Берелович, Алексис

Алексис Берелович, также Алексей Берелович, Алексей Яковлевич Берелович (фр.  Alexis Berelowitch; 21 марта 1943, Сюрен) — французский русист, социолог, историк, переводчик.

Биография

Учился в лицее Поля Ланжевена в Сюрене, лицее Кондорсе и лицее Людовика Великого в Париже, получил степень бакалавра (1962). Окончил филологический факультет Сорбонны (отделение русского языка). В годы учебы — активный деятель студенческого профсоюза и Национального союза студентов-членов компартии (впоследствии генеральный секретарь [fr.wikipedia.org/wiki/Union_des_%C3%A9tudiants_communistes Союза]). С 1967 преподавал русский язык в Туре, в 1968—1970 — лектор в Институте иностранных языков Минска, в 1970-1979 — в университете Гренобль III, в 1979-1983 — профессор русского в лицее в Орсе. Работал в Высшей школе социальных наук. Член Института славяноведения в Париже. В 1983—1994 — руководитель конференций по русскому языку в Университете Париж-Сорбонна. Ответственный за проведение курсов в Национальном университете восточных языков и цивилизаций (1990—1994, 1998—2000). В 1994—1997 — атташе по культуре посольства Франции в России. В 1997-2002 — вновь руководитель конференций по русскому языку в Сорбонне. Координатор ряда франко-российских исследовательских программ по общественным наукам, активный участник научных конференций во Франции, России, Италии, Швейцарии, Украине и др. В 2002—2006 — директор Франко-российского центра гуманитарных и общественных наук в Москве. В настоящее время — сотрудник Центра российских, кавказских и восточно-европейских исследований (CERCEC, Париж).

Братья — Андрей и Владимир Берелович, историки-русисты. Живет в Риме.

Научные интересы

В центре исследовательских интересов — Советский Союз и постсоветская Россия, история советского крестьянства и интеллигенции.

Труды

• Les Russes d’en bas (1996, вместе с М. Вевьорка)
• Les 100 portes de la Russie. De l’URSS à la CEI, les convulsions d’un géant (1999, вместе с Ж.Радвани)
• L'État soviétique contre les paysans: Rapport secrets de la police politique (Tcheka, GPU, NKVD) 1918—1939 (2011, вместе с Николя Вертом)

Научный редактор (вместе с В. П. Даниловым) фундаментального труда «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918—1939 гг. Документы и материалы». В 4-х тт. М.: РОССПЭН, 2000—2012 (см.: [ladim.org/st004.php]).

На русском языке публикуется в журналах Знамя, Новое литературное обозрение, Неприкосновенный запас, Вестник общественного мнения, Отечественные записки, в ежегоднике Пути России и др.

Переводческая деятельность

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Переводил художественную прозу В. С. Гроссмана, С. И. Липкина, В. Г. Распутина; публицистику А. В. Чаянова, А. Д. Сахарова, Ю. Н. Афанасьева и др.

Ссылки

• [www.nashagazeta.ch/node/9554 Биография]  (фр.)
• [www.tez-rus.net/ViewGood23502.html Биография]  (рус.)
• [magazines.russ.ru/authors/b/aberelovich/ В Журнальном зале]
• [www.polit.ru/article/2011/09/29/berelovich_anons/ На сайте Polit.ru]
• [www.irk-center.ru/?doc=143 Интервью, 2010]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Берелович, Алексис

11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.