Бернабо Бреа, Луиджи

Луи́джи Бернабо́ Бре́а (итал. Luigi Bernabò Brea; 27 сентября 1910, Генуя — 4 февраля 1999, Липари) — итальянский археолог. Специализировался в археологии классической античности и доисторической Сицилии, в частности, Эолийских островов. В течение многих лет руководил Эолийским археологическим музеем на Липари, который в настоящее время носит его имя.

Первоначально занимался доисторическим периодом Лигурии. Один из первых сторонников стратиграфического метода, который он применил при раскопках пещеры Арене-Кандиде в коммуне Финале-Лигуре. Его исследования внесли вклад в типологическое определение археологических горизонтов неолита на территории Италии и всего Средиземноморья.

В течение 30 лет занимал должность суперинтеданта древностей Восточной Сицилии. Его заслугой является определение хронологической корреляции между цивилизациями Восточного и Западного Средиземноморья. Его труды во многом основываются на результатах двух серий раскопок — лигурийской пещеры Арене-Кандиде и акрополя Липари, в ходе которых была выявлена настолько полная стратиграфическая последовательность, что она позволила заполнить лакуны при изучении других регионов Италии и Средиземноморья.

Литература

• «Luigi Bernabò Brea», in Biografie e bibliografie degli Accademici Lincei, Roma 1976, pp. 729—732.
• Lucilla de Lachenal, «Biografia di Luigi Bernabò Brea», in Dalle arene candide a Lipari, Roma 2004, pp. 215—216.

Ссылки

• [www.luigibernabobrea.it Sito dedicato a Luigi Bernabò Brea]

Отрывок, характеризующий Бернабо Бреа, Луиджи

– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.