Бернацкий, Михаил Владимирович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Михаил Владимирович Бернацкий
Дата рождения:

8 июля 1876(1876-07-08)

Место рождения:

Киев

Дата смерти:

16 июля 1943(1943-07-16) (67 лет)

Место смерти:

Париж

Страна:

Российская империя

Научная сфера:

экономика

Альма-матер:

Киевский университет

Михаи́л Влади́мирович Берна́цкий (8 июля 1876, Киев — 16 июля 1943, Париж) — российский учёный-экономист. Министр финансов Временного правительства (1917).





Биография

Его отец рано умер, и Михаил, ещё будучи гимназистом, оказался вынужден зарабатывать на жизнь частными уроками

Жена — Ольга Владимировна, урождённая Гамалея (18791942).

Окончил юридический факультет Киевского университета, был оставлен при кафедре политической экономии, слушал лекции в Берлинском университете. Магистр политической экономии (1911; тема диссертации: «Теоретики государственного социализма в Германии и социально-политические воззрения князя Бисмарка»).

С 1904 преподавал политическую экономию в Тенишевском училище, позднее читал лекции в петербургских Политехническом и Технологическом институтах. Занимался вопросами денежного обращения. Сотрудничал в легальных марксистских изданиях: журналах «Образование», «Современный мир» и др. В 1906 издал книгу «К аграрному вопросу», в которой, в отличие от многих марксистских теоретиков, выступил против национализации земли и безвозмездной экспроприации частных земель. Был сторонником выкупа частновладельческих земель по рыночной цене посредством государственных займов и введения общего прогрессивного подоходного налога. Противник теории «особого пути» России: считал, что российское крестьянское общинное хозяйство аналогично сельским общинам голландской Индонезии.

В последующем отошёл от марксизма, в своей магистерской диссертации подверг критике взгляды социалистов. Утверждал, что социальный капитализм способен обеспечить наибольшую степень личной свободы и что введение мировой золотой валюты может привести к братскому сотрудничеству народов.

Член партии кадетов. Гласный Петроградской городской думы[1].

Деятельность в 1917

После Февральской революции 1917 стал управляющим отделом труда Министерства торговли и промышленности Временного правительства, с июля 1917 — товарищем министра. С 26 апреля 1917 — председатель совещания по обсуждению проекта закона о свободе стачек и забастовок, был противником предоставления профсоюзам широких прав в этом вопросе в условиях военного времени. Сторонник милитаризации промышленности. В июне 1917 был одним из организаторов Радикально-демократической партии, лидером которой являлся Н. В. Некрасов.

С 25 сентября 1917 — министр финансов в последнем составе Временного правительства. Выступил сторонником всеобщего подоходного налога, повышения налога на наследство, налогового обложения военных сверхприбылей. Пытался бороться с инфляцией с помощью увеличения косвенных налогов и введения государственной монополии на чай, сахар и спички. В условиях стремительно растущих финансовых проблем предложил полностью запретить вывоз ценностей за границу. 25 октября (7 ноября) 1917 арестован в Зимнем дворце вместе с другими министрами, заключён в Петропавловскую крепость затем был освобождён.

Участие в белом движении

Уехал в Ростов-на-Дону, где присоединился к белому движению. С мая 1918 г. — член «Национального центра». Весной 1919 г. — министр финансов правительства генерала Шварца в Одессе[1].

В 19191920 — член Особого совещания при главнокомандующем Вооружённых сил Юга России (ВСЮР) генерале А. И. Деникине, начальник управления финансов. Руководил выпуском казначейских кредитных билетов, аннулировал хождение на территории, подконтрольной ВСЮР, советских денежных знаков.

С февраля 1920 г. — министр финансов Южнорусского правительства. После эвакуации белой армии в Крым весной 1920 возглавил «деловой кабинет» — последнее правительство Деникина, действовавшее в условиях фактического распада системы органов гражданской власти Юга России. Затем стал министром финансов в правительстве, созданном при новом главнокомандующем, бароне П. Н. Врангеле, который вспоминал:
В конце марта из Феодосии прибыл М. В. Бернацкий и подал мне прошение об отставке. Мне удалось убедить его взять прошение обратно. Его уход в эти дни оставил бы меня в беспомощном положении.

Ввёл государственную монополию на вывоз зерна, разработал новый бюджет, согласно которому из 20 миллиардов рублей, поступавших казне от налогов, 18 миллиардов приходились на долю косвенного обложения. Такая налоговая политика соответствовала взглядам Бернацкого, который был сторонником приоритета косвенных налогов (при Деникине он был вынужден проводить одобренную главнокомандующим ВСЮР политику по увеличению прямых налогов, которые в условиях гражданской войны было крайне сложно собирать). Вёл переговоры в Париже о предоставлении внешнего займа.

Осенью 1920 Врангель и его премьер-министр А. В. Кривошеин пришли к выводу о необходимости отставки Бернацкого как «теоретика» и замены его на «человека дела и практики», однако такового в условиях военных поражений белой армии найти не удалось, и Бернацкий остался на своём посту. Руководил закупкой угля для кораблей, на которых проводилась эвакуация белых войск и гражданского населения из Крыма. На посту финансового ведомства сохранил репутацию честного человека.

Эмигрант

После эмиграции из Крыма занимался устройством эвакуированных чинов армии и беженцев. Затем стал председателем Финансового Совета при Совете Послов в Париже, в распоряжение которого были переданы заграничные фонды русского правительства. Распоряжаясь достаточно крупными суммами, вёл скромный образ жизни. По воспоминаниям современников, когда у него опасно заболел сын, и требовалось поместить его в больницу, то он не попросил пособия: ему помогла лишь помощь родственников и друзей.

Одновременно занимался научной деятельностью, автор ряда научных работ. В 1922 совместно с А. Рафаловичем, издал книгу на французском языке о денежном обращении в России; в 1924, вместе с австро-швейцарским экономистом Аммоном, — книгу на немецком языке о валютных реформах в Чехословакии и СССР; в 1928 — большую работу на английском языке о русских государственных финансах во время Первой мировой войны. Продолжал быть сторонником социальных реформ, не препятствующих частной инициативе, и введения золотой валюты. С 1924 принимал участие в работе экономического отдела Русского института права и экономики, основанного при Парижском университете.

Похоронен на парижском кладбище Баньё, рядом со своей женой.

Труды

  • К аграрному вопросу. СПб., 1906.
  • Современный капитализм и его денежный аппарат // Современный мир, 1902.
  • Очерки по истории социализма // Современный мир, 1908.
  • Германские законодательные новеллы по денежному обращению. // Известия Санкт-Петербургского политехнического института, 1908.
  • Теоретики государственного социализма в Германии и социально-политические воззрения князя Бисмарка. СПб., 1911.
  • Russian Public Finance during the War. Yale University Press, New Haven. 1928. (Раздел Monetary policy).

Напишите отзыв о статье "Бернацкий, Михаил Владимирович"

Примечания

  1. 1 2 [statearchive.ru/assets/files/Denikin/03-ann_sp.pdf Аннотированный именной список членов Особого совещания и приглашённых лиц]. Официальный сайт Федерального казенного учреждения «Государственный архив Российской Федерации».

Ссылки

  • Баранов А. Г. [www.mosgu.ru/nauchnaya/publications/SCIENTIFICARTICLES/2006/Baranov/ М. В. Бернацкий — учёный, министр, политик]
  • Владимирский М.В. [www.fox-notes.ru/spravka/TXT_FN230613_09.htm М. В. Бернацкий – министр финансов в правительствах Керенского, Деникина, Врангеля] Отечественная история. 2007. № 1. - C. 160—170
  • [www.rulex.ru/01020362.htm Биографическая справка]
  • [www.hrono.ru/biograf/bernacki.html Биография]
  • [militera.lib.ru/memo/russian/vrangel1/06.html П. Н. Врангель о «деловом кабинете»]

Отрывок, характеризующий Бернацкий, Михаил Владимирович

– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».