Бермудо II

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Бермудо II (король Леона)»)
Перейти к: навигация, поиск
Бермудо II Подагрик
исп. Bermudo II el Gotoso<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Король Галисии
982 — 984
Король Леона
984 — 999
Предшественник: Рамиро III
Преемник: Альфонсо V
 
Вероисповедание: Христианство
Рождение: около 953
Смерть: сентябрь 999
Род: Перес
Отец: Ордоньо III
Мать: Арагонта Пелайес
Супруга: 1-я: Веласкита Рамирес
2-я: Эльвира Гарсия
Несколько наложниц
Дети: От 1-го брака:
дочь: Кристина
От 2-го брака:
сыновья: Альфонсо V и Пелайо
дочери: Тереза и Санча
От наложниц:
сыновья: Ордоньо, Бермудо, Пелайо
дочери: Эльвира и Санча

Берму́до II Пода́грик (исп. Vermudo II el Gotoso; около 953—сентябрь 999) — король Галисии (982984), затем король Леона (984—999). Пришёл к власти в результате мятежа против короля Рамиро III. Во время всего своего правления вёл неудачные войны с Кордовским халифатом.





Первоисточники

О правлении Бермудо II, пришедшемся на один из самых трудных моментов истории королевства Леон, писали все крупнейшие испано-христианские историки. Наиболее ценной является информация, содержащаяся в хрониках Сампиро и Пелайо из Овьедо. Если Пелайо, живший в XII веке, относится к королю Бермудо крайне критически (он обвиняет его во всех бедах королевства, подробно описывает преследования королём епископа Овьедо Годестео и епископа Адаульфо, первым даёт Бермудо прозвище Подагрик), то Сампиро, современник Бермудо II, получивший от него несколько дарений и служивший при королевском дворе нотарием, отзывается о короле намного более положительно.

Ряд уникальных сведений о событиях на Пиренейском полуострове в конце X века содержится в написанной в XIII веке хронике Родриго де Рада, но их достоверность подвергается сомнению (например, современные историки опровергли сообщение Родриго об участии Бермудо II в битве при Калатаньясоре). Также правление Бермудо описывается и в других хрониках и анналах.

Из испано-мусульманских историков наибольшее внимание взаимоотношениям Кордовского халифата и христианских государств севера Пиренейского полуострова уделяют Ибн Хаййан и Ибн Хильдун.

Биография

Детство и юность

Бермудо II был внебрачным сыном короля Ордоньо III от его связи с галисийкой Арагонтой Пелайес. После смерти отца, Бермудо был увезён в западные области королевства Леон (Галисию и графство Португалию), где воспитывался у своих родственников. Местные графы, оппозиционно настроенные против власти королей Леона, неоднократно поднимали мятежи и после того как Бермудо достиг зрелого возраста, стали рассматривать его как претендента на леонский престол.

Мятеж против короля Рамиро III

После восхождения на престол Рамиро III португальские и галисийские графы не признали его королём и за всё время своего правления Рамиро так и не удалось примириться с ними. Противостояние между знатью и королём достигло высшей точки в 981 году, когда Рамиро потерпел поражения от хаджиба аль-Мансура в битвах при Сан-Эстебан-де-Гормасе и Руэде. В конце года в Португалии начался мятеж. Претендентом на престол был выдвинут Бермудо. Первая хартия, в которой он применяет королевский титул, датирована 22 декабря. К лету 982 года мятежом оказалась охвачена и вся Галисия.

Желая заручиться военной поддержкой мавров, Рамиро III и Бермудо обратились за помощью к аль-Мансуру, но тот предпочёл не вмешиваться в междоусобие, ослабляющее его врагов-христиан. Контроль над Галисией позволил Бермудо осенью (упоминаются даты 15 октября или 11 ноября[1]) короноваться в Сантьяго-де-Компостела. Его власть признала вся западная часть королевства.

Зимой 982—983 года Рамиро III выступил в Галисию на подавление мятежа. При Портилья-де-Аренас (около Монтерросо) состоялось сражение между его войском и войском Бермудо. После битвы, победу в которой не смогла одержать ни одна из сторон, Рамиро III возвратился в Леон, а Бермудо укрепился в Галисии. Такое положение сохранялось до 984 года, когда Бермудо с помощью своих сторонников и наёмников-мавров удалось войти в столицу королевства, город Леон. Рамиро III бежал в Асторгу, где умер 26 июня 985 года.

Первые годы правления

Вступив на трон королевства Леон, Бермудо II столкнулся с волнениями в восточной части своего королевства, организованными сторонниками бывшего короля Рамиро III. Новый король принял меры против мятежников: в ноябре 985 года он обвинил графа Сальдании Гомеса Диаса, организатора волнений, в присвоении церковного имущества, осудил его и заставил отказаться от графства в пользу сына, Гарсии Гомеса. Однако Бермудо II не удалось восстановить вассальную зависимость от королевства Леон графа Кастилии. Гарсия Фернандес, бывший союзник короля Рамиро III в борьбе с маврами, отказался приносить вассальную присягу Бермудо и с этих пор графство Кастилия стало независимым владением.

Не имея в начале своего правления достаточной власти над всей территорией королевства, Бермудо II заключил договор о мире с хаджибом аль-Мансуром, признав себя данником Кордовского халифата в обмен на возвращение нескольких захваченных ранее маврами городов (в том числе Саморы) и право получить от мусульман военную помощь против своих врагов. Подобная помощь королю вскоре понадобилась, когда уже в 985 году против него восстали его бывшие союзники — графы Галисии. С помощью мавров Бермудо смог подавить мятеж и укрепить свою власть над другими областями королевства, однако по требованию аль-Мансура король должен был согласиться на размещение в различных городах своего королевства отрядов воинов-мусульман. Находившиеся в землях христиан мавры вели себя не как союзники, а как завоеватели, всячески притесняя местных жителей. Утвердив власть над королевством, Бермудо II неоднократно просил хаджиба отозвать своих воинов, так как его власти теперь ничего не угрожало, но аль-Мансур каждый раз отвечал отказом. В 986 году[2] король Бермудо, видя, что пребывание мавров в его владениях вызывает против него недовольство подданных, принял решение изгнать находившихся в королевстве Леон мавров: в один день по всему королевству все воины-мусульмане были схвачены, многие убиты, оставшиеся в живых высланы в приграничные земли халифата.

Узнав об изгнании мусульманских гарнизонов из королевства Леон, аль-Мансур объявил Бермудо II своим врагом и оказал денежную помощь галисийцам, а также графу Сальдании Гарсии Гомесу, в это самое время поднявшим новый мятеж против короля. Бермудо, выступив с войском в Галисию, разбил войско мятежников и разрушил все замки мятежных графов, но не смог заставить их признать его власть. Воспользовавшись отсутствием короля, в это же время граф Сальдании, в сопровождении данного ему аль-Мансуром войска мавров, взял и разграбил столицу королевства, город Леон.

Походы аль-Мансура

Вторжения 987—989 годов

Свой следующий удар аль-Мансур нанёс по графству Португалия: 29 июня 987 года мавры взяли Коимбру и разорили её так, что город 7 лет оставался незаселённым. Аль-Мансур опустошил все земли до реки Дуэро, не тронув только владения противников Бермудо II.

Король Бермудо начал готовиться к войне с Кордовским халифатом, однако собранного им войска было недостаточно для решающего сражения. Поэтому король предпринял срочные меры по укреплению некоторых городов. Среди мер, предпринятых на случай вторжения мавров, было и перенесение останков всех королей Леона начиная с Альфонсо III Великого и членов их семей из усыпальниц в Леоне и Асторге в усыпальницу королей Астурии, расположенную в Овьедо.

В начале 988 года хаджиб совершил новый поход в королевство Леон. Заставив леонское войско отойти в горы, а Бермудо укрыться в Саморе, аль-Мансур подступил к городу Леон, оборону которого король поручил графу Гонсало Гонсалесу. Несмотря на отчаянное сопротивление осаждённых, после 4-дневного штурма мавры ворвались в город. По приказу хаджиба город был сожжён, почти все его жители убиты (граф Гонсало Гонсалес погиб ещё во время осады). От Леона аль-Мансур двинулся к Саморе, из которой Бермудо тайно бежал в Луго. Зная о судьбе столицы королевства, жители Саморы без боя сдали город, однако по приказу хаджиба и этот город был полностью разрушен, а жители перебиты. Войско аль-Мансура разорило всю равнинную часть королевства Леон, в том числе уничтожив богатые монастыри Саагун и Сан-Педро-де-Эслонца. Под властью короля Бермудо II осталась только северо-западная часть королевства; временной столицей его владений стала Асторга. Поражения, нанесённые королю, вызвали новый мятеж нескольких леонских графов против Бермудо.

В 989 году, во время нового похода в Леон, аль-Мансур разрушил самый древний город королевства, Грахаль-де-Кампос. Сюда к нему прибыли противники короля Бермудо II, леонские графы во главе с графом Сальдании Гарсией Гомесом и графом Гонсало Бермудесом, которые признали себя вассалами Кордовского халифата. Поручив графу Гарсии управление той частью королевства Леон, которая была захвачена маврами, и оставив для его поддержки часть своего войска, аль-Мансур двинулся в Кастилию.

События 990—996 годов

Следующие 5 лет внимание хаджиба было сосредоточено на войне с Кастилией, а также на решении внутренних проблем халифата, поэтому в этот период крупных вторжений в королевство Леон не было. Королевство, разорённое предыдущими походами мавров, было разделено на две части: северо-западную контролировал Бермудо II, центральную и восточную — граф Сальдании Гарсия Гомес, который называется в современных событиям хартиях правителем Леона.

В начале 990 года близкий к графу Сальдании человек по имени Конансио распространил по всему королевству слух о смерти короля Бермудо. Так как тот в это время находился в отдалённых областях Галисии, слуху поверили: в документах исчезла датировка по годам правления Бермудо, а в некоторых хартиях правителем Леона с титулом короля назывался Гарсия Гомес. Опасаясь потерять контроль и над оставшейся частью своего королевства, Бермудо весной возвратился в Асторгу. Благодаря щедрым дарам ему удалось переманить на свою сторону бо́льшую часть мятежных графов.

Дарения церквям города Леона, который находился ещё под контролем Гарсии Гомеса, и Сантьяго-де-Компостела также укрепили влияние короля, а союз с графом Кастилии Гарсией Фернандесом, независимость которого он признал, позволил Бермудо II получить достаточную военную силу, чтобы в конце 991 года вновь войти в столицу, город Леон, и восстановить свою власть почти над всей (кроме Португалии и части Галисии) территорией королевства.

Союз с Кастилией был скреплён браком короля Бермудо с Эльвирой, дочерью графа Гарсии Фернандеса. Этот брак вызвал новое восстание леонских графов, недовольных признанием независимости Кастилии, но оно было быстро подавлено королём при помощи кастильских войск. Бермудо II не преследовал мятежных графов, хотя некоторые из них ранее в этом году, совершив вместе с отрядом мавров нападение на замок Лу́на, разграбили хранившуюся здесь королевскую казну. Столь мягкое отношение к мятежникам позволило ему вскоре примириться почти со всеми из них, в том числе и с графом Гарсией Гомесом.

В 994 году аль-Мансур возобновил свои походы на королевство Леон: в этом году мавры разорили Авилу, разрушили крепости Арболио, Лу́на, Гордо́н, Альба и разграбили окрестности Леона. В следующем, 995 году, мавры разорили Сальданию, разграбили Асторгу и снова опустошили окрестности столицы. Король Бермудо II был вынужден заключить с аль-Мансуром мир на условиях признания себя вассалом Кордовского халифата и выплаты ежегодной дани. К этому году некоторые историки относят сообщение о передаче Бермудо в гарем аль-Мансура своей дочери Терезы, хотя другие считают, что это произошло уже после смерти короля, а некоторые историки вообще опровергают заключение подобного брака.

Разрушение Сантьяго-де-Компостелы

В начале 997 года, узнав о заговоре против аль-Мансура и мятеже наместника халифа в Северной Африке, король Бермудо II отказался от выплаты дани Кордовскому халифату. В ответ, после восстановления спокойствия в стране, аль-Мансур во главе большого войска выступил в поход на северо-западные области королевства Леон, ещё не затронутые вторжениями мавров. Соединив свои войска в Опорто, в сопровождении нескольких португальских графов — врагов Бермудо, он двинулся в Галисию. По пути разорив Визеу, Брагу, Эль-Бьерсо, Виго и Ирию, 10 или 11 августа мавры вошли в оставленную жителями Сантьяго-де-Компостелу. Город был предан полному разрушению. По приказу аль-Мансура была нетронута только сама гробница Святого Иакова, где остался для службы лишь один священник. Колокола с кафедрального собора города на плечах пленных христиан были перенесены в Месквиту, главную мечеть Кордовы, где из них сделали светильники. От Сантьяго-де-Компостелы отряды мавров совершали рейды по всей территории королевства Леон, во время которых разграбили Ла-Корунью и взяли откуп с неоказавшего никакого сопротивления города Леон. На обратном пути в войске мавров вспыхнула эпидемия, унёсшая жизни многих воинов. Это было воспринято христианами как месть святого Иакова за разграбление посвящённого ему города. Король Бермудо II, находившийся в это время в отдалённых районах Галисии, не предпринял никаких мер, чтобы помешать аль-Мансуру разрушить одну из святынь христианской Испании, а затем разорить его королевство. Бездействие короля вызвало сильное недовольство знати, что привело к быстрой потере Бермудо авторитета среди своих подданных.

Последние годы

Последние годы свой жизни король Бермудо II посвятил восстановлению разорённой аль-Мансуром Галисии и восстановлению Сантьяго-де-Компостелы. В это время он почти всё своё время проводит в этих землях, делает многочисленные дарения, решает тяжбы между епархиями и вассалами.

В конце лета 999 года он направился из Галисии в свою столицу, Леон, но по дороге тяжело заболел подагрой, так, что уже не мог ехать верхом, а передвигался на носилках, которые несли знатные лица королевства. Из Леона Бермудо, несмотря на болезнь, отправился в поездку по своему королевству, но в сентябре месяце неожиданно скончался при переправе через реку Бьерсо, в местечке Вильянуэва-дель-Бьерсо.

Историки называют разные причины его смерти: Сампиро пишет, что король умер от болезни, а Пелайо из Овьедо, что он был убит. Тело Бермудо сначала было похоронено в монастыре Карраседо (в Карраседело), а впоследствии перезахоронено в кафедральном соборе города Леон.

Преемником Бермудо II на престоле королевства Леон стал его 3-летний сын Альфонсо V, в малолетство которого в качестве регентов королевством управляли мать нового короля, Эльвира Гарсия, и граф Португалии Менендо II Гонсалес.

Семья

Король Бермудо II был женат два раза. а также имел ещё несколько наложниц, у которых от короля родились несколько незаконнорожденных детей. Неразборчивость короля в матримониальных связях резко осуждалась испано-христианскими историками.

Первой женой Бермудо II была Веласкита (умерла после 1030), дочь Рамиро Мендеша, дворянина из графства Португалия. Впервые она упоминается как супруга короля в 985 году. Некоторые историки считают Веласкиту Рамирес и Веласкиту из Мареса, упоминаемую в хрониках как королевская наложница, одним и тем же лицом. Бермудо II развёлся с Веласкитой около 989 года, после чего она была выслана в Овьедо. У короля Бермудо и Веласкиты была дочь — Кристина (умерла ранее 1051) — жена Ордоньо, сына короля Рамиро III.

Вторым браком (с 26 или 30 ноября 991) Бермудо II был женат на Эльвире (умерла в декабре 1017), дочери графа Кастилии Гарсии Фернандеса. Детьми от этого брака были:

  • Тереза (около 99225 апреля 1039). Согласно преданиям, она была выдана за муж за «короля исмаилитов» (предполагается, что так в хрониках назван аль-Мансур), но так как Тереза была очень благочестива, её мужа-мусульманина постигла Божья кара — сразу после брачной ночи он тяжело заболел и умер, повелев перед смертью отправить Терезу с богатыми дарами обратно домой. По возвращении в королевство Леон, Тереза стала монахиней монастыря Сан-Пелайо-де-Овьедо. В настоящее время историки, опираясь на несоответствие предания хронологии событий конца X века, подвергают сомнению саму возможность заключения подобного брака
  • Альфонсо V Благородный (9967 августа 1028) — король Леона (999—1028), самостоятельно с 1007 года
  • Пелайо (умер после 1006)
  • Санча — монахиня в монастыре Сан-Пелайо-де Овьедо.

Так же Бермудо II имел детей от нескольких наложниц:

  • Ордоньо (умер после 18 сентября 1042) — в документе 1024 года упоминается как майордом короля Альфонсо V
  • Бермудо (упоминается в 1058)
  • Пелайо (умер после 1006)
  • Эльвира (умерла после 1068)
  • Санча (упоминается в 1038).

Итоги правления

Всё правление короля Бермудо II прошло в неудачных войнах с Кордовским халифатом. Походы аль-Мансура, разорение им большей части королевства Леон, взятие им, иногда неоднократное, крупнейших городов во владениях Бермудо, привели к упадку королевства и поставили его на грань уничтожения. К концу правления Бермудо II были утеряны почти все земли королевства, находившиеся к югу от реки Дуэро. Местные графы, португальские и большинство галисийских владетелей признавали себя вассалами халифа, а не короля. Необходимость в союзниках в борьбе с маврами заставила Бермудо признать независимость графства Кастилии. Своему сыну Бермудо II передал власть только над центральными и северо-западными районами страны, подвергавшимися постоянным нападениям мусульман.

Напишите отзыв о статье "Бермудо II"

Примечания

  1. Историки, пытающиеся объединить две даты, считают, что первая дата относится к провозглашению Бермудо II королём, вторая — к коронации.
  2. Точная дата этого события неизвестна. 986 год — наиболее распространённая в источниках дата, однако некоторые историки, опираясь на хронологию последующих событий, называют датой изгнания мавров 987 год.

Литература

Исторические хроники

  • [www.vostlit.info/Texts/rus2/Pelaio/frametext.htm Пелайо из Овьедо. Хроника королей Леона]. Восточная литература. Проверено 28 февраля 2009. [www.webcitation.org/66CRsdjl9 Архивировано из первоисточника 16 марта 2012].
  • [www.vostlit.info/Texts/rus5/Annal_Toled_I/frametext.htm Первые Толедские анналы]. Восточная литература. Проверено 28 февраля 2009. [www.webcitation.org/66CRrtjQy Архивировано из первоисточника 16 марта 2012].

Ссылки

  • [www.covadonga.narod.ru/Leon.html Реконкиста. Леон]. Проверено 5 января 2008. [www.webcitation.org/65kafpaOt Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  • [www.covadonga.narod.ru/X.htm Хронология Реконкисты. X век]. Проверено 5 января 2008. [www.webcitation.org/66BiLubqI Архивировано из первоисточника 15 марта 2012].
  • [historialeon.blogspot.com/2005/08/35-expansin-y-declive-de-ramiro-ii-las.html Historia de León 3.5] (исп.). Проверено 5 января 2008. [www.webcitation.org/66NF5wZBm Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].
  • [www.fmg.ac/Projects/MedLands/ASTURIAS,%20LEON.htm#_Toc111995041 Foundation for Medieval Genealogy] (англ.). Проверено 5 января 2008. [www.webcitation.org/65kaiWdXB Архивировано из первоисточника 27 февраля 2012].
  • [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/mittelalter/koenige/leon/bermudo_2_der_gichtige_koenig_999.html Bermudo II. der Gichtige] (нем.). Genealogie Mittelalter. Проверено 5 января 2008. [www.webcitation.org/66Nb6Dmae Архивировано из первоисточника 23 марта 2012].
  • Анонимные авторы. [kuprienko.info/las-cronicas-de-la-espana-medieval-reconquista-chronicon-de-cardena-los-anales-toledanos-al-ruso/ Испанские средневековые хроники: Хроника Карденьи I. Хроника Карденьи II. Анналы Толедо I. Анналы Толедо II. Анналы Толедо III.]. www.bloknot.info (А. Скромницкий) (24 августа 2011). Проверено 28 сентября 2011. [www.webcitation.org/659e4Liaf Архивировано из первоисточника 2 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Бермудо II

– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.