Берггрен, Андреас Петер

Андреас Петер Берггрен (дат. Andreas Peter Berggreen; 2 марта 1801, Копенгаген — 8 ноября 1880, Копенгаген) — датский композитор и музыкальный педагог.

Вырос в замке Фредериксборг, где служил его дед, и там же начал заниматься музыкой, петь, играть на флейте, а в 13-летнем возрасте и сочинять песни и мелодии для флейты. В дальнейшем получил некоторую профессиональную подготовку под руководством К. Э. Ф. Вейсе, однако в значительной степени остался самоучкой.

В 1830-е гг. выступал как музыкальный критик, дважды предпринял попытки основать собственный музыкальный журнал, в ходе второй из них (1845) назвал издание Hejmdal по имени божества древнескандинавского пантеона. С 1838 г. играл на органе в копенгагенской Церкви Троицы. С 1843 г. преподавал пение в Столичной школе (дат. Metropolitanskolen) — одном из наиболее престижных средних учебных заведений Дании. С 1859 г. и до конца жизни занимал должность инспектора по пению в датском министерстве просвещения. Почётный доктор Копенгагенского университета (1878).

В наследии Берггрена ряд вокально-хоровых сочинений, в том числе приуроченных к придворным событиям, театральная музыка, органные пьесы. Наибольшее признание принесла Берггрену работа по сбору и обработке народных песен — сборник «Народные песни и мелодии» (дат. Folkesange og Melodier; 1842—1847), ко второму изданию (1861—1871) расширенный до 11 томов.

Отрывок, характеризующий Берггрен, Андреас Петер

Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.