Хуарес, Бенито Пабло

Бенито Хуарес Benito Juárez
49-й президент Мексики
19 января 1858 — 18 июля 1872
Предшественник:	Игансио Комонфорт
Преемник:	Себастьян Лердо де Техада
Рождение:	21 марта 1806(1806-03-21) Гелатао-де-Хуарес, штат Оахака, Мексика
Смерть:	18 июля 1872(1872-07-18) (66 лет) Мехико, Мексика

Бени́то Па́бло Хуа́рес Гарси́я (исп. Benito Pablo Juárez García; 21 марта 1806 г. — 18 июля 1872 г.) — мексиканский политический и государственный деятель, национальный герой Мексики. Был известен как «мексиканский Джордж Вашингтон» — отец и строитель современной Мексики, отстоявший независимость страны и внедривший важные прогрессивные и антиклерикальные реформы.

Биография

Ранние годы

Родился в бедной индейской сапотекской крестьянской семье в деревне Сан-Пабло-Гелатао (в настоящее время — Гелатао-де-Хуарес). Рано (ещё до трех лет) осиротев, оказался под опекой дяди. Зарабатывал себе на жизнь выпасом скота и работой в кукурузных полях, пока в 12 лет не поступил в школу Оахаки. Несмотря на неграмотность родителей, выучился писать и читать у католических священников.

Чтобы прокормить себя, работал слугой в доме Антонио Масы, который, заметив тягу мальчика к знаниям, вместе с францисканцем Антонио Салануэвой организовал его поступление в духовную семинарию. В 1843 году женился на племяннице своего покровителя Маргарите Масе. После учёбы в семинарии он поступил в Институт наук и искусств, где получил юридическое образование. По окончании института стал адвокатом в 1834 году стал адвокатом, а в 1841 году — судьёй.

В 1847—1852 годах был губернатором родного штата Оахака. Принимал активное участие в борьбе с американцами во время американо-мексиканской войны 1846—1848 годов.

Буржуазная революция и антиклерикальные реформы

С установлением в стране консервативной диктатуры генерала Санта-Анны в 1853 году Хуарес, будучи приверженцем либеральной политики и выступив против против узурпатора, вынужден был покинуть страну и переехать в Новый Орлеан (США), где устроился работать на табачной фабрике. Хуарес с полковником Флоренсио Вильярреалем принял участие в разработке плана Аютлы — документа, призывающего к бойкоту Санта-Анны и учреждении собрания по созданию новой конституции.

С началом буржуазной революции в 1854 году Хуарес возвращается в Мексику, где вступает в армию генерала Хуана Альвареса. После окончательного свержения в 1855 году диктатуры Санта-Анны, Хуарес вошёл в состав нового правительства, где стал министром юстиции, народного образования и церковных дел временного президента Мексики Альвареса. Хуарес, как и Альварес, представлял левое крыло либералов — «пурос» (крайних). Их целью являлись экономическое развитие, справедливое распределение земли и богатств, секуляризация имущества, ликвидация привилегий церкви и армии, а период их правления получил название La Reforma.

Хуарес являлся инициатором и одним из авторов «закона о реформе», по которому все граждане провозглашались равными перед законом, церковь отделялась от государства, а церковное имущество национализировалось. После его принятия в ноябре 1855 года недовольные законом консерваторы и часть правого крыла либералов — «модерадос» (умеренных), произвели переворот, при этом архиепископ Мехико пригрозил отлучением от церкви всем, кто подчинится «закону Хуареса».

Однако контрреволюционное выступление было подавлено. Правительство Игнасио Комонфорта, принадлежавшего к умеренным либералам-модерадос, утвердило «закон Хуареса» и приняло по предложению министра финансов Мигеля Лердо де Техады «закон Лердо», запрещавший церковным и гражданским корпорациям владеть недвижимостью, а также ускоривший переход на условиях купли-продажи церковных земель и недвижимости в руки буржуазии и латифундистов. По «закону Лердо» ими была скуплена и значительная часть земель индейских общин, попавших под определение «гражданских корпораций».

Хуарес активно участвовал в подготовке новой конституции. Она вступила в силу 16 сентября 1857 года, в годовщину восстания Мигеля Идальго. В ней Мексика провозглашалась демократической представительной республикой, состоявшей из суверенных во внутренних делах штатов. Законодательная власть принадлежала избираемому на два года однопалатному конгрессу, а исполнительная — президенту, избираемому на срок в четыре года всеобщим голосованием. В конституции подтверждались положения законов Хуареса и Лердо. Духовенству запрещалось избираться в органы государственной власти. Конституция декларировала неприкосновенность частной собственности, свободу слова, печати, собраний, тайну переписки, запрещала рабство и пеонаж.

Во главе страны в гражданскую войну

Принятие конституции вызвало мятеж консерваторов и клерикалов в конце 1857 года. Комонфорт покинул страну, и бремя президентской власти легло на Хуареса, председателя Верховного суда и вице-президента. В 1858—1861 годах он возглавлял правительство Мексики. Поскольку столица страны находилась в руках правых мятежников, на чьей стороне находилась регулярная армия, Хуарес перевёл органы государственной власти в Веракрус, контролируя северо-западные и часть южных штатов. Тогда как католическая церковь и европейские страны активно вмешивались в конфликт на стороне консерваторов, США признали Хуареса легитимным президентом Мексики в 1859 году. Во время гражданской войны в США, Хуарес подружился с американским президентом Авраамом Линкольном, дававшим ему советы насчёт установления демократии в Мексике.

В 1859 году, ещё до победы в гражданской войне, Хуарес принял законы об отделении церкви от государства и существенном ограничении церковных привилегий. Принятые в условиях военного времени, они также декларировали изъятие у церкви того имущества, которое она использует против общества — вместо выкупа церковного имущества предусматривалась его национализация. Провозглашалась свобода вероисповедания, распускались монастыри, братства и конгрегации, вводился гражданский брак, регистрация актов гражданского состояния передавалась государству. На протяжении последующих лет пребывания в должности, сопротивляясь римско-католической церкви, военным и консервативным противникам, президент Хуарес пытался создать современное гражданское общество, дав права коренному индейскому населению страны, а также построить капиталистическую экономику, основанную на североамериканской модели.

Несмотря на все более активную поддержку либералов широкими слоями населения, и наличие в консервативном лагере кругов, не возражавших против прекращения войны, перевес консерваторов сказывался ещё некоторое время. В конце 1859 года их войска под командованием генерала Мигеля Мирамона, возглавлявшего в 1859—1860 годах консервативное правительство в Мехико, овладели обширной областью Бахио. В феврале они осадили Веракрус, но вскоре вынуждены были снять осаду. К середине 1860 года численность войск либералов значительно возросла, их организация, подготовка и оснащение значительно улучшились. В течение второй половины года они заняли главные города ряда штатов, блокировали Мехико и Пуэблу. 25 декабря либералы вступили в столицу, гражданская война окончилась их безоговорочной победой.

После того, как войска либералов взяли столицу 1 января 1861 года, Хуарес был легитимно избран президентом в марте 1861 года. Ему пришлось объявить амнистию для противников-консерваторов, чтобы прекратить их сопротивление — даже несмотря на то, что повстанцы продолжали убивать пленённых либералов, включая известного учёного и юриста Мельчора Окампо.

Государственная казна была пуста, и Хуарес приказал отсрочить на два года платежи по иностранным долгам. Во время гражданской войны правительство Мигеля Мирамона получило у швейцарского банкира Жеккера около 1 млн долл., но по условиям займа оказалось должно 52 млн. Правительство Хуареса отказалось признавать этот долг, ссылаясь на то, что Миармон не имел соответствующих конституционных полномочий для заключения такого займа. В ответ в декабре 1861 года войска Великобритании, Испании и Франции высадили десант и захватили Веракрус.

Сопротивление иностранной интервенции

В 1861—1867 годах Хуарес руководил борьбой мексиканского народа против англо-франко-испанской интервенции. В ответ на мирные инициативы мексиканского правительства испанцы и англичане в апреле 1862 года вывели войска, ослабленные эпидемией жёлтой лихорадки, из страны. Однако французы продолжили вторжение. На первых порах мексиканские войска под командованием Игнасио Сарагосы одержали при Пуэбле существенную победу над французскими интервентами (ныне этот день отмечается как мексиканский национальный праздник — Пятое мая), но те в ответ увеличили численность своего экспедиционного корпуса.

После того, как в 1863 году генерал Франсуа Базен вошёл в столицу, по приказу императора Франции Наполеона III был установлен марионеточный режим «Второй Мексиканской империи», правителем которой был провозглашён австрийский эрцгерцог Максимилиан Габсбург. 31 мая президент Хуарес и его правительство вновь были вынуждены покинуть Мехико и бежать на север страны. Правительство Хуареса вначале отступило в Сан-Луис-Потоси, затем эвакуировалось в Эль-Пасо-дель-Норте, Сьюдад-Хуарес и, наконец, в Чиуауа, не имея ни финансов, ни армии для сопротивления оккупантам. В течение двух следующих годов французы оккупировали все основные города Мексики, и 11 декабря 1865 года захватили последнюю резиденцию Хуареса — Чиуауа.

Однако правительство Максимилиана было крайне непопулярно в мексиканском народе, что способствовало консолидации объединённых республиканских сил и их переходу к наступлению. Французские оккупанты потеряли каждого пятого солдата. В итоге, давление США, протестовавших против нарушения доктрины Монро, заставило Францию вывести свои войска из Мексики. Максимилиан I был казнён по приговору военного трибунала, и в июле 1867 года Хуарес возвратился в столицу и упразднил монархию. В том же году он был вновь избран президентом и переизбран в 1871 году.

Президент в мирное время

С 15 мая 1867 по 18 июля 1872 года Бенито Хуарес — единовластный президент Мексики. Он усилил власть на местах, подчинив себе местных касиков. Две трети армии было распущено по домам без пенсий. Во время президентства Хуареса бывшие солдаты несколько раз поднимали восстания, которые были беспощадно подавлены. Недовольство выказывали провинциальные касики и клерикалы. Выразителем интересов этих групп стал один из организаторов антифранцузского сопротивления — генерал Порфирио Диас.

«Законы о реформе» отменили гильдейскую систему, сдерживавшую промышленность, начала развиваться торговля. Строились железные дороги, линия Веракрус—Мехико, задуманная ещё в 1837 году, была доведена до конца (открытие дороги произошло в 1873 году, уже при президенте Лердо де Техада). После падения империи Хуарес занялся проектом светского образования. Иезуитский колледж Сан-Ильдефонсо был преобразован в Национальную подготовительную школу, предназначавшуюся для подготовки учителей. Городским советам и владельцам асиенд было приказано строить начальные школы. Реформой системы образования должен был заняться Габино Барреда — поклонник философии позитивизма Огюста Конта. Впервые в Мексике было провозглашено бесплатное и обязательное начальное образование.

«Мы должны так организовать нашу жизнь, чтобы удовлетворить все потребности крестьянина, производящего основные богатства страны. Наш долг позаботиться, чтобы трудящийся имел просторный дом, школу для своих детей и был застрахован на случай болезни и безработицы. Мне скажут, что это социализм. Что ж, это слово меня не пугает. Социализм — естественное стремление улучшить условия и свободное развитие физических и моральных качеств человека. Каждому по его способностям, по его делам, по его знаниям. Тогда исчезнут привилегированные классы и несправедливые преимущества»

В 1871 году должны были состояться очередные президентские выборы. Хуарес добивался нового переизбрания, против него выдвинули кандидатуры Порфирио Диас и Себастьян Лердо де Техада, сподвижник Хуареса, опиравшийся на чиновничество и губернаторов штатов. Либеральное течение распалось на хуаристов, порфиристов и лердистов. Ни один из трёх кандидатов не получил необходимого большинства. Выбор был предоставлен конгрессу, который поддержал Хуареса. Избрание Хуареса послужило поводом к мятежу, организованному сторонниками Диаса.

После подавления антиправительственных мятежей Порфирио Диаса и других оппонентов в 1872 году Хуарес скоропостижно скончался от сердечного приступа во время чтения газеты. Ему наследовал его министр иностранных дел Себастьян Лердо де Техада. Хуарес остался в народной памяти прогрессивным реформатором, стоявшим на защите демократии и национального суверенитета.

Интересные факты

• Бенито Хуареc, возможно, был самым низкорослым из известных мировых лидеров, по некоторым данным, его рост составлял 135 см (или 137 см), при том что сапотеки отличаются довольно большим ростом^{[неавторитетный источник? 3759 дней]}.
• Хуарес был первым индейцем — президентом Мексики.
• В честь Бенито Хуареса отец-анархист назвал Бенито Муссолини.
• Единственный к тому времени президент Мексики происхождением не из военных.
• Изображен на купюре в 20 песо.
• Бенито-Хуарес — распространённые в Мексике географические названия.

В кинематографе

• В 1939 году в США вышел фильм-мелодрама «Хуарес», главную роль в котором исполнил Пол Муни.
• В 1989 году в ГДР вышел фильм-вестерн «Охотники в прериях Мексики», главные роли в котором исполнили Гойко Митич, Коле Дончев, Андреас Шмидт-Шалер и Джоко Росич.

Источники

• Альперович М. С., Слёзкин Л. Ю. История Латинской Америки (с древнейших времен до начала XX в.). — Учебное издание. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Высш. шк, 1991. — 286 с. — ISBN 5-060-02003-7.
• Графский, В. Г. Всеобщая история права и государства: Учебник для вузов. — М.: НОРМА, 2003. — 744 с. — ISBN 5-891-23408-4.
• Гордин Я. А. Три войны Бенито Хуареса: Повесть о выдающемся мексиканском революционере. — М.: Политиздат, 1984. — 142 с. — (Пламенные революционеры). — ISBN 200000917994.
• Ларин Е. А. Всеобщая история: латиноамериканская цивилизация: Учеб. пособие. — М.: Высшая школа, 2007. — 494 с. — ISBN 9785060056846.
• Лаврецкий И. Р. Хуарес. — М.: Молодая гвардия, 2008. — 1969 с.
• Новая история стран Европы и Америки XVI—XIX века. В 3 ч. Ч. 3 : учеб. для студентов вузов / Под ред. А. М. Родригеса, М. В. Пономарева. — М.: Гуманитар. изд. центр ВЛАДОС, 2008. — 703 с. — ISBN 9785691015564.

Ссылки

• Бенито Пабло Хуарес — статья из Большой советской энциклопедии.
• [interpretive.ru/dictionary/960/word/huares-benito Оксфордская иллюстрированная энциклопедия]

Отрывок, характеризующий Хуарес, Бенито Пабло

– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.