Бергман, Генри

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Генри Бергман
англ. Henry Bergman
Дата рождения:

23 февраля 1866(1866-02-23)

Место рождения:

Сан-Франциско

Дата смерти:

22 октября 1946(1946-10-22) (80 лет)

Гражданство:

США США

Профессия:

актёр

Карьера:

1914-1936

Генри Бергман (англ. Henry Bergman; 23 февраля 1868 — 22 октября 1946) — американский актёр театра и кино, известный своим долгим сотрудничеством с Чарли Чаплином.



Биография

Родился в Сан-Франциско, штат Калифорния, выступал в театре. В 1914 году, в возрасте 46 лет, впервые появился на экране. С участия в фильме «Лавка ростовщика» в 1916 году началось его сотрудничество с Чарли Чаплином. В течение своей дальнейшей кинокарьеры он снялся в таких фильмах Чаплина как «Иммигрант», «Собачья жизнь», «Золотая лихорадка», «Цирк», «Малыш» и «Огни большого города» Последний раз он появился на экране в фильме Чаплина «Новые времена» в роли менеджера ресторана. Позднее он помогал Чаплину при съемках фильма «Великий диктатор». Чаплин помог Бергману в финансировании ресторана «Генри», который Бергман открыл в Голливуде. Ресторан стал популярным местом встречи для знаменитостей, предшественником ресторана «Brown Derby». Генри Бергман продолжал сотрудничать с Чарли Чаплином вплоть до своей смерти от сердечного приступа в 1946. Актёр похоронен на кладбище Hillside Memorial Park в Калвер-Сити, Калифорния.

Фильмография

Напишите отзыв о статье "Бергман, Генри"

Ссылки

Отрывок, характеризующий Бергман, Генри

Тем более 26 го августа насморк Наполеона не имел значения, что показания писателей о том, будто вследствие насморка Наполеона его диспозиция и распоряжения во время сражения были не так хороши, как прежние, – совершенно несправедливы.
Выписанная здесь диспозиция нисколько не была хуже, а даже лучше всех прежних диспозиций, по которым выигрывались сражения. Мнимые распоряжения во время сражения были тоже не хуже прежних, а точно такие же, как и всегда. Но диспозиция и распоряжения эти кажутся только хуже прежних потому, что Бородинское сражение было первое, которого не выиграл Наполеон. Все самые прекрасные и глубокомысленные диспозиции и распоряжения кажутся очень дурными, и каждый ученый военный с значительным видом критикует их, когда сражение по ним не выиграно, и самью плохие диспозиции и распоряжения кажутся очень хорошими, и серьезные люди в целых томах доказывают достоинства плохих распоряжений, когда по ним выиграно сражение.
Диспозиция, составленная Вейротером в Аустерлицком сражении, была образец совершенства в сочинениях этого рода, но ее все таки осудили, осудили за ее совершенство, за слишком большую подробность.
Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.


Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.