Пенесты
Пенесты (др.-греч. oι Πενέσται, hoi penestai) — представители класса закрепощённых тружеников, населявших древнегреческую область Фессалия. Имели статус, сходный со статусом илотов Спарты. Вместе с илотами упоминаются в Политике Аристотеля (Книга вторая (В).II.13).
Традиция представляет пенестов потомками ахейцев, подвергшихся вторжению племен, прибывавших из Феспротии. Архемакус (цит. по Афинею, VI, 264), писатель III в. до н. э., считал, что они были беотийцами:
«Эоловы беотийцы, которые не эмигрировали, когда их страна была завоевана фессалийцами, сдались победителям при условии, что они не будут изгнаны, не будут преданы смерти, но они должны обрабатывать землю для новых владельцев, выплачивая в качестве ренты часть продукции с земельных угодий, и многие из них могут быть богаче, чем их хозяева»[1].
Фессалийские земли были обширны и плодородны при небольшом количестве людей на них. Большие контрибуции, получаемые фессалийцами (о чём свидетельствует Архемакус) позволяли свободно распоряжаться участками в пределах допустимых арендной платой, а также владеть товарами. Некоторые пенесты, называемые латреями, работали в качестве домашней прислуги, получая в обмен жалованье.
Дионисий Галикарнасский сообщает (II, 9), что их били, когда они отказывались подчиниться, и что, вообще говоря, с ними обращались по-скотски как с рабами (то есть как с движимым имуществом — собственностью своих законных владельцев). Они, по-видимому, были гораздо менее многочисленны, чем свободные фессалийцы.
Из одного из отрывков сочинений Демосфена следует, что иногда они сопровождали своих хозяев в бою и сражались верхом, наподобие их «рыцарей» или «вассалов». Это обстоятельство неудивительно, принимая во внимание славу фессалийской кавалерии. Пенесты Фессалии напоминали лаконских илотов и в другом отношении: они часто восставали с оружием в руках против своих господ. Существовали пенесты и среди македонян. Известно также иллирийское племя, носившее имя «Пенесты»[1].
Напишите отзыв о статье "Пенесты"
Примечания
Литература
- Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. — Мн.: Литература, 1998 г.. — С. 456. — ISBN 985-437-401-7..
Отрывок, характеризующий Пенесты
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
