Беркли, Басби
| Басби Беркли | |
| Busby Berkeley | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Палм Десерт, Калифорния, США |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: | |
Басби Беркли Уильям Энос (англ. Busby Berkeley William Enos, 29 ноября 1895 — 14 марта 1976) — американский кинорежиссёр и хореограф. Известен постановкой масштабных костюмированных танцевальных номеров с большим количеством участников и неожиданными перестроениями их по принципу калейдоскопа.
Содержание
Биография
Родился в семье актрисы Гертруды Беркли. После того, как друзья семьи Ами Басби и Уильям Жиллетт (также актёры) согласились быть крёстными родителями мальчика, его полным именем стало Басби Беркли Уильям Энос. Гертруда Беркли активно работала как актриса немого кино и уже в возрасте пяти лет маленький Басби принял участие в съёмках нескольких сцен одного из фильмов. В 12 лет отдан в колледж, ориентированный на подготовку будущих офицеров. Закончил его в 1914 году в чине лейтенанта. С началом Первой мировой войны Беркли был призван в артиллерию, однако служил в подразделении, организующем парады и армейские торжественные мероприятия.[1] Демобилизовавшись, в конце 1910-х — начале 1920-х годов он работает хореографом в театрах Бродвея и принимает участие в создании такого известного мюзикла, как «Коннектикутский янки» (англ. «A Connecticut Yankee», 1927 год) созданного по роману Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» и выдержавшего более 400 представлений.[2] Уже в это время начал складываться стиль Беркли, как постановщика эффектных грандиозных танцевальных номеров со сложными, геометрически точными перестроениями кордебалета.
Великая депрессия в США значительно повысила спрос на доступные развлечение, в том числе лёгкий развлекательный кинематограф. В 1933 году Басби Беркли участвовал в качестве постановщика танцев в нашумевшем фильме-мюзикле «42-я улица» (англ. «42nd Street»), который позже был включён в Национальный реестр фильмов США. В этом же году он как хореограф ставит ещё четыре мюзикла для Warner Bros. Убедившись во всё возрастающем мастерстве Беркли, компания приглашает его уже в качестве режиссёра для съёмок фильмов «Дамы» (англ. «Dames»), «Золотоискатели-1935» (англ. «Gold Diggers of 1935»), «Отель Голливуд» (англ. «Hollywood Hotel»). Энергичные танцы в постановке Беркли, заряженные откровенной сексуальностью, пользуются чрезвычайным успехом у зрителей, но вызывают критику со стороны эстетов. Им приписывают излишний коллективизм (в отличие от довлеющего ранее в Америке индивидуализма) в угоду Новому курсу Рузвельта. Басби со смехом отвергал любое отношение своих номеров к политике.
В 1939 году Беркли снимает один из самых знаменитых своих фильмов «Они сделали меня преступником» (англ. «They Made Me a Criminal») — криминальную драму, в которой в главной роли снялся Джон Гарфилд. В этом же году он практически полностью переключается на сотрудничество со студией MGM, результатом работы в которой стали фильмы «Babes in Arms» [3] (1939 год), «Пусть гремит оркестр» (англ. «Strike Up the Band», 1940 год, по одноимённой музыкальной теме Гершвина), «Юнцы на Бродвее» (англ. «Babes on Broadway», 1941 год) и др. Во всех этих картинах снималась Джуди Гарленд, отношения с которой у Беркли не складывались. Результатом непонимания стал конфликт на съёмках фильма «Сумасшедшая девчонка» (англ. «Girl Crazy», 1943 год), в ходе которых режиссёр был отстранён компанией от работы.
Беркли немедленно был приглашён компанией 20th Century Fox для съёмок фильма «Вся банда в сборе» (англ. «The Gang's All Here», 1943 год).[4] Очень скоро он возвращается к сотрудничеству с MGM, где он снимает свой последний фильм в качестве режиссёра «Возьми меня с собой на бейсбол» (англ. «Take Me Out to the Ball Game», 1949 год) с участием Фрэнка Синатры, Джина Келли и Эстер Уильямс. Дальнейшая карьера Басби Беркли была ограничена постановкой танцевальных номеров (чаще зрелищных танцевальных концовок) к фильмам других авторов и преподавательской деятельностью.
Режиссёр был официально женат 6 раз.
Признание
- В 1988 году имя Басби Беркли занесено в Зал Славы Национального музея танца США
- Беркли трижды номинировался на премию «Оскар», как лучший хореограф за достижения в 1935, 1936, 1937 годах, но наград не получил.[5]
- Художественными приёмами, декорациями, хореографией в фильме «Приятель» режиссёр Кен Расселл прямо цитирует и отдаёт дань глубокого уважения Басби Беркли.[6]
- Музыкальные сны героя фильма «Большой Лебовски» братьев Коэн выполнены в стиле постановок Басби Беркли.[7].
Интересные факты
- В 1935 году, возвращаясь с вечеринки по поводу выхода фильма «In Caliente», Басби Беркли стал виновником автомобильной аварии, в которой погибли три человека. По свидетельству очевидцев от кинематографиста сильно пахло спиртным. От тюремного срока за непреднамеренное тройное убийство Беркли спасли только адвокаты.[8]
Напишите отзыв о статье "Беркли, Басби"
Примечания
- ↑ [www.imdb.com/name/nm0000923/ Биографическая справка на IMDb]
- ↑ [www.ibdb.com/production.php?id=10480 Информационная карточка мюзикла на IBDb]
- ↑ Перевода названия фильма на русский язык нет, за исключением спорного «Дети в доспехах».
- ↑ [www.filmreference.com/Directors-Be-Bu/Berkeley-Busby.html Раздел «Режиссёры» справочной информации о кинематографе ресурса filmreference.com]
- ↑ [www.imdb.com/name/nm0000923/awards Лист наград и номинаций на IMDb]
- ↑ [ftvdb.bfi.org.uk/sift/title/27487?view=synopsis О фильме «The Boy Friend» в библиотеке Британского института кино.]
- ↑ Josh Levine. The Coen Brothers: The Story of Two American Filmmakers. — ECW Press, 2000.
- ↑ [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,749153,00.html Хроника журнала «Time» от 30 сентября 1935 года.]
Ссылки
- [art1.ru/cinema/berkli-shou-1/ Анжелика Артюх. Беркли-шоу (часть 1)]
- [art1.ru/cinema/berkli-shou-2/ Анжелика Артюх. Беркли-шоу (часть 2)]
Отрывок, характеризующий Беркли, Басби
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
