Бернардино Фунгаи

Бернардино Фунгаи

Бернардино Фунгаи (итал. Bernardino Fungai; 14 сентября 1460, Сиена — 1516, там же) — итальянский художник сиенской школы.

Биография

Биография Бернардино Фунгаи плохо документирована, специалисты знают о нём немного. В документах он появляется в 1482 году в качестве подмастерья (garzone) у Бенвенуто ди Джованни во время работ над монохромными фресками в барабане купола сиенского собора, в связи с чем многие учёные считали его учеником Бенвенуто. Однако в его работах видно гораздо большее влияние Маттео ди Джованни. В качестве творческого предшественника предлагалась и кандидатура Джованни ди Паоло.

Сегодня существует единственное подписанное и датированное им произведение — алтарь «Богоматерь с младенцем, св. Себастьяном, св. Иеронимом, Николаем и св. Антонием Падуанским» (1512 г. Сиена, Пинакотека). Отталкиваясь от этой работы, специалисты относительно уверенно выстроили позднее творчество Бернардино Фунгаи, однако изучение его раннего периода проблематично. Этот художник не оставался в стороне от новаций конца XV века, и, несмотря на крепкую сиенскую закваску (а то, что Бернардино воспитывался на сиенской традиционной живописи, не вызывает сомнений), в его произведениях можно видеть подражание работам Лука Синьорелли, Перуджино и Пинтуриккьо. Из документов следует, что Бернардино кроме красок работал с таким дорогим материалом, как золото — в 1494 году он получил заказ на изготовление церемониальных золочёных стягов, а пять лет спустя золотил футляр органа в соборе. Кроме крупных произведений Бернардино Фунгаи занимался росписью таволетта и кассоне.

Среди немногочисленных работ художника дошедших до наших дней можно отметить три разных изображения Мадонны.

• В ранней картине «Мадонна с двумя святыми отшельниками» (ок. 1480 г., Собрание Пола Гетти) ещё видна прямая связь с традиционными сиенскими работами, типичными для Маттео ди Джованни или Нероччо де Ланди.
• В другой картине «Мадонна с младенцем и херувимами» (1495—1510, Лондон, Национальная галерея) видна связь с искусством Перуджино. Позади Мадонны развёрнут роскошный пейзаж, на котором разыгрываются сцены Рождества и Поклонения волхвов.
• Третья «Мадонна с младенцем, святыми и ангелами» (1510-15гг. Майами, Коллекция Университета) создана Бернардино Фунгаи в последние годы жизни. Она выглядит несколько эклектично, поскольку в ней собрано всё, что Фунгаи писал на протяжении своей карьеры — богатый, с необозримыми далями пейзаж, которому он всегда уделял подчёркнутое внимание, святые старцы, античная архитектура, и Мадонна с младенцем. Кроме того, у этого произведения крайне редкая иконография — младенца Христа держат ангелы, а не Мадонна. Эта сцена — аллегорическое изображение «небесного брака» между Христом и церковью, которую символизирует собою Богоматерь. Мария Магдалина, стоящая рядом, свидетельствует о происходящем.

Кроме этих, довольно крупных станковых произведений, в разных музеях мира хранятся несколько картин, которые ранее составляли пределлы разных алтарей. Кроме того, художник создал множество расписных панелей для кассоне. В Государственном Эрмитаже Санкт Петербурга и в ГМИИ им. Пушкина в Москве находятся две парные доски со сценами из жизни Сципиона Африканского, ещё три доски Фунгаи с росписями на этот сюжет - в частных коллекциях.

Литература

• Giuletta Dini. Five Centuries Of Sienese Painting (From Duccio to the Birth of the Baroque) Thames & Hudson. 1998.
• Diana Norman. Painting in Late Medieval and Renaissance Siena (1260—1555). Yale University Press. 2003.

Отрывок, характеризующий Бернардино Фунгаи

– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.