Берлинг, Зыгмунт

Зигмунд Берлинг
польск. Zygmunt Berling
Дата рождения	27 апреля 1896(1896-04-27)
Место рождения	Лиманова, Австро-Венгрия
Дата смерти	11 июля 1980(1980-07-11) (84 года)
Место смерти	Варшава, ПНР
Принадлежность	Австро-Венгрия Австро-Венгрия Польша Польша
Род войск	пехота
Годы службы	1914—1953
Звание	генерал брони
Командовал	1-я армия (Войско Польское)
Сражения/войны	Первая мировая война Советско-польская война Вторая мировая война
Награды и премии

Зыгмунт (Зигмунд) Хенрик Берлинг (польск. Zygmunt Henryk Berling; 27 апреля 1896, Лиманова — 11 июля 1980, Варшава) — польский военачальник, генерал брони Войска Польского. В годы Второй мировой войны — командующий 1-й армией Войска Польского.

Военная карьера до Второй мировой войны

С 1914 года служил во 2-м и 4-м пехотных полках польского легиона Юзефа Пилсудского, союзного австро-венгерской армии, а с июня 1917 по октябрь 1918 годаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), — в австро-венгерской армии. В конце Первой мировой войны вступил во вновь созданную польскую армию, став офицером 4-го пехотного полка. Во время Советско-польской войны отличился в битве за Львов и был награждён орденом Virtuti Militari.

После войны остался в вооружённых силах. В 1923 годуК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) получил звание майора. Был начальником штаба 15-й пехотной дивизии, служил в штабе V корпуса в Кракове. В 1930 году он получил звание подполковника и был командиром 6-го, а затем 4-го пехотного полка. Уволился с действительной военной службы в июле 1939 года.

Участие во Второй мировой войне

Во время нападения Германии и последующего разгрома Польши Берлинг находился в Вильно, где у него был собственный дом. Когда город, в соответствии с секретным протоколом пакта Молотова-Риббентропа, был занят советскими войсками, Берлинг, как многие польские офицеры, был арестован НКВД и переправлен в Старобельский лагерь военнопленных, а в 1940 году, после согласия сотрудничать с органами госбезопасности, он был переведен в Грязовецкий лагерь.

22 июня 1941 года 13 польских офицеров обратились к правительству СССР с просьбой позволить им воевать против фашистской Германии. Первым свою подпись под этим письмом поставил Зигмунд Берлинг. После заключения договора Сикорского — Майского 17 августа 1941 года Берлинг был освобождён из тюрьмы и назначен начальником штаба обновлённой 5-й пехотной дивизии, а затем командующим временного лагеря для польских солдат в Красноводске.

Растущее напряжение между правительством Владислава Сикорского в Лондоне и Иосифом Сталиным в конечном счёте привело к тому, что многие из польских солдат и более 20000 польских гражданских лицК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), находившихся на советской территории при генерале Андерсе, покинули Советский Союз и сформировали 2-й Польский корпус на Ближнем Востоке под британским командованием.

Из тех поляков, которые не ушли вместе с Андерсом за границу, при участии Союза польских патриотов были созданы польские вооружённые силы, подчинённые советскому командованию. Берлинг был назначен командиром 1-й польской пехотной дивизии имени Тадеуша Костюшко. 26 июля 1943 года польский Полевой суд, подконтрольный правительству Сикорского, признал Берлинга и двух его товарищей-офицеров, тоже оставшихся в СССР, «дезертирами» и заочно приговорил их к смертной казни за государственную измену.

С августа 1943 года Берлинг уже командовал 1-м корпусом польских войск в СССР, сформированным на основе дивизии имени Костюшко и подчинённым советскому командованию, с марта 1944 года — 1-й Польской армией в СССР. В июле того же года он возглавил 1-ю армию Войска Польского, которая в составе 1-го Белорусского фронта принимала участие в Люблин-Брестской операции (1944).

22 июня 1944 года Берлинг был назначен заместителем главнокомандующего Войска Польского, а в октябре его направили в Москву, на учёбу в Военную академию Генштаба им. К. Е. Ворошилова. Этому предшествовала неудачная военная операция по форсированию Вислы (сентябрь 1944 года), где подразделения Войска Польского понесли значительные потери.

Жизнь в послевоенной Польше

В Польшу Берлинг вернулся в 1947 году и вскоре стал начальником Академии Генштаба Войска Польского (1948—1953).

С 1953 года, выйдя в отставку, З. Берлинг работал на государственной службе: был заместителем министра в министерстве государственных сельхозпредприятий (госхозов) (польск. Ministerstwo Państwowych Gospodarstw Rolnych, 1953—1956) и сельского хозяйства (польск. Ministerstwo Rolnictwa, 1956—1957), генеральным охотинспектором в министерстве лесного хозяйства (польск. Ministerstwo Leśnictwa, 1957—1970). В 1963 году вступил в ПОРП.

Награды

• Рыцарский крест ордена Virtuti Militari.
• 2 ордена Ленина.
• Орден Дружбы народов.

Примечания

Комментарии

Источники

Литература

• Берлинг Зигмунд // Советская военная энциклопедия. В 8 тт. / Гречко А. А. (предс. гл. редкомиссии). — М.: Воениздат, 1976. — Т. 1. — С. 455—456.
• Гожеховский М. На катынской дороге. С Генриком Гожеховским, уцелевшим узником Козельска, беседует Марек Холубицкий // Катынь. Свидетельства, воспоминания, публицистика : сб. статей / пер. с польск. Старосельской К., Ларина С.. — М.: Текст, 2001. — С. 28—57. — ISBN 5-7516-0262-5.

Ссылки

• [hrono.info/biograf/bio_b/berlingz.php Берлинг Зигмунд]. hrono.info. Проверено 2 мая 2015. [www.webcitation.org/6YDrWSw8S Архивировано из первоисточника 2 мая 2015].
• Сидорчик А. [www.aif.ru/society/history/za_vashu_i_nashu_svobodu_kak_polsha_stala_glavnoy_soyuznicey_krasnoy_armii «За вашу и нашу свободу!» Как Польша стала главной союзницей Красной армии]. aif.ru (2 мая 2015). — Фото.. Проверено 2 мая 2015. [www.webcitation.org/6YDqwMlFb Архивировано из первоисточника 2 мая 2015].
• [ipn.gov.pl/najwazniejsze-wiadomosci/informacja-historyczna/zygmunt-berling-18961980 Zygmunt Berling (1896–1980)] (польск.). Instytut Pamięci Narodowej (ipn.gov.pl) (21 марта 2007). Проверено 2 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Берлинг, Зыгмунт

«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.