Берман, Иосиф
| Иосиф Берман |
Иосиф Берман (17 января 1892 года — 17 сентября 1941 года) — румынский фотограф и журналист в межвоенный период.
Биография
Иосиф Берман родился в Burdujeni (Burdujeni), рядом с городом Сучава от еврейского отца, который имел румынское гражданство и участвовал в 1877 году в Румынской войне за независимость.[1]
С самого раннего возраста Берман интересовался фотографией, проводя время в компании странствующих фотографов города Сучава и Cernăuți.[1] В возрасте до 18 лет он переехал в город Бухарест, где стал зарабатывать деньги, чтобы купить фотоаппарат.[2] Его первые фотографии были опубликованы в 1913 году в газете Dimineaţa (Dimineaţa) с изображением холерного карантинного помещения в Turtucaia.[2] Затем он продолжал работать в газетах Adevărul и Dimineaţa. Оба эти издания принадлежали левому активисту Константину Милле.[1]
Во время Первой Мировой войны, он был полковым фотографом и смог сфотографировать военные действия в ходе Великой Октябрьской социалистической революции в Одессе, но его фотографические пластинки конфисковывались как белогвардейцами, так и большевиками.[1][2] В 1918 году он участвовал в выставкеRealitatea Ilustrată с комплектом фотографий отступающих немецких армий.[2] После того, как его полк был расформирован, Берман ездил в Новороссийск, на Кавказ, где он познакомился с девушкой Раисой, на которой женился и в браке с которой у него была дочь Луиза.[1]
Фотокорреспондент
С 1920 по 1923 год Иосиф Берман был корреспондентом в Румынской газете Стамбула. Вернувшись в Румынию, он работал фотографом крупных румынских газет, снимал царскую семью.[1]
В середине 1920-х годов Берман сотрудничал с социологом Димитрием Густи и с Filip Brunea-Fox, снимая фотографии для репортажных статей.[1]
Его фотографии были опубликованы во многих главных румынских газетах того времени: Adevărul, Dimineaţa, Curentul, Realitatea ilustrată, România ilustrată, Ilustraţiunea română, Cuvântul liber, L’Indépendance roumaine (fr), а также в Нью-Йорк Таймс" и в журнале Национального географического общества, был фотокорреспондентом Ассошиэйтед Пресс и в Скандинавских газетах.[1]
Фашистский период
В 1937 году власти Румынии закрыли левые газеты, в которых работал Берман. Ящики с его фотографическими пластинами из архивов газет Adevărul и Dimineaţa были конфискованы.[1] Тем не менее, Берман продолжал работать и отправлять фотографии в "Нью-Йорк Таймс.[1]
Следуя советам румынского историка, позже премьер-министр Николае Йорга, Берман начал использовать псевдоним, I. B. Urseanu (перевод его еврейского имени), чтобы не привлекать внимания антисемитской железной гвардии.[1]
В 1940 году в Национал-легионерском государство были приняты Анти-еврейские законы. Берман остался без работы. Подавленный и больной он умер 17 сентября 1941 года. По словам его дочери, он болел болезнями почек и отказывался лечиться.[1]
Наследие
После Второй мировой войны коммунистическое правительство Румынии использовало его фотографии для пропаганды социализма в стране. По словам научного сотрудника Музея крестьянского искусства Румынии, в своих фотографиях Берман представил людям реалистические виды деревень с их беднотой и цыганами.[2]
Обнаруженные фотографии Бермана после румынской революции 1989 года в Музее румынского крестьянина опубликованы в монографии о нем. Был снят документальный фильм о его жизни и работе под названием «Omul cu o mie de ochi» (Тысячеглазый человек) режиссёра Александру Соломона (РО).[2]
Примечание
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [www.historia.ro/exclusiv_web/portret/articol/iosif-berman-omul-o-mie-ochi-foto Iosif Berman «omul cu o mie de ochi»], Historia
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Domnica Macri, [www.natgeo.ro/locuri-si-oameni/cultura/8672-iosif-berman?showall=1 «Iosif Berman — Un fotograf roman in National Geographic.»]
Напишите отзыв о статье "Берман, Иосиф"
Ссылки
- [www.youtube.com/watch?v=HqIKdggSwzQ Выставка фотографий Бермана]
Отрывок, характеризующий Берман, Иосиф
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
