Беноццо Гоццоли
| Беноццо Гоццоли | |
| итал. Benozzo Gozzoli | |
 Автопортрет. 1459 г. Фрагмент фрески «Шествие волхвов» из Капеллы волхвов в Палаццо Медичи-Риккарди | |
| Имя при рождении: |
Benozzo di Lese di Sandro |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Жанр: |
живопись, фрески |
| Учёба: | |
| Стиль: | |
| Покровители: | |
| Влияние: | |
 Работы на Викискладе | |
Бено́ццо Го́ццоли (итал. Benozzo Gozzoli; настоящее имя Беноццо ди Лезе ди Сандро (итал. Benozzo di Lese di Sandro); 1420—1497) — итальянский художник, автор многочисленных циклов фресок, представитель флорентийской школы живописи.
Биография
Беноццо Гоццоли родился в 1420 году во Флоренции, в семье портного. Настоящее имя художника — Беноццо ди Лезе ди Сандро (фамилия Гоццоли впервые появляется лишь во втором издании «Жизнеописаний» Вазари).[1]
Период становления Гоццоли как художника пришёлся на годы, в которые флорентийское искусство переживало настоящий расцвет. В 1430—1440 гг. во Флоренции работали фра Анджелико, Филиппо Липпи, Паоло Учелло, Доменико Венециано, Пьеро делла Франческа[2]. Согласно Джорджо Вазари, учителем Гоццоли был фра Анджелико, однако многие историки искусства оспаривают этот факт[3]. Несомненно, однако, что в 1439—1440 и в 1443—1444 Гоццоли работал совместно с фра Анжелико над фресками монастыря Сан-Марко.[3]
С 1444 по 1447 г. он участвует с Лоренцо и Витторио Гиберти в создании рельефов бронзовых дверей (так называемых «Врат рая») флорентийского баптистерия. Затем, в 1447 г., продолжает сотрудничество с фра Анджелико: папа Евгений IV приглашает обоих художников для создания фресок в одной из капелл Апостольского дворца в Ватикане (фрески не сохранились)[3]. В 1448 Гоццоли и фра Анджелико работают над созданием фресок в капелле Никколина. Последней их совместной работой становятся фрески капеллы Сан-Брицио в соборе Орвьето.
В 1450 г. Гоццоли перебирается в Умбрию и начинает работать самостоятельно. Папа Николай V доверяет ему создание фресок в монастыре Сан Фортунато (Монтефалько)[3]. В Монтефалько Гоццоли проведёт три года. Крупные заказы позволят ему в полной мере проявить свой талант художника и создать себе имя.
С 1453 по 1459 гг. Гоццоли работает в разных городах Италии: пишет фрески для монастыря в Витербо, украшает алтарь в Перудже и т. д. В 1459 году Медичи вызывают художника во Флоренцию расписывать стены церкви в их дворце[2]. Сюжетом для росписи было выбрано шествие волхвов, в котором художник изобразил членов семьи Медичи. Впоследствии эта церковь станет известной под под названием Капеллы волхвов.
В 1463 году, возможно, из-за чумы, разразившейся во Флоренции, Гоццоли перебирается в Сан-Джиминьяно[3]. Там он пишет для городской церкви цикл фресок, изображающих сцены жизни святого Августина, а также фреску на тему мученичества святого Себастьяна для собора Сан-Джиминьяно.
В 1467 г. Гоццоли покидает Сан-Джиминьяно и отправляется в Пизу. Именно там он создаст своё самое монументальное произведение — цикл фресок для кладбища Кампосанто. В 1944 году бо́льшая часть этих фресок погибнет при бомбардировке и в последовавшем пожаре. Параллельно с этой основной работой Гоццоли выполняет и другие заказы: алтарную картину для церкви Святого Лазаря, панель «Триумф святого Фомы Аквинского», ныне хранящуюся в Лувре и др.[3]
В 1495 г., после вторжения в Италию Карла VIII, Гоццоли был вынужден покинуть Пизу и вернуться во Флоренцию. Затем, в 1495 г., он отправляется в Пистою, получив очередной престижный заказ: украсить фресками интерьер городской ратуши[3]. Эта работа останется незавершённой: 4 октября 1497 года Гоццоли умирает, вероятно, от чумы. Он был похоронен в Пистое, в монастыре Сан-Доменико.
Творчество
Самостоятельная творческая деятельность Беноццо Гоццоли началась в 1450-е гг.[4] Он известен в основном как автор многочисленных фресок, из которых самая знаменитая — роспись Капеллы волхвов в Палаццо Медичи-Риккарди во Флоренции. Эта фреска изображает шествие волхвов и представляет собой единую композицию, занимающую три стены небольшой капеллы.[4] Фреска изобилует тщательно выписанными деталями: волхвы с многочисленной свитой, всадники в роскошных одеждах, деревья, животные, птицы, замки, монастыри, рощи, скалы и т. д. Несмотря на определённую идеализацию образов, в участниках шествия принято видеть изображения реальных исторических лиц, в том числе членов семьи Медичи[5]. На картине художник изобразил и самого себя: это человек в красной шапке с надписью Opus Benotii, устремивший пристальный взгляд на зрителя.
Эта работа с её утончённой декоративностью и праздничным богатством красок стоит особняком в творчестве художника. В остальных своих произведениях он придерживался позднеготических традиций[1].
Напишите отзыв о статье "Беноццо Гоццоли"
Литература
С. Дзуффи. Возрождение. XV век. Кватроченто. — М.: Омега-пресс, 2008. — С. 24, 292—293. — 384 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-465-01772-5.
Ссылки
- [www.benozzogozzoli.it/Default.htm Сайт, посвящённый Беноццо Гоццоли] (итал.)
- [www.museobenozzogozzoli.it/index.html Сайт музея Беноццо Гоццоли] (англ.)
См. также
Примечания
- ↑ 1 2 Всё о живописи. Мастера итальянского Возрождения. Сост. И. Мосин — Вильнюс: UAB «Bestiary», 2013. — 112c. ISBN 978-609-456-113-9
- ↑ 1 2 [www.benozzogozzoli.it/biografia/default.htm Сайт о Беноццо Гоццоли] (итал.)
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.museobenozzogozzoli.it/biography/ArtisticDevelopmentEarlyWorks.html Сайт музея Беноццо Гоццоли] (англ.)
- ↑ 1 2 [evropeyskoe_iskusstvo.academic.ru/237/Гоццоли Европейское искусство. Живопись. Скульптура. Графика. Энциклопедия.— М.: Белый город. Редактор Л. П. Анурова. 2006.]
- ↑ С. Дзуффи. Ренессанс: история, эстетика, мастера, шедевры. М.: Омега, 2008. ISBN 978-5-465-02080-0 — С. 90.
Отрывок, характеризующий Беноццо Гоццоли
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
