Бернардино де Саагун

Бернарди́но де Саагу́н (исп. Bernardino de Sahagún, (дословно — «Бернардино Саагунский»); около 1498 или 1500, Саагун, Леон, Испания — 5 февраля 1590, Мехико) — испанский миссионер, монах ордена францисканцев, историк и лингвист, работавший в Мексике. Автор множества сочинений как на испанском языке, так и на языке науатль, являющихся ценнейшими источниками по истории доколумбовой Мексики. Саагуна считают предшественником современных этнографов, ибо для него характерны тщательное изучение местного языка, разработка плана исследования, подбор информаторов, запись услышанного на языке информатора, критическое отношение к материалу. Впервые на русский язык его книги ([kuprienko.info/bernardino-de-saagun-s-a-kuprienko-obshhaya-istoriya-o-delah-novoj-ispanii-knigi-x-xi-poznaniya-astekov-v-meditsine-i-botanike/ Книги X-XI: Познания астеков в медицине и ботанике]) переведены специалистом по доколумбовым цивилизациям С. А. Куприенко.

Биография

Уроженец королевства Леон. Родился в семье мелкопоместных идальго, урождённый Бернардино де Рибера (в правописании того времени Ribera, Rivera или Ribeira), прозвище де Саагун в честь родного города принял после принесения монашеских обетов. Окончил известный в ту пору университет в Саламанке. В университете изучал классическую филологию, историю, теологию, в 1524 году избрал для себя духовную карьеру, однако рукоположен был только в 1527 году. До 1529 года был профессором монастыря и самого университета.

В 1529 году отплыл в Новый свет с миссией 19 францисканцев под началом монаха Антонио де Сьюдад Родриго. Первоначально служил в монастыре Тламаналько, в 1535 году, вероятно, основал монастырь в Шочимилько, где сделался настоятелем. С 1536 года по приказу епископа Мексики Хуана де Сумаррага (Juan de Zumárraga, 1468—1548) преподавал латынь в Colegio de Santa Cruz de Tlatelolco — первом высшем учебном заведении в Америке, предназначенном для воспитания в духе испанской культуры детей индейской аристократии. В 1539—1558 годах (с перерывами) активно проповедовал в Пуэбле, Туле и др. В 1558 году непродолжительное время был викарием Мичоакана, но в том же 1558 году вернулся к преподавательской деятельности в Санта-Крус де Тлателолько, где и преподавал до 1585 года. В 1585 году удалился в монастырь Сан-Франциско (Мехико), где и скончался.

Деятельность

Прибыв в Мексику, Саагун был поражён руинами столицы ацтеков Теночтитлана, и понял, что задача христианизации индейцев не может быть решена без глубокого проникновения в доколумбову культуру и религию. Он в совершенстве овладел языком науатль и индейской письменностью, участвовал в разработке латинского алфавита. Стараниями индейских осведомителей и учеников Саагуна, литература науа сохранилась практически в полном объёме. Наследие Саагуна включает два основных блока:

• Вероучительные труды. Включают множество сборников проповедей, на испанском и на науатль, перевод на науатль Евангелия (Evangelario en lengua Mexicana), Псалтири (Psalmodia cristiana y Sermonario de los Santos del año, en lengua mexicana, ordenado en cantares o psalmos para que canten los indios en los areytos que hacen en las Iglesias, 1583) и католического катехизиса. Был им написан и обширный педагогический труд Tratado de la Retórica y Teología de la gente mexicana.
• Научно-исследовательские труды, предназначавшиеся как для испанских миссионеров, так и нужд обучения индейцев. Включают трёхъязычный словарь (науа-испанско-латинский, Vocabulario trilingüe), и ряд более мелких трактатов. Главным трудом всей жизни Саагуна является «Всеобщая история вещей Новой Испании» (исп. Historia general de las cosas de la Nueva España)

«Всеобщая история вещей Новой Испании» и Флорентийский кодекс

История создания

Основной труд де Саагуна создавался в 1547—1577 гг. одновременно на испанском и на науатль. Предназначалась книга испанскому королю Филиппу II (1527—1598), который в 1572 году в своей грамоте запросил у вице-короля Мартина Энрикеса (1510?—1583) предоставить донесение об истории Мексики. Лишь после прибытия в Мексику в 1575 году францисканца Родриго де Секера было выполнено это королевское требование. На протяжении двух лет в Скрипториуме Коллегии в Санта-Крус-де-Тлателолько кипела работа по составлению окончательного варианта рукописи, начатой Саагуном ещё 1547 году. В итоге получилась рукопись, ставшая во всех отношениях одной из лучших жемчужин эпохи Возрождения.

Однако рукопись не была опубликована, и 22 апреля 1577 года король изменил своё мнение и приказал отправить в Совет Индий все записи Саагуна. Вероятной причиной отказа в публикации могла стать версия Конкисты, представленная автором в книге XII, где в критических тонах описано завоевание Мексики испанцами.

Феноменальный по своему характеру и замыслу труд Бернардино де Саагуна ожидала незавидная судьба. В 1580 году Саагун вручил своему покровителю — уполномоченному францисканского ордена — монаху Родриго де Секера двуязычную рукопись, только недавно законченную, чтобы её отвезли в Испанию. По неизвестным причинам рукопись не была опубликована и перешла в собственность флорентийских вельмож, у которых и находилась долгие годы. Лишь в 1793 году коллекционер и библиофил Анджело Мария Бандини (1728—1803) опубликовал во Флоренции свою книгу «Bibliotheca Mediceae Palatinae in Laurentianam traslatae codices», где описал работу Саагуна и включил фрагменты из его «Пролога».

Сама рукопись состоит из 4 томов, 12 книг и 1854 страниц. В её написании приняло участие 5 или 6 писарей. Относительно же иллюстраций кодекса можно сказать, что они представляют собой синтез европейского и местного индейского искусств. Так, на некоторых рисунках встречаются европейские одежды, строения, манера изображения. Более близкими к местной традиции были «Первоначальные материалы» («Primeros memoriales») и рукопись Мадридского кодекса или Академическая рукопись («Codices matritenses», «Manuscrito de la Real Academia de la Historia»). Сейчас они хранятся в Мадриде в Королевской библиотеке и в Королевской Исторической Академии12. В целом же рисунки могут быть интересны культурологам, антропологам, этнологам, а текст, представляющий собой богатый словарь мешикского языка — науатля, может быть интересен также и лингвистам.

Тексты на науатль и испанском отличались друг от друга, ряд разделов на испанском вообще не был написан.

«Всеобщая история» была разделена на 12 книг:

1) Боги и соответствующие религиозные церемонии.

2) Постоянные и передвижные праздники.

3) Мифология. Происхождение богов.

4) Гадания, священный 260-дневный год.

5) Знамения и оракулы.

6) Риторика, мораль, философия, индейская теология.

7) Астрономия и священные циклы. Конец года.

8) Короли и владыки.

9) Торговцы и ремесленники.

10) Этнография: добродетели, пороки, болезни индейцев. Как сказал сам Бернардино де Саагун в Прологе своей «Истории»: «Первым решетом, где были просеяны мои труды, было то, что из Тепепулько; второе — то, что из Тлателолько; третье — то, что из Мехико». Это признание автора говорит о том, что существовало несколько предварительных рукописей, впоследствии составивших его, поистине, титанический труд об истории ацтеков. Эти три этапа имели такую последовательность: 1) сначала были созданы рисунки и подписи к ним, 2) потом составлен текст на науатль, 3) после чего был перепроверен весь текст и написана испанская версия.

Действительно, существует три рукописных текста на науатль первых трех глав книги X. В Академической рукописи («Manuscrito de la Real Academia de la Historia») имеется ряд листов (с 88-го по 96-й), написанных в три колонки. Текст на науатль расположен в центральной колонке, в левой — испанский перевод, а в правой — объяснение слов, которые пронумерованы в тексте на науатль. Черновики этой части находятся на листах 104—111 в самой рукописи. Соответствующий текст также появляется на листах 1—9 Флорентийского кодекса. Можно сказать, что писарь записал во Флорентийский кодекс уже поделенный на колонки текст, а Саагун превратил разделы в главы. Нумерация глав в Академической рукописи и Флорентийском кодексе соответствует друг другу. В последнем добавлены тексты о чапупутли, ашине и циктли в конце главы 24. В главе 28 Академической рукописи другим почерком внесены комментарии, но их нет во Флорентийском кодексе. Часто текст на науатль содержит список болезней, но не приводятся лекарства от них. Некоторые тексты зачеркнуты, но они есть во Флорентийском кодексе. В главе 27 кодекса отсутствует испанский текст, соответствующий тексту на науатль, но приведено длинное «Сообщение автора, достойное быть упомянутым».

11) Естественная история: животные, птицы, деревья, травы. Саагун в ходе написания своего труда приблизительно в 1564—1565 гг. добавил «природную историю» к своим «Первоначальным материалам» (1558—1560), где было всего две условные части: «дела божественные» и «дела людские». Это же деление на три тематические части присутствует и во Флорентийском кодексе. Подобное разделение, вероятно, было позаимствовано Саагуном у Плиния или Бартоломеуса Англикуса. Сравнение текста на науатль в Академической рукописи и во Флорентийском кодексе показывает, что имеются различия. Порядок и нумерация глав и разделов отличаются.

Раздел 5 главы 14 Академической рукописи рассказывает о «целебных травах». Текст содержит словарь, занимающий две страницы. Тот же писарь, что написал комментарии к книге X, написал и медицинское значение трав в словаре. Этот писарь, должно быть, был человеком сведущим в вопросах медицины, поскольку его комментарии в книге X говорят о болезнях. Раздел 5 главы 7 Флорентийского кодекса содержит длинный текст о 150 пронумерованных травах. Первые 32 травы отсутствуют испанской версии, а вместо них приведены 32 иллюстрации к названным травам. Правда, в описаниях трав рукописи и кодекса есть разногласия и несоответствия. Данный факт говорит о том, что информаторами были другие люди и, возможно, из другого места.

Есть многочисленные вставки во Флорентийском кодексе. В главу 1 раздела 1 добавлен текст о тлакашолуле и Цонтиаке; в главу 2, раздел 2 добавлены йоллотолли, попокалес, текучильтотонтль, ишматлатототль; в раздел 3 добавлены 27 птиц; в раздел 4 — ицкуаутли, аицкуаутли, мишкоакуаутли, куаутлотли, костлотли, экатлотли, айаутлотли, истактлотли; в раздел 8 — чикимоли, чачалакаметль. Саагун произвел, согласно европейским образцам (в частности по Плинию), классификацию растений во Флорентийском кодексе, но по мешикской системе группировки в соответствии с характером использования растений.

12) Завоевание Мексики, изложенное с индейской точки зрения.

Первыми были написаны книги 6 и 12 (соответственно, в 1547 и 1558 гг.). Саагун получил благословение главы Ордена францисканцев в Мексике Франсиско де Тораля, считавшим работы Саагуна полезными для миссионерской деятельности. После этого у Саагуна появились четыре индейских секретаря, из числа студентов коллегии Санта-Круз дель Тлальтетолько, свободно владеющие тремя языками. За два года Саагун подробно опросил индейских аристократов и интеллектуалов, после чего и была создана первоначальная (испанская) версия «Всеобщей истории». Ныне испанская рукопись хранится в Academia Real de Historia, а на науатль — в Palacio Real (обе в Мадриде).

В 1561 г. Саагун перебрался в Тлальтелолько, где собрал вокруг себя большой круг индейских осведомителей. Окончательная версия на науатль была готова в 1569 г., к ней прилагались грамматика и упоминавшийся трёхъязычный словарь. Это было беспрецедентное собрание аутентичных источников, благодаря чему ацтекская литература сохранилась лучше всех прочих доколумбовых литератур. В 1577 г. была готова испанская версия, после чего началось создание Флорентийского кодекса. Этот кодекс был около 1578 г. вывезен в Италию, и хранится в библиотеке Лауренциана во Флоренции.

Этнография

Саагуна именуют «отцом мексиканской этнографии». Методы его работы напоминали современные этнографические полевые практики: опрос очевидцев, сравнение различных точек зрения. У Саагуна особенно поражает полное отсутствие ксенофобии: все события он старался освещать с индейской точки зрения. Он живо интересовался всеми сторонами жизни ацтеков, блестяще знал язык, благодаря чему сохранил в немалой степени исторические представления индейцев. Так он дал описание ольмеков, задолго до археологического открытия этой культуры.

Наследие

Саагун опередил своё время, и рукописи его были забыты. Впервые «Всеобщая история» была опубликована в независимой Мексике в 1829 г. Полное научное издание рукописей Саагуна и Флорентийского кодекса было осуществлено в 1950—1969 гг. Чарлзом Дибблом и Артуром Андерсоном, которые в 1982 г. также издали полный английский перевод. На русский язык труд Саагуна никогда полностью не переводился (кроме сборника «Обычаи и Верования» в 2005 году, как извлечения из «Общей истории о делах Новой Испании»). В 2013 году в Киеве впервые вышел в свет перевод медицинской части труда Саагуна.

Увековечивание памяти

В честь Бернардино де Саагуна был назван город Ciudad Sahagún в штате Идальго, основанный в 1954 г.

Библиография

На русском языке

• Бернардино де Саагун, Куприенко С.А. [kuprienko.info/bernardino-de-saagun-s-a-kuprienko-obshhaya-istoriya-o-delah-novoj-ispanii-knigi-x-xi-poznaniya-astekov-v-meditsine-i-botanike/ Общая история о делах Новой Испании. Книги X-XI: Познания астеков в медицине и ботанике] / Ред. и пер. С. А. Куприенко.. — К.: Видавець Купрієнко С.А., 2013. — 218 с. — (Месоамерика. Источники. История. Человек). — ISBN 978-617-7085-07-1.
• [www.indiansworld.org/primmem.html Primeros Memoriales] (Бернардино де Саагун. Отрывки)
• [www.indiansworld.org/florin.html Флорентийский кодекс] (Отрывки из Книг 8,9,10. Бернардино де Саагун)
• [www.indiansworld.org/sahagunhist.html «Обычаи и верования»] (Общая история о делах Новой Испании", Фрай Бернардино де Саагун. Отрывок)
• Р. В. Кинжалов. [www.indiansworld.org/kinzeagle.html Орёл, кецаль и крест]. М., 1991. С. 30, 37-39 и т. д.
• [www.indiansworld.org/sahagun_history08.html «Всеобщая история Новой Испании»] Книга восьмая, Фрай Бернардино де Саагун. Отрывки

На английском языке

• León-Portilla, Miguel (2002). Bernardino de Sahagun, First Anthropologist, Mauricio J. Mixco (trans.), Originally published as Bernardino de Sahagún: Pionero de la Antropología ©1999, UNAM., Norman: University of Oklahoma Press. ISBN 0-8061-3364-3. OCLC 47990042.
• Sahagún, Bernardino de [ca. 1540-85] (1950-82). Florentine Codex: General History of the Things of New Spain, 13 vols. in 12, Charles E. Dibble and Arthur J.O. Anderson (eds., trans., notes and illus.), translation of Historia General de las Cosas de la Nueva España, vols. I—XII, Santa Fe, NM and Salt Lake City: School for American Research and the University of Utah Press. ISBN 0-87480-082-X. OCLC 276351.
• Sahagún, Bernardino de [ca.1558-61] (1997). Primeros Memoriales, Thelma D. Sullivan (English trans. and paleography of Nahuatl text), with H.B. Nicholson, Arthur J.O. Anderson, Charles E. Dibble, Eloise Quiñones Keber, and Wayne Ruwet (completion, revisions, and ed.), Civilization of the American Indians series vol. 200, part 2, Norman: University of Oklahoma Press. ISBN 978-0-8061-2909-9. OCLC 35848992.

На немецком языке

• Felix Hinz. [www.motecuhzoma.de/sahagun.htm Bernardino de Sahagún im Kontext der frühen Geschichtsschreibung über die Conquista Mexikos].

На французском языке

• F. Bernardino de Sahagún, Histoire générale des choses de la Nouvelle-Espagne, traduit de l’espagnol par D. Jourdanet et R. Siméon, Éditions La Découverte, Paris, 1991
• Bernardino de Sahagún, De l’origne des Dieux, édité par Fata Morgana, 1981.
• Georges Baudot & Tzvetan Todorov, Récits aztèques de la conquête, Seuil, Paris, 1983 (cet ouvrage contient la traduction du texte nahuatl du Livre XII de l’Histoire générale, qui relate la conquête espagnole)
• Serge Gruzinski, L’Amérique de la Conquête peinte par les Indiens du Mexique, Unesco/Flammarion, Paris, 1991 (contient un grand nombre d’images du Codex de Florence accompagnées d’un texte)
• Tzvetan Todorov, La conquête de l’Amérique. La question de l’autre, Seuil, Points Essais, Paris, 1982 (un chapitre consacré à Sahagún)

На испанском языке

• León-Portilla, Miguel. (1999). Bernardino de Sahagún, Pionero de la Antropología. «Serie Cultura Náhuatl, Monografías: 24». UNAM/El Colegio Nacional. México, D.F., Mexico. ISBN 968-36-7064-4.
• Hernández de León-Portilla, Ascensión. (1997). Bernardino de Sahagún: Diez estudios acerca de su obra. Fondo de Cultura Económica. México, D.F., México. ISBN 968-16-3606-6.
• De Sahagún, Bernardino. (1999). Historia General de las cosas de la Nueva España. «Colección sepan cuantos…». Editorial Porrúa. México, D.F., México. ISBN 968-432-265-8
• Browne, Walden: Sahagún and the Transition to Modernity. Norman: University of Oklahoma Press, 2000.
• www.mexicodesconocido.com.mx/notas/4170-Fray-Bernardino-de-Sahagъn
• ENCICLOPEDIA FRANCISCANA: www.franciscanos.org/enciclopedia/bsahagun.html

На итальянском языке

• Tzvetan Todorov. La conquista dell’America. — Torino: Einaudi, 2005.
• Georges Baudot. Utopia e storia in Messico. I primi cronisti della civiltà messicana (1520—1569). — Biblioteca Francescana, 1992.
• Tzvetan Todorov e Georges Baudot. Racconti aztechi della Conquista. — Torino: Einaudi, 1988.

Отрывок, характеризующий Бернардино де Саагун

Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]