Березниковский химический комбинат
Поделись знанием:
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
(перенаправлено с «Березниковский химкомбинат»)
| Березниковский химический комбинат | |
| Расположение | |
|---|---|
| Ключевые фигуры |
М.А. Грановский |
| Отрасль |
Химическая, оборонная промышленность |
| Продукция |
Аммиак, азотная кислота, аммиачная селитра, серная кислота, хлористый барий, бертолетова соль, едкий калий, анилиновые красители и пр. |
Березниковский химический комбинат - одна из крупнейших строек 1-й пятилетки.
Содержание
История
Задуман, как важный элемент Урало-Кузнецкого комбината[1]. В 1932 г. путём объединения ряда населенных пунктов, где жили строители Комбината, образован г. Березники. В 1932 году была введена первая очередь БХК, в 1934 - вторая. Первый директор Комбината - Михаил Александрович Грановский.
Этапы строительства и производственной деятельности:
- август 1929 - закладка завода силикатного кирпича и других вспомогательных предприятий [2]
- зима 1929-30 г.г. - рытье котлованов, забивка свай, кладка фундаментов под основные объекты
- лето 1930 - возведение корпусов цехов комбината
- декабрь 1930 - в состав БХК входит ранее существовавший Березниковский содовый завод, расположенный в непосредственной близости от промплощадки комбината[3]
- 1931 г. - монтаж оборудования; осенью 1931 началось строительство новых корпусов БХК - завода бертолетовой соли вблизи д. Мосягино, в 150 м. от Соликамского тракта[4]
- весна и лето 1932 г. - ввод производств азотной группы
- март 1932 - образование города Березники
- июнь 1932 - ввод в эксплуатацию первой очереди БХК. Начало строительства второй очереди.
- 6 июня 1933 - прибытие в Березники М. И. Калинина. Осмотр цехов БХК, ознакомление с технологическими процессами.[5]
- август 1934 - визит в Березники наркома тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе.[5]
- ноябрь 1934 - ввод второй очереди Комбината
- 1935 г. - на БХК состоялась выездная сессия химического отделения АН СССР с участием акад. Н. С. Курнакова, Д. Н. Прянишникова, А. Е. Ферсмана, А. Н. Фрумкина. Также в этом году директором Комбината стал Бродов Евель Львович (М.А. Грановский назначен начальником Управления ж/д строительства СССР).[4]
- февраль 1936 - директором Комбината стал Пучков Михаил Иванович. Е.Л. Бродов назначен начальником Главного управления азотной промышленности "Главазот".[4]
- 26 августа 1937[6] - арест М. И. Пучкова по ложным обвинениям (посмертно реабилитирован в 1957 г.). Директором БХК назначен Падалко Семён Яковлевич.[4]
- 1938 - директором БХК стал Садовский Степан Васильевич.[4]
- 18 августа 1939 - согласно приказу № 91 наркома химической промышленности[4] из состава Комбината выделены цехи производства бертолетовой соли (мосягинская площадка), образовавшие завод № 237 (Березниковский анилино-красочный завод, ныне - ОАО "Бератон"). 1 марта этого же года Садовский С.В. переведен на должность начальника Главного управления азотной промышленности "Главазот". Его место занял Андреев Яков Яковлевич (был директором до расформирования Комбината в 1940 г.).[4]
- 1940 - разделение БХК на Березниковские содовый и азотно-туковый заводы (ныне соответственно ОАО "Сода", ОАО "Сода - хлорат" и ОАО "Азот")
- 1941 - от азотно-тукового завода отделилась ТЭЦ (в дальнейшем ТЭЦ-4).
Комбинат был расформирован в виду громоздкости и, как следствие, трудностей с управлением. Основным правопреемником БХК является ОАО "Азот" (сегодня входит в состав ОАО "Уралхим").
Продукция
- аммиак
- азотная кислота
- аммиачная селитра
- серная кислота
- хлористый барий
- бертолетова соль
- едкий калий
- анилиновые красители
- иприт (плановая мощность по иприту Левинштейна к началу 1931 г. составила 9 тыс.т в год, после 1937 г. — 11 тыс.т.)[7]
Любопытные факты
В 1932 г. на стройке БХК побывал Константин Паустовский. Его эпитет применительно к Комбинату - "Республика химии" - стал крылатым. Впоследствии так называли и сам город Березники.
История возникновения Березниковского химкомбината описана в историко-документальной повести Г. Ахунова «Ардуан-батыр» (1975).[8]
Напишите отзыв о статье "Березниковский химический комбинат"
Примечания
- ↑ istmat.info/node/33241 Сайт Истмат-Инфо. "Выполнение плана ГОЭЛРО" --- Электрификация СССР в пределах генерального плана --- III. Основные энергопромышленные комплексы по районам
- ↑ [www.beriki.ru/2012/02/06/rozhdenie-industrialnogo-giganta-v-bereznikakh Рождение индустриального гиганта в Березниках]
- ↑ [www.beriki.ru/2012/03/27/gorod-rodilsya Город родился!]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Березники: Энциклопедический справочник. "Книжный мир", Пермь, 2007. 480 стр. с илл. ISBN 5-93824-080-8
- ↑ 1 2 Владимир Максимович Михайлюк, "Город белых берез", 1982, Пермское книжное издательство
- ↑ [lists.memo.ru/d27/f370.htm Списки жертв репрессий]
- ↑ [www.seu.ru/cci/lib/books/chemwar/1-5.htm Федоров Л.А. Необъявленная химическая война в России: политика против экологии]
- ↑ Хасан ХАЙРИ - [www.litmir.net/br/?b=123344&p=129 Чувствовать биение сердца народа]//Статья из книги Ахунов Р. Ядро ореха. Роман. Повести, М., 1982, стр. 129-130
Ссылки
- enc.permculture.ru/showObject.do?object=1804002744
- www.1723.ru/read/books/1933/1933-331-332-p3.htm
- www.beriki.ru/2002/03/15/zdravstvui-i-proshchai-khimicheskaya-respublika-70-letie-bereznikov-glazami-arkhivista
- www.1723.ru/read/books/1933/327-330.jpg
- www.1723.ru/read/books/1933/323-326.jpg
- www.1723.ru/read/books/1933/1933-327-328-p.htm
- Гельперин, Нисон Ильич
Отрывок, характеризующий Березниковский химический комбинат
Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
