator Style.. — Chronicle Books, San Francisco (2006), ISBN 0-8118-5314-4. — P. 17–18.  (англ.)  (англ.)
  112. ↑ Jim Heddlesten. [www.comandosupremo.com/1941.html ''Commando Supremo: Events of 1941]. Comandosupremo.com. Проверено 13 марта 2009. [www.webcitation.org/619kB89fr Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].  (англ.)
  113. ↑ Леонид Млечин. Кто убил Бенито Муссолини?.
  114. ↑ Смит Д. М. Муссолини. — ИнтерДайджест, 1995. — С. 81. — 384 с. — ISBN 985-10-0010-8.
  115. ↑ Henry Louis Mencken. A new dictionary of quotations: on historical principles from ancient and modern sources. — 1942.  (англ.)
  116. ↑ [militera.lib.ru/h/sb_crusade_in_rossia/01.html Восточный поход Муссолини]. Г. С. Филатов.. Проверено 14 октября 2012. [www.webcitation.org/6BRx7eWWN Архивировано из первоисточника 16 октября 2012].
  117. ↑ Бузина, Олесь. [www.segodnya.ua/blogs/olesbuzinablog/Istorii-ot-Olesya-Buziny-Posledniy-rimlyanin-450497.html Последний римлянин]. «Сегодня» (23 июля 2013). Проверено 22 сентября 2013.
  118. ↑ Arrigo Petacco, 2012, p. 55.
  119. ↑ Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника / Голиков Г. Н. — Москва: Политиздат, 1982. — Т. 12. — С. 454-455.
  120. ↑ В. ФЕДЬКО, Е. СИДОРЕНКОВ. ГИТЛЕР: Информация к размышлению. (Даты. События. Мнения. 1889—2000). — 2001.
  121. ↑ [rus.ruvr.ru/2010/09/03/18586560.html СМИ: Черчилль восхищался Муссолини, но хотел убить его]. Проверено 10 декабря 2009. [www.webcitation.org/6CRCb4fgB Архивировано из первоисточника 25 ноября 2012].
  122. ↑ Arrigo Petacco, 2012, p. 4.
  123. ↑ И. Бестужев. Бенито Муссолини и его государство
  124. ↑ [sfw.so/1148816481-benito-amilcare-andrea-mussolini.html Benito Amilcare Andrea Mussolini]
  125. ↑ [www.blasonariosubalpino.it/Appendice11.html I Cavalieri dell'Ordine Supremo del Collare o della Santissima Annunziata] (итал.). [www.webcitation.org/6CmyvN1L4 Архивировано из первоисточника 9 декабря 2012].
  126. ↑ [www.quirinale.it/elementi/DettaglioOnorificenze.aspx?decorato=3471 Cavaliere di Gran Croce dell'Ordine Militare d'Italia] (итал.). Проверено 15 марта 2010. [www.webcitation.org/619kG3hgQ Архивировано из первоисточника 23 августа 2011].
  127. ↑ [country-osi.narod.ru/germanu_medali_germorel.html Орден Германского орла]. [www.webcitation.org/6Cmyx57Z2 Архивировано из первоисточника 9 декабря 2012].
  128. ↑ [www.president.lv/pk/preview/?module=print_content&module_name=content&cat_id=1251&lng=ru Военный орден Лачплесиса] (латыш.). Проверено 15 марта 2010.
  129. ↑ Owen Bowcott. [www.guardian.co.uk/business/2012/jan/31/goodwin-mugabe-mussolini-ceausescu-disgraced Goodwin joins Mugabe, Mussolini and Ceausescu in gang of disgraced figures] (англ.). guardian. Проверено 31 января 2012. [www.webcitation.org/6CmyyLKbw Архивировано из первоисточника 9 декабря 2012].

Литература

На русском языке

  • Антонов М. Ф. [m-antonov.chat.ru/from_to/part_02.htm Глава 2. Историческая миссия Бенито Муссолини] // [m-antonov.chat.ru/from_to/index.htm От лжекапитализма к тоталитаризму! Мир в XXI веке и судьбы России]. — М.: Альта-Принт, 2008. — 592 с. — 1 000 экз. — ISBN 978-5-98628-110-0.
  • Белоусов Л. Бенито Муссолини. — АСТ-Пресс, 1999. — 128 с. — ISBN 5-7805-0457-1.
  • Виноградова А. Конец Муссолини // Вопросы истории, № 5. — 1990. — 166 с.
  • Ильинский М. М. Жизнь и смерть Бенито Муссолини. М.. 2000.
  • Колье Р. [militera.lib.ru/bio/collier_r/index.html Дуче! Взлёт и падение Бенито Муссолини] = Duce! A biography of Benito Mussolini. — М.: Центрполиграф, 2001. — 493 с.
  • Муссолини Р. Дуче, мой отец. — М.:РИПОЛ классик, 2009. — 224 с. — ISBN 978-5-386-01633-3.
  • Ридли Д. Муссолини. М., 1999.
  • Смит Д. М. Муссолини. — ИнтерДайджест, 1995. — 384 с. — ISBN 985-10-0010-8.
  • Хибберт К. [militera.lib.ru/bio/hibbert_c01/index.html Бенито Муссолини] = Benito Mussolini, A Biography. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. — 512 с. — ISBN 5-222-00227-6.
  • Чиано Галеаццо. Дневник фашиста. 1939—1943. — М.: Издательство «Плацъ», Серия «Первоисточники новейшей истории», 2010. — 676 с. — ISBN 978-5-903514-02-1.

На английском языке

  • Mussolini. Bosworth, R.J.B., London, Hodder, 2002 (hardback ISBN 0-340-73144-3); (paperback ISBN 0-340-80988-4).  (англ.)
  • «Mussolini’s Italy: Life Under the Dictatorship 1915—1945». Bosworth, R.J.B., London, Allen Lane, 2006 (hardback ISBN 0-7139-9697-8, paperback 2006 ISBN 0-14-101291-9).  (англ.)
  • The Birth of Fascist Ideology, From Cultural Rebellion to Political Revolution, Zeev Sternhell, with Mario Sznajder and Maia Asheri, trans. by David Maisel, Princeton University Press, NJ, 1994. pg 214.  (англ.)
  • Mussolini’s Cities: Internal Colonialism in Italy, 1930—1939, Cambria Press: 2007  (англ.)
  • Mussolini’s Rome: rebuilding the Eternal City, Borden W. Painter, Jr., 2005  (англ.)
  • Mussolini: A biography, Denis Mack Smith, New York: Random House 1982  (англ.)
  • Mussolini, Renzo De Felice, Torino: Einaudi, 1995.  (англ.)
  • Mussolini: A New Life, Nicholas Farrell, London: Phoenix Press, 2003, ISBN 1-84212-123-5.  (англ.)
  • Mussolini: The Last 600 Days of Il Duce, Ray Moseley, Dallas: Taylor Trade Publishing, 2004.  (англ.)
  • Mussolini in the First World War: The Journalist, the Soldier, the Fascist. O’Brien, Paul. Oxford: Berg Publishers, 2004 (hardback, ISBN 1-84520-051-9; (paperback, ISBN 1-84520-052-7).  (англ.)
  • Mastering Modern World History by Norman Lowe «Italy, 1918—1945: the first appearance of fascism».  (англ.)
  • Europe 1870—1991 by Terry Morris and Derrick Murphy  (англ.)
  • The Last Centurion by Rudolph S.Daldin www.benito-mussolini.com ISBN 0-921447-34-5  (англ.)
  • Hitler and Mussolini. The Secret Meetings by Santi Corvaja translated by Robert L. Miller Enigma 2001 ISBN 1-929631-00-6  (англ.)
  • Mussolini. The Secrets of his Death by Luciano Garibaldi Enigma 2004 ISBN 1-929631-23-5  (англ.)
  • L’archivio segreto di Mussolini, Arrigo Petacco (ed.), Mondadori, 1998, ISBN 88-04-44914-4  (англ.)

На итальянском языке

  • Petacco A. L'uomo della Provvidenza. Mussolini, ascesa e caduta di un mito. — Oscar Mondadori, 2012. — 254 p. — ISBN 978-88-0455-393-9.
  • Roggero R. [books.google.it/books?id=BIVzVZoh8moC&pg=PA512&dq=churchill+mussolini&hl=it&sa=X&ei=rjKwU9KuLMr8ygPv5IGwAQ&ved=0CDYQ6AEwBA#v=onepage&q=Dongo&f=false Oneri e onori: le verità militari e politiche della guerra di liberazione in Italia]. — GRECO & GRECO Editori, 2006. — 714 p. — ISBN 978-88-7980-417-2.

Ссылки

Портал «Фашизм»
Бенито Муссолини в Викицитатнике?
Бенито Муссолини в Викитеке?
Проект «Фашизм»
  • [www.bibliotekar.ru/haron/79.htm Воспоминания Вальтера Аудизио о смерти Муссолини]
  • [german.imdb.com/title/tt0120857/ Tea with Mussolini] на IMDB  (нем.)
  • [german.imdb.com/title/tt0089645/ Mussolini and I] на IMDB  (нем.)
  • [german.imdb.com/title/tt0088579/ Mussolini: The Untold Story] на IMDB  (нем.)
  • [german.imdb.com/title/tt0071880/ Mussolini: Ultimo atto] на IMDB  (нем.)
  • [www.vokrugsveta.ru/vs/article/152/ Дуче вита]
Политические должности
Предшественник:
Луиджи Факта 		Председатель Совета министров Италии
1922 – 1943 		Преемник:
Пьетро Бадольо
Предшественник:
Карло Шанцер 		Министр иностранных дел Италии
1922 – 1929 		Преемник:
Дино Гранди
Предшественник:
Дино Гранди 		Министр иностранных дел Италии
1932 – 1936 		Преемник:
Галеаццо Чиано
Предшественник:
Галеаццо Чиано 		Министр иностранных дел Италии
1943 		Преемник:
Рафаэль Гварилья
Предшественник:
Паолино Таддеи 		Министр внутренних дел Италии
1922 – 1924 		Преемник:
Луиджи Федерцони
Предшественник:
Луиджи Федерцони 		Министр внутренних дел Италии
1926 – 1943 		Преемник:
Бруно Форначари
Предшественник:
новая должность 		Глава государства Итальянской социальной республики
1943 – 1945 		Преемник:
должность упразднена
Предшественник:
новая должность 		Министр иностранных дел Итальянской социальной республики
1943 – 1945 		Преемник:
должность упразднена

Отрывок, характеризующий Муссолини, Бенито

– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Муссолини,_Бенито&oldid=81537012»