Бен-Хаим, Зеэв

Зеэв Бен-Хаим
ивр. ‏זאב בן-חיים‎‏‎
Дата рождения:	28 декабря 1907(1907-12-28)
Место рождения:	Мостиска, Австро-Венгрия
Дата смерти:	6 августа 2013(2013-08-06) (105 лет)
Место смерти:	Иерусалим
Страна:	Израиль Израиль
Научная сфера:	лингвистика
Учёная степень:	доктор философии
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Университет Бреслау
Известен как:	2-й президент Академии языка иврит
Награды и премии:	Премия Израиля (1964)

Зеэв Бен-Хаим (урожд. Вольф Гольдман; 28 декабря 1907, Мостиска, Австро-Венгрия — 6 августа 2013, Иерусалим) — израильский лингвист-семитолог. Один из основателей Академии языка иврит и её второй президент (1973—1981), редактор «Исторического словаря языка иврит». Лауреат Премии Израиля в области иудаики за 1964 год, член Израильской академии наук с 1966 года.

Биография

Вольф Гольдман родился в конце 1907 года в галицийском местечке Мостиска (Австро-Венгрия, в настоящее время на Украине) в зажиточной семье. Один из его дедов монополизировал табачную торговлю в Мостиске, а у второго была плантация, на которой трудились наёмные рабочие и которой управлял отец Вольфа. Вольф был пятым ребёнком в семье, но первым сыном. С началом мировой войны семья уехала подальше от линии фронта, в Вену, где Вольф поступил в светскую школу. Вернувшись после войны в Мостиску, он получал традиционное еврейское образование, а в 15 лет поступил в гимназию в Пшемысле. Такой путь к образованию обеспечил ему свободное владение тремя литературными языками — ивритом, польским и немецким, помимо знакомых с детства идиша и украинского языка. По окончании гимназии в 1927 году Вольф поступил в еврейскую теологическую семинарию в Бреслау (Германия, ныне Вроцлав, Польша). Как и большинство студентов семинарии, стремившихся получить академическую степень, он также поступил в университет Бреслау. Среди учителей Гольдмана в семинарии Бреслау были профессор Юлиус Гутман — талмудист и математик, в будущем первый профессор, преподававший Талмуд в Еврейском университете в Иерусалиме, и классический филолог профессор Ицхак Хайнеман, известный как исследователь эллинистической эпохи; в университете он поступил на направление восточной филологии, где преподавали ведущий германский семитолог Карл Броккельман и ассириолог Артур Унганд; в университете Гольдман также изучал персидский язык и славянскую филологию. В 1931 году он получил специальную стипендию, чтобы провести год в Институте иудаики в Еврейском университете в Иерусалиме. Там он работал с профессором Яковом Эпштейном, изучая талмудическую филологию. В 1932 году Гольдман окончил университет Бреслау со степенью доктора философии по семитским языкам.

В 1933 году Гольдман получил лицензию раввина в семинарии Бреслау, после чего переехал в подмандатную Палестину, рассчитывая на работу школьным учителем иврита. Некоторое время он давал частные уроки, а затем сошёлся с Х. Н. Бяликом, возглавлявшим в это время Комитет языка иврит, и получил место учёного секретаря этой организации. С 1948 года он преподавал в Еврейском уницерситете в Иерусалиме на кафедре иврита, в 1955 году получив профессорское звание. Его преподавательская карьера в университете продолжалась до 1976 года.

В 1953 году Зеэв Бен-Хаим стал одним из учёных, основавших Академию языка иврит, и с 1955 по 1965 год был главным редактором её основного периодического издания — журнала «Лашонену» (ивр. ‏לשוננו‏‎ — «Наш язык»). В 1961 году Бен-Хаим занял пост вице-президента Академии (по словам его преемника на этом посту Иехошуа Блау, Бен-Хаим уже в качестве вице-президента фактически руководил работой академии, из деликатности не желая оспаривать статус номинального президента, профессора Н. Г. Тур-Синая); в 1973 году, после смерти Тур-Синая, Бен-Хаим стал её президентом. На этом посту он оставался до 1981 года. С 1966 года Зеэв Бен-Хаим был членом Израильской академии наук; в том же году он был избран членом-корреспондентом Американской академии еврейских исследований.

Зеэв Бен-Хаим скончался в августе 2013 года в Иерусалиме на 106-м году жизни.

Научное наследие

Зеэв Бен-Хаим за свою академическую карьеру опубликовал 9 книг и порядка 260 статей на лингвистическую тематику как в Израиле, так и в международных научных изданиях. Основной областью академических интересов Бен-Хаима было историческое развитие и преемственность иврита, в том числе во взаимодействии с арамейским языком. В своих работах он доказывал непрерывность существования иврита со второго тысячелетия до н. э. В концепции Бен-Хаима история иврита может быть разделена на два этапа — на первом иврит был разговорным языком, второй же характеризуют застывшие языковые формы, которые он прослеживает в самаритянских литературных памятниках. Основной труд Бен-Хаима — пятитомник «Письменные и устные традиции иврита и арамейского языка у самаритян» — увидел свет в период между 1957 и 1977 годами. В 1980 году вышло в свет подготовленное им академическое собрание самаритянских источников IV в. н. э. «Теват Марка» («Ковчег Марка»).

Второй главной сферой научной деятельности Зеэва Бен-Хаима была подготовка «Исторического словаря языка иврит». Общая концепция словаря была им предложена ещё в 1959 году, и вплоть до 1992 года Бен-Хаим руководил его составлением, продолжая участвовать в работе над словарём и после этого. В 1992 году был издан сборник статей Бен-Хаима «Бе-милхамта шел лашон» («В борьбе за язык»), рассматривающих темы, связанные с ивритом настоящего времени.

За свою работу в области исторической и современной лингвистики Зеэв Бен-Хаим в 1964 году был удостоен Премии Израиля в области иудаики. Он является также лауреатом Премии Ротшильда (1972) за вклад в изучение культуры самаритян и традиций иврита и арамейского языка в их среде и премии им. Бублика (1994), присуждаемой Еврейским университетом в Иерусалиме.

Литература

• Зеэв Бен-Хаим. [www.academy.ac.il/data/egeret/79/EgeretArticles/i25p20.pdf От Мостиски до Иерусалима] (иврит) = מן מושציסקה עד ירושלים // Игерет. — 2003. — Fasc. 25. — P. 20-25.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/10518 Бен-Хаим Зеев] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
• [hebrew-academy.huji.ac.il/al_haakademya/haverim/haverimbeavar/Pages/ZBenHayyim.aspx Зеэв Бен-Хаим] на сайте Академии языка иврит  (иврит)

Отрывок, характеризующий Бен-Хаим, Зеэв

– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.