Беннигсен, Эммануил Павлович

граф Эммануил Павлович Беннигсен
Дата рождения:	17 ноября 1875(1875-11-17)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	1955(1955)
Место смерти:	Бразилия
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Образование:	Императорское училище правоведения
Партия:	Союз 17 октября
Род деятельности:	член Государственной думы III и IV созывов от Новгородской губернии

Граф Эммануи́л Па́влович Бе́ннигсен (1875 — 1955) — русский общественный деятель и политик, член Государственной думы 3-го и 4-го созывов от Новгородской губернии.

Биография

Православный. Из потомственных дворян Новгородской губернии. Землевладелец Старорусского уезда (600 десятин).

Сын титулярного советника графа Павла Александровича Беннигсена и Александры Карловны фон-Мекк (1850—1920). Младший брат Адам — гвардейский офицер.

В 1896 году окончил Императорское училище правоведения с золотой медалью и занесением имени на мраморную доску, и начал службу кандидатом на судебные должности при Московской судебной палате. Однако уже через год был избран Старорусским уездным предводителем дворянства, в связи с чем оставил службу по Министерству юстиции. Пробыл в должности предводителя дворянства два трехлетия (1897—1903). Кроме того, избирался гласным Старорусского уездного и Новгородского губернского земских собраний, а также почетным мировым судьей Старорусского уезда. По его инициативе в уезде было введено всеобщее начальное обучение.

В 1903 году перешел на должность чиновника особых поручений при Финляндском генерал-губернаторе Н. И. Бобрикове, после убийства последнего служил чиновником особых поручений V класса при Главном управлении землеустройства и земледелия.

В русско-японскую войну состоял уполномоченным, а затем членом Главного управления Красного Креста в Манчжурии.

Затем избирался гласным Санкт-Петербургской городской думы и почетным мировым судьей Санкт-Петербурга, был председателем городской больничной комиссии и заместителем председателя городской думы (1908—1911). Дослужился до чина действительного статского советника (1916), имел придворный чина камергера (1912). Входил в Совет Волжско-Камского банка.

В 1907 году был избран членом Государственной думы от Новгородской губернии. Входил во фракцию «Союза 17 октября», был товарищем председателя фракции. Состоял секретарем комиссии по судебным реформам, докладчиком по проекту государственной росписи доходов и расходов и по финляндскому вопросу, председателем комиссии по городским делам (до 1909), а также членом комиссий: о государственной обороне, по направлению законодательных предположений и о неприкосновенности личности.

В 1911 году вошел в Главное управление Российского Общества Красного Креста, а с 1913 состоял членом Романовского комитета и Комитета попечительства о трудовой помощи.

В 1912 году был переизбран в члены Государственной думы от Новгородской губернии съездом землевладельцев. Входил во фракцию октябристов, был товарищем председателя фракции. После её раскола входил в группу земцев-октябристов, был товарищем председателя группы (4—5-я сессии). Состоял секретарем комиссии по военным и морским делам, председателем комиссий по составлению проекта всеподданнейшего адреса и по городским делам (до 1916), а также членом комиссии по судебным реформам. Входил в Прогрессивный блок.

С началом Первой мировой войны состоял помощником главноуполномоченного Красного Креста при армиях Северо-3ападного фронта (июль—август 1914), с 20 августа 1914 — особоуполномоченным при 9-й армии, а позднее — главноуполномоченным на Западном фронте (до осени 1916).

После Февральской революции работал в комиссии Временного комитета Государственной думы по принятию задержанных военных и высших чинов. С 12 марта 1917 года состоял представителем Красного Креста в Центральном комитете по делам военнопленных, с 29 марта — комиссаром ВКГД и Временного правительства по попечительству о трудовой помощи. В мае—июле 1917 года выезжал в скандинавские страны по вопросам интернирования русских военнопленных.

В 1919 году состоял при Северо-Западной Армии, затем эмигрировал во Францию. В 1920 году участвовал в совещании членов Государственного совета и Государственной думы в Париже. Жил в Курбевуа, Париже и Биаррице. С 1920 года был членом Главного управления РОКК в Париже и организованного при нем Комитета помощи русским беженцам. В январе 1920 года, в качестве представителя Красного Креста, участвовал в создании Делового комитета в Париже, был избран товарищем председателя комитета. В 1924 году вошел в Русский эмигрантский комитет, в 1927 году — в Совет Союза русских дворян. В 1926 году был делегатом Российского зарубежного съезда в Париже от Франции. В 1933 году в Каннах стал учредителем и председателем Русского общества взаимного кредита на Ривьере.

Был масоном, членом-основателем лож «Астрея» и «Северное Сияние», хранителем архива и печати ложи Астрея (1925), руководителем капитула Астрея (1926).

В 1933 году переехал в Бразилию. С 1935 года состоял членом Комитета кассы правоведов. Сотрудничал в журнале «Иллюстрированная Россия».

Умер в 1955 году. Был женат, имел двух дочерей.

Сочинения

• К вопросу о пересмотре законодательства о крестьянах. — Санкт-Петербург, 1912.
• J. Pravdivy La Russie et la Finlande. — Копенгаген, 1918.
• Quelques chiffres concernant la question des nationalités en Russie. — Копенгаген, 1918.
• Первые дни революции 1917 года // Возрождение. — Париж, 1954. № 33.

Источники

• Н. Л. Пашенный [genrogge.ru/isj/isj-257-7.htm#see161 Императорское Училище Правоведения и Правоведы в годы мира, войны и смуты.] — Мадрид, 1967.
• 3-й созыв Государственной Думы: портреты, биографии, автографы. — Санкт-Петербург: издание Н. Н. Ольшанскаго, 1910.
• [www.tez-rus.net/ViewGood30846.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. — Москва: РОССПЭН, 2008.]
• [www.tez-rus.net/ViewGood23416.html Российское зарубежье во Франции 1919—2000. Л. Мнухин, М. Авриль, В. Лосская. Москва, 2008.]

Отрывок, характеризующий Беннигсен, Эммануил Павлович

Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.