Бени (город)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Бени
фр. Beni
Страна
Демократическая Республика Конго
Провинция
Северное Киву
Координаты
Мэр
Жюль Мунгвана Касерека
Высота центра
1238[1] м
Официальный язык
Население
95 407 человек (2010)
Часовой пояс
Показать/скрыть карты

Бени́ (фр. Beni) — город в провинции Северное Киву Демократической Республики Конго.

Бени расположен к западу от национального парка Вирунга и гор Рувензори, на краю тропического леса Итури (англ.). В городе есть рынок, аэропорт и христианский двуязычный университет Конго (англ.) (UCBC). В 2010 году население города по оценкам составляло 95 407 человек[2].

Город был ареной ожесточённых боёв во время Второй конголезской войны в 2001 году.

В 2007 году мэром города стал Жюль Мунгвана Касерека, так как бывший мэр, Жюльен Кахонгуа, стал губернатором провинции Северное Киву.

В городе расположены несколько миссий ООН (англ.).

Напишите отзыв о статье "Бени (город)"



Примечания

  1. [www.fallingrain.com/world/CG/00/Beni.html Beni, Congo (Dem. Republic of The)-(Zaire) Page] (англ.). Fallingrain Global Gazetteer. Проверено 22 января 2014.
  2. [world-gazetteer.com/wg.php?x=&men=gcis&lng=en&des=wg&srt=npan&col=abcdefghinoq&msz=1500&geo=-46 Congo (Dem. Rep.): largest cities and towns and statistics of their population] (англ.). Проверено 11 мая 2011. [www.webcitation.org/65UZSceAt Архивировано из первоисточника 16 февраля 2012].

Ссылки

  • [monusco.unmissions.org/ MONUSCO] (англ.). Проверено 11 мая 2011. [www.webcitation.org/67dnCwtOM Архивировано из первоисточника 14 мая 2012].


Отрывок, характеризующий Бени (город)

В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.