Бердяев, Николай Александрович
Поделись знанием:
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.
Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.
Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.
Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
| Николай Бердяев | |
| Николай Александровичъ Бердяевъ | |
 | |
| Место рождения: | |
|---|---|
| Место смерти: | |
| Направление: |
русская религиозная философия, религиозный экзистенциализм, персонализм, профетическая философия |
| Основные интересы: | |
| Оказавшие влияние: | |
| Испытавшие влияние: | |
Никола́й Алекса́ндрович Бердя́ев (рус. дореф. Николай Александровичъ Бердяевъ, 6 [18] марта 1874, имение Обухово, Киевская губерния, Российская империя — 23 марта[1][2] 1948 (по другим данным, 24 марта 1948[3][4]), Кламар под Парижем, Четвёртая французская республика) — русский религиозный и политический философ, представитель русского экзистенциализмa и персонализма. Автор оригинальной концепции философии свободы и (после Первой Мировой и Гражданской войн) концепции нового средневековья.
Содержание
Биография
Семья
Н. А. Бердяев родился в дворянской семье. Его отец, офицер-кавалергард Александр Михайлович Бердяев, был киевским уездным предводителем дворянства, позже председателем правления Киевского земельного банка; мать, Алина Сергеевна, урождённая княжна Кудашева, по матери была француженкой. Его старший брат Сергей — поэт, публицист и издатель.
Супруга — поэтесса Бердяева, Лидия Юдифовна (по первому браку Рапп, урождённая Трушева).
Образование
Бердяев воспитывался дома, затем в Киевском кадетском корпусе. В шестом классе оставил корпус и начал готовиться к экзаменам на аттестат зрелости для поступления в университет. «Тогда же у меня явилось желание сделаться профессором философии»[5]. Поступил на естественный факультет Киевского университета, через год на юридический. В 1897 г. за участие в студенческих беспорядках был арестован, отчислен из университета и сослан в Вологду. В 1899 г. в марксистском журнале «Die Neue Zeit» напечатана его первая статья «Ф. А. Ланге и критическая философия в их отношении к социализму».
Общественная деятельность
В 1901 г. вышла его статья «Борьба за идеализм», закрепившая переход от позитивизма к метафизическому идеализму. Наряду с С. Н. Булгаковым, П. Б. Струве, С. Л. Франком Бердяев стал одной из ведущих фигур движения, выступившего с критикой мировоззрения революционной интеллигенции. Это направление впервые заявило о себе сборником статей «Проблемы идеализма» (1902), затем сборниками «Вехи» (1909) и «Из глубины» (1918), в которых резко отрицательно характеризовалась роль радикалов в революции 1905 и 1917 годов.
В 1903—1904 годах принимал участие в организации Союза освобождения и его борьбе.
Желая принять какое-либо участие в освободительном движении, я примкнул к Союзу освобождения. С инициаторами Союза освобождения у меня были идейные и личные связи. Я принял участие в двух съездах за границей в 1903 и 1904 годах [правильно в 1902 и 1903 годах], на которых был конструирован Союз освобождения. Съезды происходили в Шварцвальде и в Шафгаузене, около Рейнского водопада. Красивая природа меня более привлекала, чем содержание съездов. Там я впервые встретился с либеральными земскими кругами. Многие из этих людей впоследствии играли роль в качестве оппозиции в Государственной думе и вошли в состав Временного правительства 1917 года. Среди них были очень достойные люди, но среда эта была мне чужда. В мою задачу совсем не входит писать воспоминания о Союзе освобождения, который играл активную роль перед первой русской революцией. Из деятелей Союза освобождения вышли элементы, составившие потом главную основу кадетской партии. В кадетскую партию я не вошёл, считая её партией «буржуазной». Я продолжал считать себя социалистом. Я принимал участие в комитете Союза освобождения сначала в Киеве, потом в Петербурге, но особенно активной роли по своему настроению не играл и чувствовал страшную отчуждённость от либерально-радикальной среды, большую отчуждённость, чем от среды революционно-социалистической. Иногда я вел переговоры от Союза освобождения с социал-демократами, например, с X., тогда меньшевиком, а впоследствии советским сановником, народным комиссаром и послом, с Мартовым, а также с представителями еврейского Бунда. На «освобожденческих» банкетах, которыми в то время полна была Россия, я себя чувствовал плохо, не на своем месте и, несмотря на свой активный темперамент, был сравнительно пассивен. Я себя чувствовал относительно лучше среди социал-демократов, но они не могли мне простить моей «реакционной», по их мнению, устремленности к духу и к трансцендентному.— Самопознание[6].
В 1913 году написал антиклерикальную статью «Гасители духа», в защиту афонских монахов. 
За это он был приговорен к депортации в Сибирь, но Первая мировая война и революция помешали приведению приговора в исполнение, в результате чего, три года он провёл в ссылке в Вологодской губернии. За последующие годы до своей высылки из СССР в 1922 г. Бердяев написал множество статей и несколько книг, из которых впоследствии, по его словам, по-настоящему ценил лишь две — «Смысл творчества» и «Смысл истории».
Участвовал во многих начинаниях культурной жизни Серебряного века, вначале вращаясь в литературных кругах Петербурга, потом принимая участие в деятельности Религиозно-философского общества в Москве. После революции 1917 года Бердяев основал «Вольную академию духовной культуры», просуществовавшую три года (1919—1922).
Я был её председателем, и с моим отъездом она закрылась. Это своеобразное начинание возникло из собеседований в нашем доме. Значение Вольной академии духовной культуры было в том, что в эти тяжёлые годы она была, кажется, единственным местом, в котором мысль протекала свободно и ставились проблемы, стоявшие на высоте качественной культуры. Мы устраивали курсы лекций, семинары, публичные собрания с прениями.— Самопознание[7].
Высылка из советской России
Дважды при советской власти Бердяев попадал в тюрьму. «Первый раз я был арестован в 1920 году в связи с делом так называемого Тактического центра, к которому никакого прямого отношения не имел. Но было арестовано много моих хороших знакомых. В результате был большой процесс, но я к нему привлечён не был». Во время этого ареста, как рассказывает Бердяев в мемуарах, его допрашивали лично Феликс Дзержинский и Вацлав Менжинский.
Во второй раз Бердяева арестовали в 1922 году. «Я просидел около недели. Меня пригласили к следователю и заявили, что я высылаюсь из советской России за границу. С меня взяли подписку, что в случае моего появления на границе СССР я буду расстрелян. После этого я был освобождён. Но прошло около двух месяцев, прежде чем удалось выехать за границу»[8].
Жизнь в эмиграции
После отъезда 29 сентября 1922 года — на так называемом «философском пароходе» — Бердяев жил сначала в Берлине, где познакомился с несколькими немецкими философами: Максом Шелером (1874—1928), Кайзерлингом (1880—1946) и Шпенглером (1880—1936). Сочинения немецкого философа Франца фон Баадера (1765—1841) — по словам Бердяева «величайшего и замечательнейшего из бёмеанцев»[9] — привели русского эмигранта к трудам религиозного мистика, так называемого «тевтонского философа», Якоба Бёме (1575—1624)[10].
В 1924 году он переехал в Париж. Там, а в последние годы в Кламаре под Парижем, Бердяев и жил до самой смерти. Принимал самое активное участие в работе Русского студенческого христианского движения (РСХД), являлся одним из его главных идеологов. Он много писал и печатался, с 1925 по 1940 годы был редактором журнала русской религиозной мысли «Путь», активно участвовал в европейском философском процессе, поддерживая отношения с такими философами, как Э. Мунье, Г. Марсель, К. Барт и др.
«В последние годы произошло небольшое изменение в нашем материальном положении, я получил наследство, хотя и скромное, и стал владельцем павильона с садом в Кламаре. В первый раз в жизни, уже в изгнании, я имел собственность и жил в собственном доме, хотя и продолжал нуждаться, всегда не хватало». В Кламаре раз в неделю устраивались «воскресенья» с чаепитиями, на которые собирались друзья и почитатели Бердяева, происходили беседы и обсуждения разнообразных вопросов и где «можно было говорить обо всём, высказывать мнения самые противоположные»[11].
Среди опубликованных в эмиграции книг Н. А. Бердяева следует назвать «Новое средневековье» (1924), «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» (1931), «О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической философии» (1939), «Русская идея» (1946), «Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация» (1947). Посмертно были опубликованы книги «Самопознание. Опыт философской автобиографии» (1949), «Царство Духа и царство Кесаря» (1951) и др.
В 1942—1948 гг. был 7 раз номинирован на Нобелевскую премию по литературе[12].
«Мне пришлось жить в эпоху катастрофическую и для моей Родины, и для всего мира. На моих глазах рушились целые миры и возникали новые. Я мог наблюдать необычайную превратность человеческих судеб. Я видел трансформации, приспособления и измены людей, и это, может быть, было самое тяжелое в жизни. Из испытаний, которые мне пришлось пережить, я вынес веру, что меня хранила Высшая Сила и не допускала погибнуть. Эпохи, столь наполненные событиями и изменениями, принято считать интересными и значительными, но это же эпохи несчастные и страдальческие для отдельных людей, для целых поколений. История не щадит человеческой личности и даже не замечает её. Я пережил три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс начала XX века, потом русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию её победителями, я пережил изгнание, и изгнанничество мое не кончено. Я мучительно переживал страшную войну против России. И я ещё не знаю, чем окончатся мировые потрясения. Для философа было слишком много событий: я сидел четыре раза в тюрьме, два раза в старом режиме и два раза в новом, был на три года сослан на север, имел процесс, грозивший мне вечным поселением в Сибири, был выслан из своей Родины и, вероятно, закончу свою жизнь в изгнании»[13].
Умер Бердяев в 1948 г. в своём доме в Кламаре от разрыва сердца. За две недели до смерти он завершил книгу «Царство Духа и Царство Кесаря», и у него уже созрел план новой книги, написать которую он не успел[14].
Похоронен в Кламаре, на городском кладбище Буа-Тардьё[15].
- Tombe Berdiaev2.JPG
- TombeBerdiaev1.JPG
- Tombe Berdiaev3.JPG
Могила Николая Бердяева на кладбище Кламара (Франция; 2013).
Основные положения философии
Наиболее выражает мою метафизику книга «Опыт эсхатологической метафизики». Моя философия есть философия духа. Дух же для меня есть свобода, творческий акт, личность, общение любви. Я утверждаю примат свободы над бытием. Бытие вторично, есть уже детерминация, необходимость, есть уже объект. Может быть, некоторые мысли Дунса Скота, более всего Я. Беме и Канта, отчасти Мен де Бирана и, конечно, Достоевского как метафизика я считаю предшествующими своей мысли, своей философии свободы. — Самопознание, гл. 11.
Во время ссылки за революционную деятельность Бердяев перешёл от марксизма («Маркса я считал гениальным человеком и считаю сейчас», — писал он позднее в «Самопознании») к философии личности и свободы в духе религиозного экзистенциализма и персонализма.
В своих работах Бердяев охватывает и сопоставляет мировые философские и религиозные учения и направления: греческую, буддийскую и индийскую философию, каббалу, неоплатонизм, гностицизм, мистицизм, космизм, антропософию, теософию и др.
У Бердяева ключевая роль принадлежала свободе и творчеству («Философия свободы» и «Смысл творчества»): единственный источник творчества — свобода. В дальнейшем Бердяев ввел и развил важные для него понятия:
- царство духа,
- царство природы,
- объективация — невозможность преодолеть рабские оковы царства природы,
- трансцендирование — творческий прорыв, преодоление рабских оков природно-исторического бытия.
Но в любом случае внутренней основой бердяевской философии являются свобода и творчество. Свобода определяет царство духа. Дуализм в его метафизике — это Бог и свобода. Свобода угодна Богу, но в то же время она — не от Бога. Существует «первичная», «несотворённая» свобода, над которой Бог не властен. Эта же свобода, нарушая «божественную иерархию бытия», порождает зло. Тема свободы, по Бердяеву, важнейшая в христианстве — «религии свободы». Иррациональная, «темная» свобода преображается Божественной любовью, жертвой Христа «изнутри», «без насилия над ней», «не отвергая мира свободы». Богочеловеческие отношения неразрывно связаны с проблемой свободы: человеческая свобода имеет абсолютное значение, судьбы свободы в истории — это не только человеческая, но и божественная трагедия. Судьба «свободного человека» во времени и истории трагична.
Наличие содержащейся параллели с упадком античного мира в «Новом средневековье» Бердяева отмечает Сергей Крих: у Бердяева конец «современной античности» (мира XIX века, викторианской эпохи, русского классицизма и так далее) виделся как трагический путь к очистившемуся обществу[16].
См. также
Книги
- Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. СПб., 1901
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_novoe_rel_sozn/ Новое религиозное сознание и общественность]. СПб.: Издание М. В. Пирожкова, 1907. — 233 с.
- Sub specie aeternitalis. СПб., 1907—438 с.
- Духовный кризис интеллигенции. СПб, 1910.
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/filosofia_svobodi Философия свободы]. М., Путь, 1911. — 254 с.
- [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1912_6_01.html Алексей Степанович Хомяков] М., Путь, 1912—252 с.
- Душа России. М., изд. Сытина, 1915
- [odinblago.ru/smisl_tvorchestva Смысл творчества (Опыт оправдания человека)]. М., 1916, — 358 с.
- [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1918_15_0.html Судьба России (Опыты по психологии войны и национальности). Сборник статей 1914—1917]. М., 1918.
- [www.magister.msk.ru/library/philos/berdyaev/berdn028.htm Духовные основы русской революции (Сборник статей)] (1917—1918)
- [www.fedordostoevsky.ru/research/literary/017/ Миросозерцание Достоевского]. Прага: YMCA-Press, 1923. — 238 с.
- [odinblago.ru/philosofy_neravenstva/ Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии]. Берлин: «Обелиск», 1923. — 246 с.
- [www.odinblago.ru/smisl_istorii Смысл истории] — Берлин, Обелиск, 1923. — 268 с.
Др. изд.: Париж: Ymca-press, 1969. - [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1924_21.html Новое средневековье (Размышление о судьбе России)]. Берлин, Обелиск, 1924.
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_leontev_ocherk/ Константин Леонтьев. Очерк из истории русской религиозной мысли] — Париж: Ymca-press, 1926. — 268 c.
- [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1927_23_00.html Философия свободного духа (Проблематика и апология христианства)] (1927)
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/o_naznachenii_cheloveka/ О назначении человека (Опыт парадоксальной этики)]. Париж: Современные записки, 1931. — 318 с.
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_ru_relig_psy/ Русская религиозная психология и коммунистический атеизм]. Париж: Ymca-press, 1931. — 48 c.
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_khrist_n_klass_b/ Христианство и классовая борьба]. Париж: Ymca-press, 1931. — 139 с.
- О самоубийстве. — Париж, 1931. — 46 с.
- [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1934_32_01.html Судьба человека в современном мире (К пониманию нашей эпохи)]. Париж, 1934. — 84 с.
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/ya_i_mir_objektov/ Я и мир объектов (Опыт философии одиночества и общения)]. Париж: Ymca-press, 1934. — 187 с.
- [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1937_034_01.html Дух и реальность (Основы богочеловеческой духовности)] (1935)
- [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1937_042_0.html Истоки и смысл русского коммунизма] (на нем. 1938; на рус. 1955)
- [odinblago.ru/o_rabstve_i_svobode О рабстве и свободе человека (Опыт персоналистической философии)]. Париж: Ymca-press, 1939. — 222 с.
- [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1940_39_00.htm Самопознание (Опыт философской автобиографии)] (1940, изд. 1949)
- [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1941_38_00.html Творчество и объективация (Опыт эсхатологической метафизики)] (1941, изд. 1947)
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_n_ekzistencialn/ Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого]. Париж: Ymca-press, 1952. — 246 с. (1944—1945; на фр. 1947, на рус. 1952)
- [orel.rsl.ru/nettext/russian/berdyaev/rus%20idea.htm Русская идея (Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века)]. Париж, 1946. — 260 с.
- Опыт эсхатологической метафизики. Париж, 1947
- [odinblago.ru/berd_carstvo Царство Духа и царство Кесаря]. Париж: Ymca-press, 1951. — 165 c.
- [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/1947_043_00.html Истина и откровение. Пролегомены к критике Откровения] (1946—1947; на рус. 1996)
- [www.odinblago.ru/subiekt_individ/ Субъективизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о. Н. К. Михайловском.] Спб 1901
Статьи
- [A. Jakubisiak. Essai sur les limites de l espace et du temps]// Путь. — 1928. — № 11. — С. 127—129
- [odinblago.ru/path/28/8 Berl. Mort de la morale bourgeoise]// Путь. — 1931. — № 28. — С. 104—106
- [odinblago.ru/path/36/7 Come Hermann de Keyserling. Meditations sud-americains]// Путь. — 1932. — № 36. — С. 89-93
- [odinblago.ru/path/24/8 E. Brunner. Gott und Mensch]// Путь. — 1930. — № 24. — С. 122—124
- [odinblago.ru/path/35/9 Garrigou-Lagrange. La Providence]// Путь. — 1932. — № 35. — С. 97-99
- [odinblago.ru/path/40/7 Heering Dieu et César]// Путь. — 1933. — № 40. — С. 70-72
- [odinblago.ru/path/51/8 I. N. Danzas: L’itinéraire religieux de la conscience russe]// Путь. — 1937. — № 51. — С. 74-76
- [odinblago.ru/path/57/5 J. Grenier. Essai sur l’espirit d’orthodoxie]// Путь. — 1938. — № 57. — С. 84-86
- [odinblago.ru/path/54/8 Kirche, Volk und Staat. Stimmen aus der Deutschen Evangelichen Kirche zur Oxforder Weltkirchenkoferenz]// Путь. — 1937. — № 54. — С. 74-76
- [odinblago.ru/path/10/11 JEAN IZOULET. Paris Capitale des Religions ou la Mission d’Israël]// Путь. — 1928. — № 10. — С. 130—133
- [www.odinblago.ru/path/17/8/ Jean Wahl. Le malheur de la conscience dans la philosophie de Hegel]// Путь. — 1929. — № 17. — С. 104—107
- [www.odinblago.ru/path/54/8 Kirche, Volk und Staat. Stimmen aus der Deutschen Evangelichen Kirche zur Oxforder Weltkirchenkoferenz.]// Путь. — 1937. — № 54. — С. 74-76
- [odinblago.ru/path/38/7 Martin Buber]// Путь. — 1933. — № 38. — С. 87-91
- [odinblago.ru/path/32/7 Pages choisies du P. Laberthonniere]// Путь. — 1932. — № 32. — С. 103—105
- [odinblago.ru/path/40/6 Schmidhauser. Der Kampf um das geistige Reich]// Путь. — 1933. — № 40. — С. 66-70
- [www.odinblago.ru/path/20/10 Schumann. Der Gottesgedanke und der Zerfall der Moderne]// Путь. — 1930. — № 20. — С. 113—116
- [odinblago.ru/path/5/16/ Антихристианская мысль (Цельс)]// Путь. — 1926. — № 5. — С. 131—132
- [odinblago.ru/path/27/8 Асмус. Очерки истории диалектики в новой философии]// Путь. — 1931. — № 27. — С. 108—112
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/astralniy_roman/ Астральный роман]
- [odinblago.ru/noviy_grad/11/3/ Аура коммунизма]// Новый Град. — 1936. — № 11. — С. 40-46
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_khomyakov_floren/ А. С. Хомяков и свящ. П. А. Флоренский]// Символ. — Paris, 1986. — С. 227—236
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/as_khomyakov_kak_filosof/ А. С. Хомяков как философ]
- [www.odinblago.ru/aziat_evrop_dusha Азиатская и европейская душа]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/homiakov/ Алексей Степанович Хомяков]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_novoe_rel_sozn/5/ Анархизм]
- [www.odinblago.ru/berd_bolnaya_rossia Больная Россия]
- [www.odinblago.ru/berd_bunt_i_pokornost Бунт и покорность в психологии масс]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_bila_revolucia/ Была ли в России революция]
- [www.odinblago.ru/path/26/4 В защиту А. Блока.]// Путь. — 1931. — № 26. — С. 109—113
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_novoe_rel_sozn/1/ Великий Инквизитор]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_V_i_Nz_Tolsoi/ Ветхий и новый завет в религиозном сознании Л. Толстого]
- [www.odinblago.ru/soloviev_i_mi Вл. Соловьев и мы]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_vlast_intelligen/ Власть и психология интеллигенции]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_vozrozhd_pravos/ Возрождение православия. (о. С. Булгаков)]
- [www.odinblago.ru/voina_i_krizis_intellig_sozn Война и кризис интеллигентского сознания]
- [odinblago.ru/berd_bolnaya_rossia Больная Россия]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 84-94
- [odinblago.ru/berd_bunt_i_pokornost Бунт и покорность в психологии масс]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 73-83
- [odinblago.ru/path/26/4 В защиту А. Блока]// Путь. — 1931. — № 26. — С. 109—113
- [www.odinblago.ru/soloviev_i_mi Владимир Соловьев и мы]//Современные записки — 1937 — № 43. — С. 359—373
- [odinblago.ru/path/61/1 Война и эсхатология]// Путь. — 1939—1940. — № 61. — С. 3-14
- [odinblago.ru/path/23/5 Восток и Запад]// Путь. — 1930. — № 23. — С. 97-109
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/vselenskost_i_konfession Вселенскость и конфессионализм]// Христианское воссоединение. — Paris, 1933. — С. 63-81
- [www.odinblago.ru/pisma_k_x Выдержки из писем к г-же X]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/gasiteli_dukha/ Гасители духа]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev_germ_vl/ Германские влияния и славянство]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev_gibel_rus_illuz/ Гибель русских иллюзий]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_novoe_rel_sozn/2/ Государство]
- [odinblago.ru/path/36/2 Два понимания христианства (к спорам о старом и новом в христианстве)]// Путь. — 1932. — № 36. — С. 17-43
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/dva_tipa_mirosozercaniya Два типа миросозерцания]// Вопросы философии и психологии. — М., 1916. — 302—315
- [www.odinblago.ru/dvizh_i_nepodv Движение и неподвижность в жизни народов]
- [odinblago.ru/berdaev_dekadan Декадентство и мистический реализм]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 15-27
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev_demokratiya/ Демократия и иерархия]
- [www.odinblago.ru/demokr_i_lichnost Демократия и личность]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/demokratiya_socializm/ Демократия, социализм и теократия]
- [odinblago.ru/path/4/15 Дневник философа (Спор о монархии, о буржуазности и о свободе мысли)]// Путь. — 1926. — № 4. — С. 176—182
- [odinblago.ru/path/6/12 Дневник философа (О духе времени и монархии)]// Путь. — 1927. — № 6. — С. 110—114
- [odinblago.ru/path/16/5 Дневник философа (О средствах и целях, о политике и морали, о политике христианской и политике гуманистической, о двух пониманиях задач эмиграции).]// Путь. — 1929. — № 16. — С. 82-94
- [odinblago.ru/path/18/5 Древо жизни и древо познания(Л. Шестов. «На весах Иова. Странствование по душам»)]// Путь. — 1929. — № 18. — С. 88-106
- [odinblago.ru/path/49/4 Дух Великого Инквизитора (по поводу указа митрополита Сергия, осуждающего богословские взгляды о. С. Булгакова)]// Путь. — 1935. — № 49. — С. 72-81
- [www.odinblago.ru/duh_i_mashina Дух и машина]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/duh_i_realnost/ Дух и реальность]
- [www.odinblago.ru/duh_i_sila Дух и сила]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/dukhi_russkoy_revolucii1/ Духи русской революции]
- [odinblago.ru/path/35/3 Духовное состояние современного мира]// Путь. — 1932. — № 35. — С. 56-68
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/dukhovnoe_khristianstvo/ Духовное христианство и сектантство в России]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_dukhovnie_osn/ Духовные основы русского народа]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_d_trud_revolucii/ Духовный и материальный труд в русской революции]
- [www.odinblago.ru/dusha_rossii Душа России]
- [odinblago.ru/path/1/9_2 Евразийцы]// Путь. — 1925. — № 1. — С. 134—139
- [odinblago.ru/path/48/5 Еще о христианском пессимизме и оптимизме (Ответ протоиерею С. Четверикову)]// Путь. — 1935. — № 48. — С. 69-72
- [www.odinblago.ru/zhivaya_cerkov Живая Церковь и религиозное возрождение России]
- [odinblago.ru/path/4/16 Жозеф же Местр и масонство]// Путь. — 1926. — № 4. — С. 183—187
- [odinblago.ru/path/39/8 Журнал «Esprit» и духовно-социальные искания французской молодёжи]// Путь. — 1933. — № 39. — С. 78-82
- [odinblago.ru/berd_iz_psy_ru_intellig Из психологии русской интеллигенции]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 61-72
- [odinblago.ru/path/7/3 Из размышлений о теодицее]// Путь. — 1927. — № 7. — С. 50-62
- [odinblago.ru/path/20/2 Из этюдов о Я. Беме. Этюд I. Учение об Ungrund]// Путь. — 1930. — № 20. — С. 47-79
- [odinblago.ru/path/21/2 Из этюдов о Я. Беме. Этюд II. Учение о Софии и андрогине Я. Беме и русские софиологические течения.]// Путь. — 1930. — № 21. — С. 34-62
- [odinblago.ru/path/14/1 Иллюзии и реальность в психологии эмигрантской молодёжи]// Путь. — 1928. — № 14. — С. 3-30
- [odinblago.ru/noviy_grad/9/5 Искания социальной правды молодой Франции]// Новый Град. — 1934. — № 9. — С. 56-64
- [odinblago.ru/noviy_grad/14/2/ Испанская трагедия перед судом христианской совести]// Новый Град. — 1939. — № 14. — С. 15-26
- [odinblago.ru/berd_ob_int_i_nacii К вопросу об интеллигенции и нации]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 129—137
- [odinblago.ru/berd_hrisrnstvo_k_obshstvnsti К вопросу об отношении христианства к общественности]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 209—220
- [odinblago.ru/berd_k_psy_revolucii К психологии революции]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 40-60
- [odinblago.ru/path/10/7/ Католичество и Action Francaise]// Путь. — 1928. — № 10. — С. 115—123
- [odinblago.ru/path/44/8/ Комедия первородного греха]// Путь. — 1934. — № 44. — С. 68-72
- [odinblago.ru/path/4/6/ Кошмар злого добра]// Путь. — 1926. — № 4. — С. 103—116
- [odinblago.ru/noviy_grad/13/1/ Кризис интеллекта и миссия интеллигенции]// Новый Град. — 1938. — № 13. — С. 5-11
- [odinblago.ru/noviy_grad/1/12/ Л. Троцкий. Моя жизнь]// Новый Град. — 1931. — № 1. — С. 91-94
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/lev_shestov_i_kirkegor/ Лев Шестов и Киркегор]// Современные записки. — 1936. — № LXII. — С. 375—382
- [odinblago.ru/path/50/4 Лев Шестов]// Путь. — 1936. — № 50. — С. 50-52
- [odinblago.ru/path/29/5/ Литературное направление и «социальный заказ»]// Путь. — 1931. — № 29. — С. 80-92
- [odinblago.ru/berd_merezhkovskoy_o_rev Мережковский о революции]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 102—119
- [odinblago.ru/path/9/4/ Метафизическая проблема свободы]// Путь. — 1928. — № 9. — С. 41-53
- [odinblago.ru/path/43/1 Многобожие и национализм]// Путь. — 1934. — № 43. — С. 3-16
- [odinblago.ru/path/6/16/ Н. Лосский «Свобода воли»]// Путь. — 1927. — № 6. — С. 130—131
- [odinblago.ru/path/36/8 Н. А. Сетницкий. О конечном идеале]// Путь. — 1932. — № 36. — С. 93-95
- [www.odinblago.ru/narod_i_klassi Народ и классы в русской революции.] Москва. 1917
- [odinblago.ru/path/6/4/ Наука о религии и христианская апологетика]// Путь. — 1927. — № 6. — С. 50-68
- [odinblago.ru/path/1/10_4/ Неотомизм]// Путь. — 1925. — № 1. — С. 169—171
- [odinblago.ru/nigilizm Нигилизм на религиозной почве]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 201—208
- [odinblago.ru/path/5/13/ Новая книга о Якове Беме]// Путь. — 1926. — № 1. — С. 119—122
- [odinblago.ru/path/31/4 О гордости смиренных (ответ иеромонаху Иоанну)]// Путь. — 1931. — № 31. — С. 70-75
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_n_o_dostoinstve_/ О достоинстве христианства и недостоинстве христиан] Париж, 1931 г.
- [odinblago.ru/path/3/1/ О духовной буржуазности]// Путь. — 1926. — № 3. — С. 3-13
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/o_zemnom_i_nebesnom_utop/ О земном и небесном утопизме]// Русская мысль. — М., 1913. — Год тридцать четвёртый, кн. IX. — С. 46-54
- [odinblago.ru/berd_o_lit_rasp О литературном распаде]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 138—152
- [odinblago.ru/path/29/8 О назначении человека. Опыт парадоксальной этики]// Путь. — 1931. — № 29. — С. 94-95
- [odinblago.ru/path/24/7 О новейших течениях в немецкой философии. Гейдеггер]// Путь. — 1930. — № 29. — С. 115—121
- [odinblago.ru/noviy_grad/10/5/ О профетической миссии слова и мысли. (К пониманию свободы)]// Новый Град. — 1935. — № 10. — С. 56-65
- О религиозном значении Льва Толстого (1908 г.) // «Вопросы литературы» — 1989. — № 4. — С. 272 −274. — Вступительная заметка и публикация Александра Вадимова.
- [odinblago.ru/path/49/7 О религиозном социализме (Книги Ragaz’а и Mounier)]// Путь. — 1935. — № 49. — С. 86-91
- [odinblago.ru/noviy_grad/5/4/ О смене поколений и о вечном возвращении]// Новый Град. — 1932. — № 5. — С. 36-42
- [odinblago.ru/sovr О современном национализме]// Русские записки. — 1938. — № 3. — С. 232—238
- [odinblago.ru/noviy_grad/7/4/ О социальном персонализме]// Новый Град. — 1933. — № 49. — С. 44-60
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_fanatizm/ О фанатизме, ортодоксии и истине]// Русские записки. — 1937. — С. 180—191
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/religiozn_misl_xix_1/ О характере русской религиозной мысли XIX века]// Современные записки. — 1936. — № LXII. — С. 309—343
- [odinblago.ru/path/46/4 О христианском пессимизме и оптимизме (По поводу письма протоиерея Сергия Четверикова)]// Путь. — 1935. — № 46. — С. 31-36
- [odinblago.ru/path/3/12/ О. Д Эрбиньи о религиозном образе Москвы в октябре 1925 г]// Путь. — 1926. — № 3. — С. 145—147
- [odinblago.ru/path/50/3 Об авторитете, свободе и человечности (ответ В. Лосскому и о. С. Четверикову)]// Путь. — 1936. — № 50. — С. 37-49
- [odinblago.ru/path/8/12/ Обвинение Запада (О книге Масиса: «Defence de l’occident.»)]// Путь. — 1927. — № 8. — С. 145—148
- [odinblago.ru/path/13/2/ Обскурантизм]// Путь. — 1928. — № 13. — С. 19-36
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/opyt_filos_opravdaniya/ Опыт философского оправдания христианства]// Русская мысль. — М., 1909. — Год тринадцатый, кн. IX. — С. 54-72
- [odinblago.ru/path/53/4 Ортодоксия и человечность. (Прот. Г. Флоровский. Пути русского богословия)]// Путь. — 1937. — № 53. — С. 53-65
- [odinblago.ru/path/58/5/ Основная идея философии Л. Шестова]// Путь. — 1939. — № 58. — С. 44-48
- [odinblago.ru/berd_pism_anto Открытое письмо архиепископу Антонию]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 299—304
- [odinblago.ru/path/54/6 Памяти Андрея Федоровича Карпова]// Путь. — 1937. — № 54. — С. 72-73
- [odinblago.ru/path/50/5_2 Памяти Георгия Ивановича Черепанова]// Путь. — 1936. — № 50. — С. 56-57
- [odinblago.ru/path/21/5 Памяти кн. Г. Н. Трубецкого]// Путь. — 1930. — № 21. — С. 94-96
- [odinblago.ru/path/59/6/ Памяти папы Пия XI]// Путь. — 1939. — № 59. — С. 55-56
- [odinblago.ru/noviy_grad/1/6/ Парадоксы свободы в социальной жизни]// Новый Град. — 1931. — № 1. — С. 59-66
- [odinblago.ru/path/48/1 Персонализм и марксизм]// Путь. — 1935. — № 48. — С. 3-19
- [odinblago.ru/path/3/11/ Письмо монархиста в редакцию журнала «Путь» и ответ Н. Бердяева]// Путь. — 1926. — № 3. — С. 134—144
- [odinblago.ru/berd_odn_knigi По поводу одной замечательной книги]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 165—170
- [odinblago.ru/path/44/4 Познание и общение (ответ Н. Алексееву)]// Путь. — 1934. — № 44. — С. 44-49
- [odinblago.ru/path/30/1/ Правда и ложь коммунизма]// Путь. — 1930. — № 31. — С. 3-34
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_n_a_predsmertn/ Предсмертные мысли Фауста]// Освальд Шпенглер и закат Европы. — М.: «Берег», 1922. — С. 55-72
- [odinblago.ru/berd_preod_dek Преодоление декадентства]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 153—163
- [odinblago.ru/berd_probl_hr_gos Проблема христианского государства]// Современные записки. — 1927. — № 31. — С. 280—305.
- [odinblago.ru/path/50/1 Проблема человека]// Путь. — 1936. — № 50. — С. 3-26
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_n_proiskhozhdenie/ Происхождение зла и смысл истории]// Вопросы философии и психологии. — М., 1908., кн. V (95). — С. 441—479
- [odinblago.ru/berd_pr_max Против максимализма]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 95-101
- [odinblago.ru/berd_raspra Распря Церкви и государства в России]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 221—233
- [odinblago.ru/berd_rus_i_zapad Россия и Запад]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 120—128
- [odinblago.ru/berd_rus_bogoisk Русские богоискатели]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 28-39
- [odinblago.ru/path/49/1 Русский духовный ренессанс начала XX в. и журнал «Путь» (к десятилетию «Пути»)]// Путь. — 1935. — № 49. — С. 3-22
- [odinblago.ru/path/60/8 С. Франк. Непостижимое]// Путь. — 1939. — № 60. — С. 65-67
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_svobodnaya_cerk/ Свободная церковь и собор]
- [www.odinblago.ru/slavanofilstvo Славянофильство и славянская идея]
- [www.odinblago.ru/slova_i_realnosti Слова и реальности в общественной жизни]
- [odinblago.ru/path/7/n1 Смертобожество]// Путь. — 1927. — № 7. — С. 122—124
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_socializm_relig/ Социализм как религия]// Вопросы философии и психологии. — М., 1906. — Год XVII, кн. V (85). — С. 508—545.
- [odinblago.ru/noviy_grad/3/5/ Социальный кризис культуры]// Новый Град. — 1932. — № 3. — С. 46-53
- [odinblago.ru/path/2/3/ Спасение и творчество (два понимания христианства)]// Путь. — 1926. — № 2. — С. 26-46
- [odinblago.ru/path/25/6/ Спор об антропософии]// Путь. — 1930. — № 25. — С. 105—114
- [odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/stavrogin/ Ставрогин]//Русская мысль. — Москва, 1914. — Год тридцать пятый, кн. V. — С. 80-89
- [odinblago.ru/path/59/5/ Существует ли в православии свобода мысли и совести? (В защиту Георгия Федотова)]// Путь. — 1939. — № 59. — С. 46-54
- [odinblago.ru/path/8/9/ Съезд в Австрии]// Путь. — 1927. — № 8. — С. 131—133
- [www.odinblago.ru/tvorch_i_obiektiv/ Творчество и объективация. Опыт Эсхатологической метафизики]
- [www.odinblago.ru/temnoe_vino Темное вино]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/teosof_i_antroposof/ Теософия и антропософия в России]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_novoe_rel_sozn/7/ Теократия]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_t_i_k_narodnich/ Торжество и крушение народничества]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/traged_i_obydennost/ Трагедия и обыденность]
- [odinblago.ru/path/11/4/ Три юбилея (Л. Толстой, Ген. Ибсен, Н. Федоров)]// Путь. — 1928. — № 11. — С. 76-94
- [odinblago.ru/path/8/11/ Утопический этатизм евразийцев]// Путь. — 1927. — № 8. — С. 141—144
- Философская истина и интеллигентская правда. — М., 1909. — С. 1—22
- [odinblago.ru/fil_istina Философская истина и интеллигентская правда]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 171—192
- [odinblago.ru/path/56/1 Христианство и антисемитизм]// Путь. — 1938. — № 56. — С. 3-18
- [odinblago.ru/noviy_grad/12/3/ Христианство и революция]// Новый Град. — 1937. — № 12. — С. 48-62
- [odinblago.ru/path/60/4/ Христианство и социальный строй (Ответ С. Франку)]// Путь. — 1939. — № 60. — С. 33-36
- [odinblago.ru/path/1/3/ Царство Божие и царство кесаря]// Путь. — 1925. — № 1. — С. 31-52
- [odinblago.ru/path/5/3/ Церковная смута и свобода совести]// Путь. — 1926. — № 5. — С. 42-54
- [odinblago.ru/path/38/1 Человек и машина (проблема социологии и метафизики техники)]// Путь. — 1933. — № 38. — С. 3-37
- [odinblago.ru/sverhlichnie_cennosti Человеческая личность и сверхличные ценности]//Современные записки — 1937 — № 43,44
- [odinblago.ru/berd_chern_anarh Черная анархия]// Духовный кризис интеллигенции. — СПб., 1910. — С. 193—198
- [odinblago.ru/path/47/8 Что такое человек? (Theodor Haecker. Was ist der Mensch?)]// Путь. — 1935. — № 47. — С. 86-89
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/berdyaev_n_ekzistencialn/ Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого]
- [www.odinblago.ru/filosofiya/berdyaev/ya_i_mir_objektov/ Я и мир объектов]
Напишите отзыв о статье "Бердяев, Николай Александрович"
Литература
- Л. И. Шестов, «Николай Бердяев (гнозис и экзистенциальная философия)»
- В. В. Розанов, «На чтениях г. Бердяева»
- Ал. Мень, [www.alexandrmen.ru/books/mdc/mdc4_07.html Николай Александрович Бердяев], [www.alexandrmen.ru/sounds/berdiaev.wav фонограмма]
- Свящ. Г. Кочетков, «Гений Бердяева и Церковь»
- Шенталинский В. [www.vehi.net/berdyaev/vshental.html «Философский пароход»]
- Вениамин (Новик) Иг. «Мужество человека, публициста, философа» (К 50-летию земной кончины Николая Бердяева)
- [kassandrion.narod.ru/commentary/04/10fal.htm «Я понять тебя хочу, смысла я в тебе ищу…» (Н. А. Бердяев и оккультизм)]
- Райхельт, Штефан. Николай Бердяев в Германии 1920—1950. Исследование по истории влияния. (Отрывки из книги)// Coincidentia oppositorum. От Николая Кузанского к Николаю Бердяеву. — СПб.: Алетейя, 2010. — с.397—426.
- Юрий Семёнов. [scepsis.ru/library/id_7.html О русской религиозной философии конца XIX — начала XX века]
- Шулятиков В. М. [az.lib.ru/s/shuljatikow_w_m/text_0018.shtml Критические этюды (о Бердяеве) // Курьер. — 1901. — № 201.]
- Свенцицкий В. П.[az.lib.ru/s/swencickij_w_p/text_0140_otvet_berdiaevu.shtml Ответ Бердяеву (1907).]
Примечания
- ↑ [www.krotov.info/library/02_b/berdyaev/berd_chr.html Даты жизни и творчества Николая Бердяева]
- ↑ [anthropology.rchgi.spb.ru/berdyaev/berd_i2.htm Н. А. Бердяев — интеллектуальная биография]
- ↑ [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke9/ke9-1222.htm Краткая литературная энциклопедия — М.: Большая Российская энциклопедия. — Т. 9.]
- ↑ [Бердяев Николай Александрович — 3-е изд. — М.: Советская энциклопедия, 1969.]
- ↑ Бердяев Н. А. Автобиография // Бердяев Н. А. [www.vehi.net/berdyaev/samopoznanie/index.html Самопознание]. — М., 1991. — С. 351.
- ↑ [www.vehi.net/berdyaev/samopoznanie/005.html Н.А.Бердяев. Самопознание (опыт философской автобиографии). - М.: Международные отношения. - 1990.]
- ↑ [www.vehi.net/berdyaev/samopoznanie/009.html Н.А.Бердяев. Самопознание (опыт философской автобиографии). - М.: Международные отношения. - 1990.]
- ↑ Бердяев Н. А. [www.vehi.net/berdyaev/samopoznanie/009.html «Самопознание»]
- ↑ журнал Путь, [www.runivers.ru/bookreader/book59455/#page/52/mode/1up № 21, стр. 52]
- ↑ «Berdiaev a connu Boehme par l’intermédiaire du philosophe allemand Franz von Baader — „le plus grand et le plus remarquable de tous les boehméens“ (voir La Voie, n° 21, p. 52)» — Marko Marković. [books.google.fr/books?id=xQjdea3N9nMC&printsec=frontcover Философия неравенства и политические идеи Николая Бердяева] = La Philosophie de l'inégalité et les idées politiques de Nicolas Berdiaev. — Париж: Nouvelles Editions Latines, 1978. — С. 54. — 314 с. — ISBN 9782723300278.
- ↑ Ставров П. Воскресенья в Кламаре // Бердяев Н. А. Самопознание. — М., 1991.
- ↑ [www.nobelprize.org/nomination/archive/show_people.php?id=888 Nomination Database — Literature]
- ↑ Бердяев Н. А. Самопознание: (Опыт философской автобиографии). — М., 1991. — С. 9.
- ↑ [www.runivers.ru/doc/d2.php?SECTION_ID=8649&PORTAL_ID=7779&CAT=Y&BRIEF=Y Рапп Е. Ю. Запись о смерти Н. А. Бердяева / (Вступ. ст. и примеч. С. Г. Блинова, С. Д. Воронина, В. М. Мельникова, А. Л. Налепина, М. Д. Филина)] // Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. — М.: Студия ТРИТЭ: Рос. Архив, 1994. — С. 242—243. — [Т.] I.
- ↑ [www.landrucimetieres.fr/spip/spip.php?article2337 Nicolas BERDIAEFF (1874—1948) / CLAMART (92): cimetière du Bois Tardieu]
- ↑ [magazines.russ.ru/nlo/2009/95/kr11.html Журнальный зал | НЛО, 2009 № 95 | СЕРГЕЙ КРИХ — М. И. Ростовцев: быть в образе и быть образом]
Ссылки
|
Портал «Философия» |
|---|---|
|
Портал «Христианство» |
|
Николай Бердяев в Викицитатнике? |
|
Николай Бердяев в Викитеке? |
- [zarubezhje.narod.ru/av/b_003.htm Биографические данные и библиография на сайте «Религиозные деятели русского зарубежья»]
- [runivers.ru/philosophy/lib/book6194/138442/ Журнал «Путь. Орган русской религиозной мысли»] на сайте Руниверс.
- [anthropology.rchgi.spb.ru/berdyaev/berd_i2.htm Н. А. Бердяев — интеллектуальная биография]
- [tvkultura.ru/video/show/brand_id/20918/episode_id/976455/ 140 лет Н. А. Бердяеву. Выпуск программы «Наблюдатель» на телеканале «Россия-Культура». Гости: Ольга Волкогонова, Владимир Порус, Андрей Авдеенков, Владимир Кантор. Ведущий: Андрей Максимов.]
- [runivers.ru/philosophy/lib/book6194/138442/ Бердяев Н. А. О назначении человека. — Париж: Изд. «Современные записки», 1931] на сайте Руниверс в форматах DjVu и PDF.
- [runivers.ru/philosophy/lib/book6195/138445/ Бердяев Н. А. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения] на сайте Руниверс.
- [flv.video.yandex.ru/lite/brevno1970/gnimja1my8.313/ Николай Александрович Бердяев, видеофильм]
- [krotov.info/library/02_b/berdyaev/berd_ogl.html Сочинения Бердяева] в библиотеке Я. Кротова
- [www.vehi.net/berdyaev/index.html Сочинения Бердяева] в библиотеке «Вехи»
- [lib.ru/HRISTIAN/BERDQEW/ Бердяев, Николай Александрович] в библиотеке Максима Мошкова
- [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1666 Н. А. Бердяев «Основы религиозной философии», издано впервые в 2007 году] в Библиотеке ImWerden
- [www.kkovalev.ru/Berdiaev.htm Русская идея Николая Бердяева]
- [vpn.int.ru/index.php?name=Biography&op=page&pid=36 Бердяев, Николай Александрович — Биография. Мировоззрение. Афоризмы]
- [yanko.lib.ru/books/philosoph/chernuy=phil_pola_i_lubvi_berd.htm Черный Ю. Ю. Философия пола и любви Н. А. Бердяева. Монография (2004)]
- [www.filosofi.su/filosofi/b/berdyaev_nikolaj_aleksandr.html Жизнь Бердяева Николая Александровича]
- [vadiml.livejournal.com/2608.html Журнал «Путь. Орган русской религиозной мысли», номера с 1 по 61 за 1925—1939 гг.]
- Попова О. В. [www.zpu-journal.ru/e-zpu/2010/1/Popova/ Н. А. Бердяев и Ж.-П. Сартр: два полюса экзистенциальной философии] // Электронный журнал «Знание. Понимание. Умение». — 2010. — № 1 — Философия. Политология.
Отрывок, характеризующий Бердяев, Николай Александрович
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.
Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.
После Бородинской победы французов не было ни одного не только генерального, но сколько нибудь значительного сражения, и французская армия перестала существовать. Что это значит? Ежели бы это был пример из истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда что не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Период кампании 1812 года от Бородинского сражения до изгнания французов доказал, что выигранное сражение не только не есть причина завоевания, но даже и не постоянный признак завоевания; доказал, что сила, решающая участь народов, лежит не в завоевателях, даже на в армиях и сражениях, а в чем то другом.
Французские историки, описывая положение французского войска перед выходом из Москвы, утверждают, что все в Великой армии было в порядке, исключая кавалерии, артиллерии и обозов, да не было фуража для корма лошадей и рогатого скота. Этому бедствию не могло помочь ничто, потому что окрестные мужики жгли свое сено и не давали французам.
Выигранное сражение не принесло обычных результатов, потому что мужики Карп и Влас, которые после выступления французов приехали в Москву с подводами грабить город и вообще не выказывали лично геройских чувств, и все бесчисленное количество таких мужиков не везли сена в Москву за хорошие деньги, которые им предлагали, а жгли его.
Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его жизни, бросил свою шпагу и, взяв первую попавшуюся дубину, начал ворочать ею. Но представим себе, что противник, так разумно употребивший лучшее и простейшее средство для достижения цели, вместе с тем воодушевленный преданиями рыцарства, захотел бы скрыть сущность дела и настаивал бы на том, что он по всем правилам искусства победил на шпагах. Можно себе представить, какая путаница и неясность произошла бы от такого описания происшедшего поединка.
Фехтовальщик, требовавший борьбы по правилам искусства, были французы; его противник, бросивший шпагу и поднявший дубину, были русские; люди, старающиеся объяснить все по правилам фехтования, – историки, которые писали об этом событии.
Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил.
Наполеон чувствовал это, и с самого того времени, когда он в правильной позе фехтовальщика остановился в Москве и вместо шпаги противника увидал поднятую над собой дубину, он не переставал жаловаться Кутузову и императору Александру на то, что война велась противно всем правилам (как будто существовали какие то правила для того, чтобы убивать людей). Несмотря на жалобы французов о неисполнении правил, несмотря на то, что русским, высшим по положению людям казалось почему то стыдным драться дубиной, а хотелось по всем правилам стать в позицию en quarte или en tierce [четвертую, третью], сделать искусное выпадение в prime [первую] и т. д., – дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие.
И благо тому народу, который не как французы в 1813 году, отсалютовав по всем правилам искусства и перевернув шпагу эфесом, грациозно и учтиво передает ее великодушному победителю, а благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью.
Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Умершие в Кламаре
- Философы по алфавиту
- Философы XX века
- Философы Российской империи
- Персоналии:Философия религии
- Веховцы
- Достоевисты
- Экзистенциалисты
- Персоналии:Этика
- Выпускники Киевского кадетского корпуса
- Русские эмигранты первой волны во Франции
- Похороненные в Кламаре
- Богоискательство
- Почётные доктора Кембриджского университета
- Сосланные в Вологду
- Христианство и наука
