Бен-Исраэль, Гидон

Гидон Бен-Исраэль
ивр. ‏גדעון בן-ישראל‏‎
Имя при рождении	Гидон Паризер ивр. ‏גדעון פריזר‏‎
Дата рождения	6 марта 1923(1923-03-06)
Место рождения	Хайфа, Палестина под британским мандатом
Дата смерти	18 декабря 2014(2014-12-18) (91 год)
Место смерти	Тель-Авив, Израиль
Гражданство	Израиль Израиль
Созывы кнессета	Кнессет 4, 5 созывов
Партия	МАПАЙ (1959-1965) РАФИ (с 1965)
Супруга	Рут Неэман (сестра Ю. Неэмана)
Дети	Марит Бен-Исраэль Сивион Бен-Исраэль
Образование	Двойное высшее: по юриспруденции, экономике и международным отношениям

Гидон Бен-Исраэль (ивр. ‏גדעון בן-ישראל‏‎, при рождении Гидон Паризер, ивр. ‏גדעון פריזר‏‎; 6 марта 1923, Хайфа — 18 декабря 2014, Тель-Авив) — израильский политик и профсоюзный деятель, депутат Кнессета 4-го и 5-го созывов (в 1959—1965 годах).

Биография

Родился в 1923 году в Хайфе (на тот момент — на территории «Британского мандата»). В 1937 году вступил в организацию «Хагана» и в 1938—1940 годах был рекрутёром в её «молодёжные бригады» на территории Иерусалима. В 1942—1945 годах участвовал во Второй мировой войне добровольцем в Еврейской бригаде (в составе британских вооружённых сил), а после войны в течение нескольких лет оставался в Европе (Венгрии и Румынии) среди членов подпольной организации «Бриха», вопреки воле британских властей помогавшей пережившим Холокост европейским евреям покинуть лагеря для перемещённых лиц и добраться до Палестины (см. Алия-Бет).

После провозглашения независимости государства Израиль участвовал в Арабо-израильской войне 1948 года, командуя одной из рот бригады «Эциони», и был ранен в битве за Иерусалим. Демобилизовался из ЦАХАЛа в звании майора.

После войны получил высшее образование по экономике и международным отношениям в Лондонской школе экономики и политических наук. Вернувшись в Израиль в 1953 году, работал в Рабочем совете Беер-Шевы, позднее став главой отдела трудовые отношения между администрацией предприятий и профсоюзами Министерства труда Израиля. Помимо государственных обязанностей, занимался преподаванием, читая курсы по трудовым отношениям в Тель-Авивском и Еврейском университетах, а 1960 году и сам получил в Еврейском университете второе (юридическое) высшее образование. Был членом координационной комиссии Гистадрута и председателем его секции организаций и рабочих советов.

В 1955 году женился на Рут Неэман, сестре Юваля Неэмана, позднее ставшей профессором юриспруденции Тель-Авивского университета и лауреатом премии Израиля. Стал в этом браке отцом двух дочерей, Марит и Сивион.

В итоге выборов 1959 года вошёл в депутатский корпус Кнессета 4-го созыва по списку партии МАПАЙ. На следующих парламентских выборах 1961 года не прошёл в состав фракции из-за уменьшения количества её депутатских мест, однако вернулся в Кнессет в конце августа 1962 года на замену умершему Герцелю Бергеру. В 1965 году он был среди членов МАПАЙ во главе с Давидом Бен-Гурионом, отколовшихся от неё в новую фракцию РАФИ и впоследствии вновь потерял своё депутатское место при выборах 1965 года, где РАФИ получила 10 мест. При образовании в 1968 году Рабочей партии Израиля (ныне известной как «Авода») вошёл в её центральный комитет и секретариат, исполняя обязанности главы секции профсоюзов.

В 1996 году занял позицию председателя союза пенсионеров в составе Гистадрута, на которой пребывал вплоть до своей смерти в конце 2014 года.

Умер 18 декабря 2014 года в Тель-Авиве. Похоронен на кладбище Трумпельдор.

Ссылки

• [www.knesset.gov.il/mk/ru/mk_ru.asp?mk_individual_id_t=298 Бен-Исраэль, Гидон (рус.)] ([www.knesset.gov.il/mk/eng/mk_eng.asp?mk_individual_id_t=298 англ.], [www.knesset.gov.il/mk/heb/mk.asp?mk_individual_id_t=298 ивр.]) на сайте кнессета

Отрывок, характеризующий Бен-Исраэль, Гидон

В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.