Береговая служба (Русское государство)

Береговая служба в Русском государстве — служба охраны и обороны южных и юго-восточных границ Русского государства от вражеских набегов. Разделялась на собственно береговую, проходившую по берегам рек, и полевую. Основные силы при этом обычно находились на берегу Оки.

Московское государство прикладывало все силы и способы для охраны и обороны своих южных границ от набегов татар. Первым способом была береговая служба: ежегодно весной отряжались значительные силы на берег реки Оки, отсюда и название. Городовые дворяне и дети боярские выступали в поход «конны, людны и оружны». Присланные из Москвы воеводы, осмотрев их на сборных пунктах, в случае тревожных вестей из степи, сформировывали ратников в пять полков, которые выдвигались и становились; большой полк — у Серпухова, полк правой руки — у Калуги, полк левой руки — у Каширы, передовой полк — у Коломны, сторожевой — у Алексина. Кроме того, выдвигался вперед шестой полк, ертоул (авангард), для разведочных разъездов. Таким образом, ежегодно поднималось на ноги до 65 000 человек рати. При дальнейших тревожных вестях эти полки в известном порядке трогались с Оки и вытягивались к степной границе, для защиты Московского государства. Если не приходило из степи тревожных вестей, полки стояли на своих местах иногда до глубокой осени и наступления распутицы.

Появление сторожевой службы

Уже в 1360 году существовали караулы на Хопре, Дону, Быстрой и Тихой Сосне и Воронеже, которые пересекали обычные пути подъезда татар. В дальнейшем заставы приняли вид укреплённых линий по всей границе, а в наиболее угрожаемых пунктах были выставлены целые отряды (полки).

Реформирование

В 1571 году главным начальником сторожевой и станичной службы был назначен боярин князь Михаил Иванович Воротынский. Он вызвал в Москву пограничников, имевших богатый опыт сторожевой службы, и после изучения всех документов о береговой и полевой службе хранившихся в Разрядном приказе было составлено руководство «О станичной и полевой службе» — первый полевой устав русских войск.

Пограничные крепости подразделялись на две линии: передовую и внутреннюю. К передовой принадлежали: Алатырь, Темников, Кадом, Шацк, Ряжск, Данков, Епифань, Пронск, Михайлов, Дедилов, Новосиль, Мценск, Орел, Новгород-Северский, Рыльск и Путивль. От этой линии выдвигались в степь полевые укрепления в виде рвов, засек, забоев на реках и т. д.. Степь постоянно наблюдалась разъездными станицами и неподвижными заставами-сторожами.

Внутреннюю линию крепостей составляли: Нижний Новгород, Муром, Мещера, Касимов, Рязань, Кашира, Тула, Серпухов и Звенигород-на-Оке, — почти все расположенные по берегу реки Оки. Берег постоянно охранялся значительными силами, которые могли быть высланы и на передовую линию.

В городах были воеводы — начальники полевых войск и осадные головы, коменданты, ведавшие местными гарнизонами. Передовые укрепления — сторожи выдвигались на 4-5 переходов от города. Промежутки между ними были от половины до одного дневного перехода, редко до двух переходов. Разведка в степи велась станичниками и сторожевыми казакими.

Высылка станиц начиналась обычно с 1 апреля и продолжалась до 15 ноября. Все станичники делились на 8 очередей: каждая очередь несла службу две недели. К 15 июля исчерпывался весь наряд и начиналась вторая очередь в том же порядке. Сторожи высылались тоже начиная с 1 апреля на 6 недель каждая и делились на 3 очереди. Если погодные условия в году были благоприятными для набега вне пределов обычного срока, то высылка разведки могла начаться до 1 апреля и закончиться позже 15 ноября. Несение службы постоянно контролировалось, виновные в нерадении наказывались.

Уже в 1572 году реформированная сторожевая служба сыграла значительную роль в разгроме крымских войск при Молодях.

Первый бросок на юг

Вскоре линия пограничных городов стала продвигаться все дальше в степь. При Федоре Ивановиче были построены города Ливны и Воронеж, а в дальнейшем Елец, Кромы и Белгород. В Смутное время охрана границ пришла в упадок, но после воцарения Романовых была восстановлена. В 1615 году все 53 пограничных города были разделены на 5 отделов: 1) украинско-внутренний, 2) рязанский, 3) северский, 4) степной, 5) низовой. В 1616 году численность гарнизона этих крепостей достигала 24 350 человек.

В последующие годы русская граница стала все больше продвигаться на юг. Движение русского населения сопровождалось строительством новых укреплений и засечных черт. Вражеские набеги перестали доходить до реки Оки и войска были передвинуты с Берега на засечные линии.

Опыт организации береговой службы впоследствии был использован при строительстве укрепленных линий в Сибири и за Уралом.

Литература

• Разрядная книга 1475—1598 гг. М., 1966.
• Акты Московского государства. Под ред. Н. А. Попова и Д. Я. Самоквасова. Т. I. СПб.: Императорская Академия Наук, 1890.
• Беляев И. Д. «О сторожевой, станичной и полевой службе на Польской Украйне Московского государства, до царя Алексея Михайловича» — М. 1846
• Береговая служба в Московском государстве // Б (Blanc) порох — Бомба. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911. — С. 487—489. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.] ; 1911—1915, т. 4).</span>
• Рязанская энциклопедия. Справочный материал. Т. 7. Рязань, 1992.
• Береговая служба в Московском государстве. // Пограничная служба России: энциклопедия. Военная книга, 2009. С. 189.

Отрывок, характеризующий Береговая служба (Русское государство)

Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.