Бернардинское кладбище (Вильнюс)

Бернарди́нское кла́дбище — один из древнейших и ценных в историко-культурном отношении некрополей Литвы, расположено в г. Вильнюс, в районе Ужупис.

История

В начале XIX века в Вильне, как и в других европейских городах, кладбища начали выносить за городскую черту, а существовавшие в центре города у храмов и монастырей закрывались. Подлежало закрытию старое бернардинское кладбище, действовавшее в XV—XVIII веках между бернардинским костёлами Святого Франциска, Святой Анны и Святого Михаила.

В 1810 году городская дума выделила немецкой римско-католической конгрегации, возглавляемой монахами-бернардинцами, участок земли у Полоцкого тракта и Жвировой горы для нового кладбища. Новое кладбище освящено 14 октября 1810 года. В память об этой дате возведена инаугурационная памятная часовня. Декорированные скромными пилястрами, увенчанные тимпаном с тремя коваными крестами ворота кладбища в классицистском стиле воздвигнуты в 1820 году. На них имеется надпись «Non omnis moriar» («Весь я не умру»).

К воротам прилегает звонница на три колокола. Известно, что во время восстания 1863 года повстанцы хранили здесь оружие. В подземельях этого здания хоронили важных горожан (всего 49 захоронений).

В конце 1850-х годов бернардинцы начали добиваться расширения кладбища. В 1860 году городская дума выделила примыкающий к западной части кладбища дополнительный участок. Он был освящён 21 октября 1861 года, в память о чём был сооружён деревянный крест.

В XIX веке построен трёхэтажный колумбарий. В 1812 году, во время нашествия Наполеона, он был разрушен а все тела были сброшены в яму возле часовни и закопаны. Гораздо позже, в конце 1990-х годов, одна часть колумбария была отреставрировна. Это единственный в Литве памятник подобного рода.

Во второй половине XX века кладбище пришло в запустение и упадок. В настоящее время при участии двух фондов (Литвы и Польши) реализуется рассчитанная на пять лет программа реставрации кладбища. 10 марта 2005 года во время государственного визита в Литву президента Польши Александр Квасьневский и Валдас Адамкус открыли мемориальную таблицу на Бернардинском кладбище с надписью о том, что они обязуются быть покровителями реставрации кладбища.

Захоронения

На кладбище похоронены многие выдающиеся деятели культуры Вильны и Литвы XIX—XX веков:

• Францишек Нарвойш (Franciszek Milikont Narwojsz; 1742—1819), математик и педагог, преподаватель математики в Виленском университете.
• Изидор Вейс (Izydor Weiss; 1774—1821), художник-гравёр австрийского происхождения, иллюстратор книг, профессор графики Виленского университета.
• Иоганн Лёбенвейн (Joannes Andreas Loebenwein; 1758—1822), профессор анатомии и физиологии Виленского университета.
• Леон Боровский (Leon Borowskii; 1784—1846), профессор риторики и поэзии Виленского университета.
• Станислав Бонифацы Юндзилл (Stanisław Bonifacy Jundziłł; 1761—1847), учёный-натуралист и педагог, профессор Виленского университета.
• Станислав Россоловский (Stanisław Rossołowski; 1797—1855), медик, поэт, переводчик
• Канут Русецкий (Kanuty Rusiecki; 1801—1860), художник
• Ян Зенкевич (Jan Zienkiewicz; 1825—1888), художник, автор портретов епископа Волончевского и Симонаса Даукантаса
• Юзеф Чехович (Czechowicz; 1819—1888), фотограф
• Гелена Дзержинская, мать Ф. Э. Дзержинского (1849—1896)
• Станислав Флери (Stanisław Fleury; 1861—1905), художник и фотограф
• Владислав Загорский (Władysław Zahorski; 1858—1927), врач, литератор, общественный деятель
• Зофия Каденацова (ум. 3 февраля 1935), сестра Юзефа Пилсудского
• Витаутас Кайрюкштис (Vytautas Kairiūkštis; 1890—1961), художник и историк искусства
• Антанас Рамонас (Antanas Ramonas; 1946—1993), писатель
• Изабелла Парак, известная актриса. У памятника на её могиле, в виде высокой белой колонны, в своё время собирались многочисленные поклонники её творчества.

Литература

• Girininkienė V., Paulauskas A. Vilniaus Bernardinų kapinės. — Vilnius: Mintis, 1994. — 79 с. — ISBN 5-417-00648-3. (лит.)
• Kasperavičienė Audronė, Surwiło Jerzy. Przechadzki po Wilnie. Zarzecze. Cmentarz ernardyński. — Wilno: Efekt, 1997. — С. 49—50. — 132 с. (польск.)

Отрывок, характеризующий Бернардинское кладбище (Вильнюс)

Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.