Бердянское восстание

Бердя́нское восста́ние (апрель 1918 года) — вооружённое выступление против власти большевиков в Бердянске весной 1918 года.

Причиной восстания послужило нараставшее недовольство многих жителей Бердянска политикой подконтрольного РКП(б) городского совета, в частности — узурпацией власти большевиками, реквизициями продовольствия и материальных ценностей (согласно Брестскому миру, город должен был быть занят немецкими войсками, и большевики стремились вывезти или уничтожить максимально много перед своим уходом). Главной политической силой выступления послужили меньшевики, отодвинутые сторонниками РКП(б) от правления городом, главной военной силой — «Бердянский союз увечных воинов» (то есть ветеранов Первой мировой войны) во главе которого стояли полковник Абольянц и унтер-офицер Панасенко. Запланированное заранее, восстание началось 18 апреля. После недолгой перестрелки участники «союза увечных воинов» и присоединившиеся к ним горожане разоружили или принудили к сдаче сторонников советской власти. Члены большевизированного бердянского совета (всего 25 человек) были помещены под стражу. Власть снова была передана прежней городской думе. Однако одному из самых активных большевиков города, Рудольфу Тольмацу, удалось избежать ареста и добраться до стоявшего неподалёку от города отряда «красных» партизан во главе с Алексеем Мокроусовым. Отряд Мокроусова, располагавший баржей с установленными на ней двумя артиллерийскими орудиями, предпринял нападение на город, однако после перестрелки был вынужден отойти. Во время этого боя погибло не менее десяти участников «Союза увечных воинов», включая унтер-офицера Панасенко. Кроме того, город подвергся артиллерийскому обстрелу из установленных на барже артиллерийских орудий. Как указывает бердянский историк-краевед Иван Сенченко, разрушения и жертвы, вызванные этим обстрелом, сильно переменили отношение горожан к арестованным большевикам. Если до этого власти склонялись к общественному суду, то после нападения Мокроусова стали всё громче звучать требования немедленного расстрела. Кроме того, стало известно, что по побережью Азовского моря движется белогвардейский отряд полковника Дроздовского. Полковник Абольянц телеграфировал Дроздовскому о восстании в городе и призвал его двигаться к Бердянску скорее. После того как дроздовцы заняли город (без боя, с согласия городской власти), полковник Дроздовский отмечал в дневнике

«Взаимные отношения: Исполнительный Комитет и видные деятели инвалидов с нами в дружбе, помогают во всем. Город все же ведет двойную политику, желая спасти арестованных комиссаров, инвалиды настаивают на их казни.»

В итоге, часть членов Союза увечных воинов" (которых Дроздовский, согласно принятой в начале XX века терминологии, называл «инвалидами») присоединилась к его отряду, который планировал двигаться далее на Дон, арестованных же большевиков было решено расстрелять. Некоторые из них бежали из тюрьмы ранее при помощи меньшевика Кисиленко. Двоих решено было пощадить, поскольку они ранее предотвратили избиение офицеров на Бердянском рейде. 19 человек было расстреляно в селе Куцое, в день ухода дроздовцев из Бердянска — 24 апреля 1918 года. Через день город был занят австрийцами.

Отрывок, характеризующий Бердянское восстание

– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…